Страница 41 из 45
Если Потёмкин был занят, она не нарушала его покой, хотя статус императрицы мог ей это позволить. Однажды она не смогла сдержать порыв и зашла повидаться в его комнаты. Осторожно спустившись, Екатерина подошла к дверям, но, увидав «спину секретаря или унтер-офицера, убежала со всех ног. Все же люблю вас от всей души» [27]. Это говорит нам о том, как осмотрительно нужно было себя вести императрице в собственном дворце, чтобы не выдать своих чувств перед чиновниками и служащими. Екатерина часто сокрушалась, что любовь к Потёмкину заставляет ее терять рассудок – верную последовательницу Вольтера и Дидро это повергало в смятение. Просвещенная правительница в Век Разума с удовольствием позволяла себе сочинять милые глупости, как влюбленная школьница: «Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: «что взор мой тобою пленен». Может быть, здесь она намекает на песню, которую он сочинил ей? «Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: разсужденье ни в копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как». Он ей снился: «Со мною зделалась великая диковинка: «Я стала сомнамбулой». Она пишет о том, как встретила «прекрасного человека», а потом проснулась: «теперь я везде ищу того красавца, да его нету ‹…› Куда как он мил! Милее целого света. ‹…› Миленький, как ты его встретишь, поклонись ему от меня и поцалуй его» [28].
На первом этаже Зимнего дворца, под часовней Екатерины, находилась ее баня, которая, по всей видимости, и была местом большинства их свиданий[29].
«Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят» [29]. После повышения по гвардейской службе в марте 1774 года Потёмкин получил от Екатерины следующее письмо: «Здравствуй, Господин подполковник. Каково Вам после мыльни? А мы здоровы и веселы, отчасти по милости Вашей. По отшествии Вашем знаете ли Вы, о чем слово было? Лехко Вам можно догадаться: Вы и мысли иногда отгад[ыв]аете. Об Вас, милуша. Расценили Вас, а цены не поставили: ее нет. Прощай, возись с полком, возись с офицерами сегодня целый день, а я знаю, что буду делать: я буду думать, думать об чем? Для вирши скажешь: об нем. Правду сказать, все Гришенька на уме» [30].
Как-то раз Потёмкин вернулся во дворец из отъезда. «Матушка моя родная и безценная. Я приехал, но так назябся, что зубы не согрею, – пишет он императрице. – Прежде всего желаю ведать о твоем здоровье. Благодарствую, кормилица, за три платья. Цалую Ваши ножки». Мы живо представляем себе, как придворные дамы или другие посланцы бегают туда-сюда по длинным дворцовым коридорам и доставляют ответ Екатерины: «Радуюсь, батя, что ты приехал. Я здорова. А чтоб тебе согреваться, изволь итти в баню, она топлена» [31]. Позднее слуга сообщил ей, что Потёмкин закончил свои банные процедуры, и она отправила со слугой записку: «Красавец мой миленький, на которого ни единый король непохож. Я весьма к тебе милостива и ласкова, и ты протекции от меня имеешь и иметь будешь во веки. ‹…› Как я чаю, ты пуще хорош и чист после бани» [32].
Любовники часто говорят о своем здоровье, и Потёмкин и Екатерина на протяжении всей жизни тоже делились друг с другом подобными заботами. «Adieu, monsieur, – пишет она как-то утром, проснувшись. – Напиши, пожалуй, каков ты сегодни: изволил ли опочивать, хорошо или нет, и лихорадка продолжается и сильна ли?.. Куда как бы нам с тобою было весело вместе сидеть и разговаривать» [33]. Когда жар прошел, она пригласила его к себе: «увидишь новое учреждение, – обещает она. – Во-первых, прийму тебя в будуаре, посажу тебя возле стола, и тут Вам будет теплее и не простудитесь, ибо тут из подпола не несет. И станем читать книгу, и отпущу тебя в пол одиннадцатого» [34].
Когда ему стало лучше, настал ее черед захворать: «Я спала хорошо, но очень не могу, грудь болит и голова, и, право, не знаю, выйду ли сегодни или нет. А есть ли выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два – четыре. Выйду, чтоб тебя видеть. Не всякий вить над собою столько власти имеет, как Вы. Да и не всякий так умен, так хорош, так приятен» [35].
Потёмкин был известен своей ипохондрией. Однако эти недомогания не уменьшали его нервное напряжение, так что иногда Екатерине приходилось брать на себя роль строгой немецкой матроны, чтобы успокоить его: «Пора быть порядочен. Я не горжусь, я не гневаюсь. Будь спокоен и дай мне покой. Я скажу тебе чистосердечно, что жалею, что не можешь. А баловать тебя вынужденными словами не буду» [36]. Но когда он в самом деле серьезно заболевал, ее тон переменялся: «Душа моя милая, безценная и безпримерная, я не нахожу слов тебе изъяснить, сколько тебя люблю. А что у тебя понос, о том не жалей. Вычистится желудок…» [37]. В том веке о бедах с желудком писали совершенно запросто.
Когда сама Екатерина слегла с кишечным расстройством, ее, как и любую женщину, беспокоило, как бы любовник не застал ее в неподобающем виде. «Есть ли, батинька, необходимая тебе нужда меня видеть, то пришли сказать. У меня понос пресильный с шестого часа». К тому же ей не хотелось идти к нему по промозглому коридору Царского Села: «Боюсь проходом чрез студеную галерею в такой сырой погоде умножит резь, а что ты болен, о том сердечно жалею. Tranquillises-Vous, mon Ami. C’est le meilleur conseil que je puis Vous do
Екатерина была счастлива, что ей удалось найти себе достойную пару: «Какие счас[т]ливые часы я с тобою провожу. Часа с четыре вместе проводим, а скуки на уме нет, и всегда расстаюсь чрез силы и нехотя. Голубчик мой дорогой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умен, и весел, и забавен; и до всего света нужды нету, когда с тобою сижу. Я отроду так счастлива не была, как с тобою. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое обыкновенно пробалт[ыв]ает страсть» [39]. Но даже в самые первые, идиллические недели их романа Потёмкина уже раздирали противоречивые чувства: он по-детски нуждался во внимании и любви и в то же время безрассудно желал свободы и независимости.
С первой трудностью Екатерина справлялась и баловала его своим вниманием днем и ночью, а он с упоением этим пользовался, поскольку не меньше ее был жаден до любви. Императрица всея Руси была способна к бесконечному смирению перед своим подданным: «Миленький голубчик и безценный дружочек. Я должна к тебе писать, чтоб слово сдержать. Знай же, что я тебя люблю и тем никого не дивлю. ‹…› et pour Vous l’on feroit l’impossible et pour cela aussi je serai ou Votre tres humble servante, ou Votre tres humble serviteur, ou bien aussi tous les deux a la fois {и для вас сделали бы невозможное, и для того я буду также или вашей покорнейшей служанкой, или вашим покорнейшим слугою, или также обоими сразу (фр.)}» [40]. Потёмкин непрестанно требовал все больше и больше внимания. Он хотел быть уверенным, что все ее мысли – только о нем, если же видел обратное – мрачнел.
«Позволь доложить, – утешала она «друга милого и любезного» после очередной его обиды, – что я весьма помню о тебе. А сей час, окончив тричасовое слушанье дел, хотела послать спросить. И понеже не более десяти часов, то пред тем опасалась, что разбудят тебя. И так не за что гневаться, но в свете есть люди, кои любят находить другим людям вины тогда, когда надлежало им сказать спасибо за нежную атенцию всякого рода. Сударка, я тебя люблю, как душу» [41]. Если же она по-настоящему сердилась, то не скрывала этого: «Вы и вам дурак, ей Богу ничего не прикажу, ибо я холодность таковую не заслуживаю, а приписую ее моей злодейке проклятой хандре» [42]. Она была снисходительна к его капризам, находя подобную страстность лестной, и старалась понять его терзания: «Вздор, душенька, несешь. Я тебя люблю и буду любить вечно противу воли твоей», или еще нежнее: «Батинька, мой милой друг. Прийди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя безконечной лаской моей» [43]. Часто ей приходилось брать на себя роль утешительницы, чтобы любовью смягчить душу этого рассерженного и мятущегося человека.
29
Эта баня, как и их покои, до наших дней не сохранилась, погибнув в пожаре 1837 года. Но взглянув снаружи, мы можем увидеть золотой купол и крест часовни. Теперь на месте бани располагается Египетский зал Эрмитажа, где и сегодня царят прохлада и влажность банных комнат.
30
Успокойтесь, друг мой, вот лучший совет, который могу вам дать (фр.)