Страница 5 из 6
Савина решает прервать перепалку женщин:
– А что, на жилплощадь Перепёлкина, больше никто не претендует?
– Нет, он из детдома, – отвечает Егоровна, – Комнату получил, когда на Кировском заводе работал. А мы его комнату у него недавно выкупили.
– Ты мне об этом не говорила, – подозрительно произносит Кузьминична.
– А ты у меня не спрашивала.
– Когда выкупили? – Интересуется Савина.
– Недели две назад, – говорит Егоровна, – Внучка моя предложила, а он согласился. Да его… как их? Исполнители хотели из квартиры выселить за долги. Он же за комнату, считай, лет десять не платил. ЖЭК на него в суд подал. Мы и предложили. Долг погасим и двадцать тысяч сверху. Вот он и согласился.
– Двадцать тысяч рублей? – Спрашивает Кузьминична.
– Ага. Рублей, – кивает Егоровна, – За рубли ты нынче только одну стенку от сарая купишь. И то в рассрочку. Долларов.
– Где ты их взяла?
– Не украла. Моя внучка с зятем в Китае работали. Вот там и заработали.
– А где Перепёлкин держал деньги? – Интересуется Савина.
– Я не знаю, – пожимает плечами Егоровна, – Мы ему на сберкнижку перевели, а уж потом куда он их дел, понятия не имею.
– На сберкнижку? – Переспрашивает Савина.
– Да.
Савина поднимается со скамейки.
– Спасибо, Егоровна. Вы очень помогли следствию.
– Меня за что благодарить? – Не понимает Егоровна, – Я вообще молчала. Кузьминичну благодарите. Это она вам всё здесь наплела.
Савина, улыбаясь, поворачивается к Кузьминичне, – Спасибо, Кузьминична.
– Всегда «Пожалуйста»! – Отвечает та.
23
Губа приводит Рыданова и Глушко к себе в подвал.
– Проходите, не стесняйтесь. Это мои хоромы.
Рыданов осматривается:
– Вполне прилично.
– Не понимаю я тебя, Губа, – говорит Глушко, – Ты сказал, что у тебя есть квартира. Зачем тогда жить в подвале?
– Это принцип, Ноздря, – отвечает тот, – Вот взять, к примеру: Валерия Ободзинского. Слыхал про такого?
– Нет, – отрицательно вертит головой Глушко, – Не слыхал.
– Темнота! – Машет рукой Губа, – Валерий Ободзинский – самый известный певец советского времени. Золотой голос.
– Ну? – Удивленно смотрит на него Глушко, – Причём здесь он?
– Вот он имел всё: квартиру, машину, славу, женщин, богатство, – рассказывает Губа. – Потом всё бросил и ушёл в «никуда».
– Зачем?
– Затем, что это не главное. Тлен. Главное внутренний баланс. Человеку это не надо.
– Что не надо?
– Квартира, машина, слава, богатство, женщины. Нет. С женщинами я, кажется, перегнул. А вот остальное балласт. Человек приходит в этот мир безо всего этого. Голый. И уходит без этого. Там это не нужно.
– Так это же там, а не здесь, – возражает Глушко.
– И здесь тоже, – говорит Губа, – У меня было всё. Я каждый день горбатился, чтобы заработать и принести заработанное в дом. И чем больше у меня было, тем больше хотелось. Из-за этого я перестал радоваться. И когда я от этого отказался, мне стало легче. Я по ночам смотрю на звёзды. Я радуюсь первым лучам солнца. Мне ничего не надо.
– Классно! – Вздыхает заворожено Рыданов, – Мне бы так.
– Подожди, «Губа», – останавливает их Глушко, – А как же твои жена, дети?
– Жена от меня ушла, – рассказывает бомж, – Дети выросли. У них уже свои дети.
– И у тебя ни разу не возникло желание их увидеть?
– Я их вижу, когда хочу.
Губа подходит к импровизированному столику, который состоит из двух ящиков, на которых лежит потёртый кейс, накрытый газетой. Из карманов извлекает свёртки и начинает выкладывать на стол.
– Сейчас будем обедать.
Рыданов хлопает в ладоши:
– Здорово. Я действительно проголодался, гуляя по воздуху.
– У нас сегодня будет царский обед, – хвастается Губа, – С осетриной.
– Откуда такая роскошь? – Интересуется Рыданов.
– На помойке ресторана «Нева» разжился.
Глушко нервно глотает подступившую слюну.
– Кто не по рыбе, – произносит Губа, – Может поесть отбивную котлету. Правда, её уже кто-то ел, но этот кусок можно выбросить.
– Я не голоден, – отвечает Глушко.
– Причём здесь одно к другому? – Миролюбиво говорит ему бомж, – Человеку нужно есть не зависимо от того, хочет он или нет. Есть еда – ешь. Нет – терпи.
Губа заканчивает накрывать стол. В центре него ставит початую бутылку водки.
– А это тоже ты нашёл на мусорке? – Спрашивает Рыданов.
– Обижаешь, «Дылда». Это я купил в магазине. За сданные бутылки.
– А почему она початая?
– Пробу снимал, – Подмигивает Губа, – Может разбавленная. Садитесь.
Глушко вздыхает, проходит и садится на ящик. Рыданов следует его примеру.
– Минуточку! – Говорит Губа и извлекает из многочисленных одёжек одноразовые стаканы, – Неудобно с дорогими гостями из горла пить.
Он разливает водку по стаканам. Поднимает один из них:
– За знакомство!
Глушко поднимает стакан и внимательно изучает края.
– Я их на свалке нашёл, – успокаивает его бомж, – Да ты не переживай, они уже водкой продезинфицировались.
Рыданов и Губа пьют. Глушко незаметно от них выливает водку.
– Ты не знаешь, Губа, – интересуется он, – чего это на нашего брата охота такая началась, что уже четверых братков хоронить приходится?
– И до вас уже эта новость докатилась? – Вздыхает бомж.
– Не то слово, – поддерживает Рыданов, – И в Пензе уже гудят.
Губа пожимает плечами:
– А кто его знает. Все мы под Господом Богом ходим. Рано или поздно все там будем.
– Хотелось бы не рано, – крестится Рыданов, – а поздно.
– А вот этого узнать нам не дадено, – говорит Губа и принимается закусывать.
– А что братки говорят? – Продолжает выпытывать Глушко.
– Я не спрашивал, – отвечает бомж, – У нас вообще спрашивать не рекомендуется, пока сами не расскажут.
24
Петрович сидит с лидером районных бомжей Дубом на невысоком заборчике, который ограждает уличное кафе от дороги. В руках держат по кружке пива, прикладываясь к ним через определённый промежуток времени.
– Странные они какие-то, Петрович, – рассказывает Дуб, – эти приезжие из Пензы. Губа говорит, что всё время про убийства спрашивают.
– Какие убийства? – Спрашивает Петрович.
– Не чуди! – говорит Дуб, – Будто ты не знаешь, что за неделю кто-то уже четверых наших положил.
– Я думал, что это «мулька» какая-то, а выходит правда.
– Горькая правда.
– А ты не догадываешься, кто это может быть? – Интересуется Петрович.
– Нет, – отвечает Дуб, – Если бы знал, давно бы его порешил, гада.
– А эти, из Пензы которые?
– Не знаю. Но всё может быть, – произносит Дуб, – Нужно проверить. Они с «Губой» сейчас «скентовались» и живут у него.
– Не боишься, что они «Губу» прикончат.
– Нет, – машет рукой предводитель бомжей, – Если бы хотели прикончить, уже давно бы это сделали.
– Тогда чего ты их подозреваешь?
– Не люблю, когда много спрашивают.
– Так я же тоже спрашиваю? – Улыбается Петрович.
– Ты – одно, а они – другое, – объясняет Дуб, – Ты свой, а они чужие.
– А я «Губу» знаю?
– Может и знаешь, – пожимает плечами вожак бомжей, – В подвале на Большой Подьяческой, 12 обитает. Не встречался?
Петрович на некоторое время задумывается, потом отрицательно вертит головой:
– На Большой Подьяческой? 12? Нет. Не довелось.
Петрович поднимается на ноги.
– Ещё по одной?
– Можно, – соглашается Дуб.
Петрович забирает у Дуба пустую кружку и идёт к стойке бара. Тот внимательно следит за ним.
25
Рыданов лежит на порванном матрасе. Глушко стоит посередине подвала, с подозрением бросая взгляды по сторонам.
– Ты так долго не выдержишь, Лёва, – говорит Рыданов, – Ложись, в ногах правды нет.
– Не могу, Андрюша, – отвечает Глушко, – Мало того, что он заставил нас есть всякую гадость, от одной мысли о которой меня начинает мутить, так теперь я должен лежать на матрасе, который кишит вшами и тараканами.