Светлячок

А теперь — ванна. С пеной, да. И пусть сил уже почти нет, необходимо смыть с кожи липкую сеть неприятностей, не видимую глазом, но ощущаемую всей душой.

После получаса, проведенного в ароматной пенной воде, действительно полегчало. Проблемы, само собой, не исчезли, но хотя бы на время стали несущественными. Над ними можно и завтра подумать, а сейчас — просто насладиться мелкими радостями и осознанием, что я жива. Не свернула шею, падая в могилу, не столкнулась с убийцей, вырезавшим сердце ни в чем не повинного парня. По сравнению с этим даже потеря работы не казалась такой ужасной, как пару часов назад. В конце концов, новую найду. И даже мамино навязчивое желание выдать меня замуж не раздражало так сильно, как обычно.

Из ванной комнаты я вышла уставшая, но умиротворенная, кутаясь в огромный мягкий халат. Разобранная постель в таинственном полумраке спальни манила, обещая желанный отдых, и я шагнула было в ее объятия, когда за окном послышался подозрительный шорох. Я замерла, даже дышать перестала. Кому в этом городе настолько жить надоело?!

Оконные створки томительно медленно распахнулись, разрезав тишину противным скрипом, и на подоконнике, подсвеченном слабым светом уличного фонаря, застыла темная сгорбленная фигура.

ГЛАВА 3

Тело торжественно возлежало на диване в ярко освещенной гостиной. Вокруг него, причитая и кидая на меня убийственные взгляды, суетилась мама. Рядом пародией на похоронный венок валялся истрепанный букет алых роз. Тело прижимало ко лбу пропитанный целебными зельями компресс, страдальчески кривилось и жалобно постанывало, но отдавать богам душу не собиралось.

Зря, как по мне. Некоторых жизнь совершенно ничему не учит.

На нижних ступеньках лестницы сидела облаченная в черную, расшитую серебряными котами сорочку Дейдра. Она увлеченно грызла огромную шоколадку и с интересом поглядывала на очередную порцию зелья, которое мама пыталась влить в невинно, по ее мнению, пострадавшего. Зелье Дей успела незаметно подменить, и мне тоже было интересно, что же в итоге получится. Хотелось бы, чтобы шишка преобразовалась в мозг, но на такие чудеса, увы, даже самое сильное ведовство не способно.

— Чем ты его? — тихо спросил папа, как раз подоспевший к началу представления, то есть к вносу в дом тела и последующим пляскам возле оного.

Мы жались в дальнем уголке: мне матушка строго-настрого запретила приближаться к жертве, а папе, как всегда, досталось за компанию. Он и не возражал: злить матушку еще больше сейчас никто бы ни рискнул.

— Ботинком, — мрачно призналась я, плотнее кутаясь в халат.

Ну а что? Может, конечно, кто-то и обрадовался бы неурочному гостю, нарисовавшемуся в оконном проеме, и пригласил бы на чай и приятную беседу, но у меня подобное явление восторга не вызвало. Я даже не особо задумывалась над своими действиями. Подняла с пола первое, что попалось под руку, и запустила в сопящее на подоконнике чудище. По иронии, импровизированным снарядом оказался тяжелый ботинок, а чудищем — сыночек градоправителя, и без этого визита успевший испортить мне жизнь.

Видимо, недостаточно еще испортил. Ботинок, как выяснилось, ничуть не хуже лопаты. Дорана просто вымело из комнаты, благо под окном кустарник растет. Не перина, конечно, но и не твердая земля, от которой долго пришлось бы отскребать этого ненормального. Шиповник вот только жаль. Красивый был.

— Кайра… — просипело меж тем тело, трагично воздев к потолку свободную от компресса руку, и я вжалась в стену, желая слиться с ней. — Кай… ра…

— Подойди! — зашипела мама, глядя на меня как на источник всех бед в бренном мире.

— Иди, — ободряюще шепнул папа, — если что, я кину второй ботинок.

И я подошла. Без малейших угрызений совести всмотрелась в бледное лицо и полные страдания и непонимания глаза, покрытые царапинами руки и дрожащие пальцы, покосилась на букет и с трудом подавила желание водрузить этот веник на худосочную грудь жертвы собственной тупости и моей меткости.

— За что? — бескровными губами вопросило единственное чадо нашего градоправителя. На лице застывшей рядом матушки читался тот же вопрос.

— Я тебя не узнала и испугалась, — честно ответила я. Мама расслабленно выдохнула — видимо, она таки подозревала злой умысел, — а я мстительно добавила: — Если бы узнала, одним ботинком ты бы не отделался.

— Кайра! — возмутилась мама. — Да что с тобой?!

— Верный способ превратить относительно добрую ведьму в злую — лишить ее любимой работы, — вздернула подбородок я. — Пусть спасибо скажет, что до сих пор в крысу не превратился!

Хотя, судя по азартному блеску глаз сестрички, такой исход вполне возможен.

— Спасибо, — простонал Доран, приподнимаясь. Матушка тут же подложила ему под спину подушку. — Я, к слову сказать, мириться пришел… был не прав, извини! Но и ты была не совсем права… Я тебя, между прочим, люблю! — с жаром выдохнул он, заглядывая мне в глаза. Наверняка еще и веником своим размахивал бы, сумей до него дотянуться.

Я поморщилась и крепче вцепилась в полы безразмерного халата. Ситуация становилась все бредовее, но народу вроде бы нравилось. Папа тихонько внимал в уголке, надеюсь, с ботинком наготове, Дейдра увлеченно жевала уже вторую шоколадку — и куда только влезает, — матушка же белоснежным надушенным платочком промокала несуществующие слезы. Доран тоже во вкус вошел, даже о том, что не столь давно умирающего изображал, забыл. Сполз с дивана, торопливо поправил истерзанную в неравной борьбе с шиповником одежду и внезапно грохнулся передо мной на одно колено — я чудом в сторону не шарахнулась. Сбила бы с ног маму, такой накал страстей испортила бы!

— Кайра, будь моей женой! — одной рукой по-прежнему прижимая ко лбу компресс, а другой подобрав букет, решительно выпалил Доран.

— Ах! — расчувствовалась мама.

— Э?! — растерялся папа.

— Кхе-кхе! — подавилась шоколадкой Дейдра.

— Засунь свои извинения, а заодно и предложение своему батюшке… в карман! — прошипела я, до глубины души пораженная такой наглостью.

И это после того, как я по его милости работы лишилась! Если он рассчитывал умаслить меня фальшивым раскаянием, то допустил серьезную ошибку: ведьмы, пусть даже и светлые, своих горьких слез никому не прощают.

Любой нормальный человек предпочтет держаться подальше от разъяренной женщины, особенно если она ведьма. Но Доран то ли изначально нормальным не был, то ли при падении из окна слишком сильно головой приложился. Вместо того чтобы тихо и мирно скрыться с глаз моих, он вскочил на ноги и шагнул ко мне — уж не знаю, с какими намерениями, но проверять, насколько они чисты и благородны, не тянуло. С меня и одного отвратительного поцелуя хватило.

Букет перехватить оказалось просто. Такой же тяжелый, как и первый, и колючий, как шиповник…

— Кайра! — уже с иными, далеко не восторженно-романтическими интонациями ахнула мама, когда уже дважды ударенный букетом кандидат в ее зятья, не выдержав натиска злобной ведьмы, шлепнулся на диван. И тоненько всхлипнула: — Ой…

— Ы-ы-ы!.. — простонала Дейдра, предусмотрительно отложившая недоеденную шоколадку.

— Ботинок тут будет лишним, — жалостливо пробормотал папа.

Доран сидел и потерянно хлопал ресницами. Компресс сполз с его лба, явив миру два рога, пока что небольших, но растущих прямо на глазах. Красивые будут, ветвистые… В дополнение у злосчастного недоженишка порозовел и медленно вытянулся нос, и на нем проклюнулись белесые, трогательно пушистые шерстинки. Доран забавно чихнул, изменился в лице и, совершенно не по-мужски взвизгнув, подскочил с дивана, держась при этом за мягкое место.

— О-о-о! — восхищенно выдохнула Дейдра, у которой обзор был гораздо лучше. — Какая прелесть! У него там хвостик! Как у олененка!

Доран побелел, дернул преображенным носом и рухнул в обморок. Хорошо прицелился, прямиком на диван попал. Видимо, неоднократные тренировки сказались.

Дейдра придушенно пискнула и спряталась за перилами. Не знаю, зачем она варила это зелье и чем думала, подсунув его Дорану, но результатом я была более чем довольна. Надеюсь, эффект продержится хотя бы неделю.