Страница 16 из 21
5.7. Мадам, а можно в долг?
Еще Модильяни и Миллер писали о корпоративных займах. Компания может занимать деньги на рынке. А дивиденды компания платит уже после того, как выплатит проценты по кредитам. Чем больше контора занимает, тем больше у нее коэффициент долга к стоимости, тем больше риск. Если вы покупаете квартиру в ипотеку и платите 300 тысяч первый взнос, а стоит она 3 миллиона, это рискованная инвестиция, кредитное плечо 1 к 10 получается. Стоит цене на квартиру упасть на 10 %, первоначальный взнос испарится. Допустим, вам надо переехать и срочно продать эту квартиру. Или в ипотечном договоре (особенно американском) запросто может быть пункт, что если залог сильно дешевеет, сделка закрывается. Тогда банк продаст квартиру за 2 миллиона 700, и у вас остается 0 руб. 0 коп. Поэтому кредитное плечо – это опасность.
Советы директоров долго и мучительно решают, сколько и когда занимать, и у разных компаний разные принципы. Например, Майкрософт очень долго не занимал денег вообще, у них никакого кредитного плеча не было. Но другие, наоборот, сильно кредитуются, консультируются у разных экспертов. Вот они приходят к Модильяни и Миллеру и спрашивают, сколько денег нам брать в долг? Что они скажут? В идеальном случае, если налоги не учитывать, они скажут, что никакой разницы нет – что выпустить новые акции, что взять в долг.
Почему? Постараюсь объяснить, я и сам это с трудом впитал. Когда вы покупаете компанию целиком и у нее есть долг, то долг тоже покупателю достается. И если вам нужна чистая компания без долгов, то его надо будет выплатить. А это все равно что это был бы не долг, а просто дополнительные акции на эту сумму. В одном случае кредиторы будут ставить вам палки в колеса и не давать выводить деньги или инвестировать, в другом – акционеры мешать начнут. Поэтому выходит, что для стоимости компании разницы нет, как она финансируется – долговыми инструментами или акциями. Главное – кэшфлоу, то есть денежный поток, который компания генерирует. В зависимости от него и определяется стоимость компании, и нет разницы, выплачивать вам часть стоимости компании кредиторам или другому акционеру. Важен лишь результат в строке итого.
5.8. Долг, дивиденды и налоги
Итак, теория независимости долга говорит о том, что долг компании на цену акций не влияет. Фундаментально это вроде бы логично: если для всех компаний и для всех инвесторов всегда доступно и долговое и акционерное финансирование, то значения это не имеет. Но тут, на мой взгляд, многовато допущений. А на взгляд Нобелевского комитета все хорошо.
Однако не будем забывать про налоги. Проценты по кредиту вычитаются из прибыли, и на них не платится налог. А вот дивиденды облагаются по всей строгости. С 2015 года, кстати, строгость эта выросла у нас с 9 до 13 %, что, конечно, расстраивает. Ведь компания уже заплатила с этих денег все налоги! А собственнику приходится платить еще и НДФЛ. Нерезиденты у нас платят не 13, а 15 %, а налог на зарплату у них вообще 30 %.
Вернемся к Модильяни и Миллеру. Согласно их идеям, налоги конкретно меняют всю тему. Казалось бы, компании должны занимать как можно больше, а у Билла Гейтса остается только спросить: «Билл, что с тобой? Почему Майкрософт не берет кредитов? Ведь проценты вычитаются из налогооблагаемой прибыли, а дивиденды – нет!» Вот и поговорили. Выходит же, что компании должны занимать, пока у них есть такая возможность.
Но в этом случае возрастает вероятность банкротства. И вот наши лауреаты, они написали, мол, надо прикинуть вероятность банкротства, сделать расчет скидки и вычислить оптимальное соотношение заемных средств к собственным. То есть, учитывая этот расчет, вопрос дивидендов и долгов – это вопрос налогообложения, и ничего более.
5.9. Так сколько платить-то?
Напоследок расскажу немного о теории выплат дивидендов от Джона Линтнера. Как компании решают, сколько платить?
Линтнер – профессор Гарварда, он базарил с членами советов директоров и мотал на ус. Выяснилось, что никто толком и объяснить-то не может, чем он руководствуется при определении доли прибыли, которую надо выплачивать.
В первую очередь члены думают о цене акций и волнуются, как бы не расстроить инвесторов. Советы всегда хотят, чтобы акции росли – у них же опционы. Ну и если компания сильно подешевеет, ее могут внезапно поглотить конкуренты, а всех директоров выгонит Карл Айкан. Много заплатят акционерам – мало денег останется для инвестиций; мало заплатят – все расстроятся от низких дивидендов.
Есть еще психология инвесторов. Директор думает, вот мы заплатили дивиденды в том году (хотя в США по кварталам они выплачиваются), и акционеры с больным воображением начнут ждать столько же денег в следующем году. А вдруг прибыли не будет? Придется уменьшать дивы. Акционеры разозлятся, продадут наши акции, и нас дико скупит Уоррен Баффет. Начнут звонить репортеры, аналитики, спрашивать, в чем дело. В итоге все боятся снижать дивиденды.
Поэтому и выплачивают осторожно, зато регулярно. Даже если прибыль резко вырастет, дивиденды не повышают – ведь потом-то их придется снизить, а это опять репортеры, обиженные акционеры. Поэтому при росте прибыли дивиденды растут несильно – на какую-то долю от роста.
ЭТО И НАЗЫВАЕТСЯ МОДЕЛЬЮ ЛИНТНЕРА. РАЗМЕР ДИВИДЕНДОВ МЕДЛЕННО СЛЕДУЕТ ЗА РАЗМЕРОМ ПРИБЫЛИ, ПОЭТОМУ ЕСЛИ ПРИБЫЛЬ СНИЖАЕТСЯ, ТО ДИВИДЕНДЫ И СНИЖАЮТСЯ НЕ ТАК РЕЗКО.
Есть неплохое исследование по дивидендам в странах БРИКС, там выяснилось, что действительно у менеджмента есть тенденция к увеличению дивидендов, а снижать их не любят. При этом в странах БРИКС скорость приближения дивидендов к прибыли больше, чем в развитых странах. Разница довольно большая: в БРИКС изменение дивидендов отображает 70 % от изменения прибыли, а в США – только 17 %. Выходит, что у нас советы директоров не смотрят далеко вперед, горизонт планирования всего 2–3 года. Хотя я не утверждаю, что это однозначно плохо. Различается и доля прибыли, которую компании направляют на выплаты дивидендов. В БРИКсе этот показатель меньше 10 %, а вот в США – почти треть от прибыли выплачивается. В Европе еще больше. А компании развивающихся стран направляют большую часть чистой прибыли на реинвестирование. Хотя я подозреваю, что прибыль там реинвестируется в основном в шубохранилища и в толчки золотые.
Глава 6
Кто здесь?
Пришло время узнать, где и как люди торгуют акциями, облигациями, да чем только не торгуют. Это огромная индустрия, не какая-то херня. И тут тоже информационные технологии.
Зачем вообще нужен рынок? В первую очередь для того, чтоб определить цену – внутри страны или международную – на бумаги. Проблема децентрализованной торговли в том, что разным людям достаются разные цены на одни и те же вещи. Если хорошо организованной площадки нет, никто не узнает о том, сколько стоит та или иная акция на рынке – ведь как обнаружить ее цену сразу везде?
Что такое организованная площадка? Это площадка, открытая для всех, недорогая, быстрая, надежная и эффективная. Сейчас для нас раскрытие цен на акции – данность, и мало кто понимает, что эта технология когда-то была совершенно невообразимой. Она становится лучше с каждым годом: текущие цены получить все проще – это стало бесплатно или почти бесплатно и доступно всем, у кого есть интернет.
6.1. Антиквары ротив риелторов
Два важнейших понятия на рынке ценных бумаг – это «брокер» и «дилер». Это организации или люди, которые торгуют ценными бумагами. Надо осознать концептуальное отличие между ними.
Брокер действует как агент от лица других людей и зарабатывает комиссию. Он помогает заключать сделки другим участникам рынка. За то, что он соединяет продавца и покупателя, он получает комиссию в процентах от сделки – обычно это 0,2 %, но бывает и меньше, и сильно больше. Дело в том, что брокерская комиссия на иностранных биржах, как правило, берется минимум за ~1000 акций, сплошное разорение. Покупаете 5 штук, а комиссия как за 1000. Обычно это долларов 10–20 за сделку внутри дня. Если объем больше, тогда уже будет браться процент от сделки, а если меньше – тогда все те же 20 баксов, пусть даже одна акция стоит пять. У нас, кстати, не так. У нас по-человечески.