Молчи обо мне

Если бы она была мужчиной, я бы превратил ее лицо в месиво из крови, слюней и соплей.

А об это даже руки марать не хочется.

Главное, что теперь у меня есть признание — и оно накрепко закроет рот голосу совести, который слабо, но все же пытается найти для этого монстра слова оправдания.

Одному Создатель все же научил свое Творение: я могу быть черствым, глухим и безжалостным.

Глава семьдесят седьмая: Одиночка  

Я не умею быть в отношениях.

Не знаю, как правильно, как лучше, и до сих пор пытаюсь спрятаться в скорлупу, когда мир вокруг накрывает шторм страшных для меня эмоций и чувств.

Но одно я знаю совершенно точно: я больше не хочу быть в безопасности.

Как огня боюсь боли, разочарований и того, что даже с Лукой у нас все может быть лишь на время, на полгода или год, или даже два, а потом я снова останусь одна.

Кто-то скажет, что мать никогда не будет одинокой, что жить можно ради сына и что мужчина — совсем не обязательный объект в жизни женщины. Но этот кто-то, скорее всего, ни разу не возвращался в пустую квартиру, где тошно одной в полной тишине, и не засыпал с ребенком на руках, осчастливленный материнством, но раздавленный пустотой вокруг. В вакууме хорошо до тех пор, пока не высовываешь нос наружу. А находить счастье в одиночестве могут лишь те, кто слишком устал от жизни в неидеальном мире людей.

Поэтому три дня с Артемом становятся для меня настоящим откровением: он всегда будет для меня тем самым особенным человеком, о котором всегда буду вспоминать с улыбкой и на которого будет похож мой сын. Без злости и разочарования. Мы не сможем быть друзьями — мы будем просто… нами. Большой непонятной формой, внутри которой есть два существа, способных простить и отпустить, вышвырнуть копья прошлых обид и нормально общаться совершенно обо всем.

Но я ведь никогда не любила его.

Я страдала, умирала и сходила с ума не потому что из моей жизни исчез Артем. Я умирала, потому что вместе с ним моя жизнь снова стремительно скатилась в существование одиночки: серое и однообразное. Мне было ярко с ним. Я, как бабочка, любила чувство жизни, а не мужчину, который его давал.

А еще — теперь я достаточно взрослая, чтобы не стесняться этого — мне нравился наш секс.

Но Лука… Это совсем другое.

Моя боль по нему — тянущая, бесцветная, тупая, словно размеренные удары маятника в распахнутую рану. Я не плачу, не страдаю и не хочу засунуть голову под подушку. Не могу даже пожалеть себя за очередную глупую ошибку.

Я улыбаюсь и ношу маску арлекина: легко и запросто.

И заживо сгораю внутри.

Особенно в тот день, когда нас с Хельгом выписывают из больницы, и Лука присылает водителя отвезти нас домой. Артем пожимает плечами, когда я говорю, что на этот раз мы справимся сами, но на всякий случай переспрашивает, можно ли ему брать сына.

Мне уже не страшно и не стыдно подойти к нему, чтобы поцеловать в щеку и дать в ответ поцеловать себя.

Мы — это просто мы. Не друзья. Но что-то одно на всю жизнь.

— Я не забираю назад свои обещания. Только, пожалуйста, держи его подальше от твоих «подруг».

— Да в жопу их всех, Жень, — как обычно по-простому отмахивается Артем.

— И слова эти лучше тоже держи при себе, — смеюсь я.

Мы с Хельгом забираемся в машину, но в последний момент Артем наклоняется к двери и говорит:

— Я рядом, малыш. Не только если что-то случилось с Хельгом. Просто… В общем, просто знай, что ты всегда будешь матерью моего сына. Это больше, чем любая другая женщина в моей жизни.

«Я знаю», — одними губами отвечаю я.

Но буду верить, что в моей жизни уже есть Мужчина, который спрячет меня от всех напастей. И что для нас еще не поздно.

Татьяна Павловна на радостях, что ее не выгнали, практически ходит за мной по пятам и чуть не плачет, когда я оставляю на нее Хельга и прошу присмотреть за ним пару часов.

В такое время Лука может быть только у себя: пара случайных вопросов водителю по дороге домой, и я знаю, что не ошиблась в своих предположениях.

И пока я еду к нему по ночному заснеженному городу, от сомнений и страха не остается и следа. Я знаю, чего хочу, знаю, кого хочу. Знаю, кем хочу быть рядом с этим человеком.

И самое главное — я готова сказать то самое важное, что когда-то поклялась не произносить вслух.

Лука открывает дверь в одних домашних штанах и простой белой футболке. Уставший и точно после бессонной ночи, которую я запросто угадываю по кругам у него под глазами. Ни слова не говоря, отступает от двери, приглашая войти, так же молча помогает мне раздеться и идет на кухню. Когда захожу туда, он уже колдует возле кофе-машины.

— Ты же еще не разлюбила кофе с имбирем? — Вопрос без поворота головы, как будто ему неприятно на меня смотреть.

Прежняя я уже бы сбежала, теряя обувь, но я делаю шаги навстречу.

Самые тяжелые в моей жизни и самые правильные.

Обнять его сзади, крепко-крепко, до тянущей боли в суставах, уткнуться носом в сильную надежную спину. Без слез и истерик, без громких слов и признаний. Без мишуры.

— Я люблю кофе с тобой, — говорю шепотом, пока Лука ставит чашки на подогрев. — Подойдет даже растворимый из пластикового стаканчика.

— Это дурновкусие, Женя.

Я счастливо улыбаюсь и катаюсь лбом по его футболке, пока Лука накрывает мои ладони своими.

— Как же я люблю, когда ты меня поучаешь.

— Это ирония? — интересуется он.

— Неа, это моя форма выражения любви.

Мой Мужчина медленно разворачивается лицом, и я тут же прилипаю к нему, снова обняв за талию, но на этот раз мы ближе, чем глаза в глаза.

— Я всему тебя научил, Женя, ты больше не нуждаешься в уроках.

— Нуждаюсь в курсе длинною лет в сто минимум.

Он делает вид, что теряется в глубокой задумчивости, но я прихожу на помощь.

— Мне категорически не хватает практики в жизни, Лука Ради. Нужно учиться доверять своему мужчине. Потому что ему со мной будет очень непросто.

Лука притягивает меня к себе, вынуждает встать на его ступни и подняться на цыпочки, чтобы дотянуться до поцелуя, словно воришка.

— Прости, пожалуйста. Я испугалась, что мы с Хельгом… не стоим твоего внимания.

— А я боялся, что ты хочешь меня отфутболить, — искренне, без показного мужского пафоса признается он. — Оттягивал момент, думал, что если буду стоять спиной, то я, типа, несокрушимый мужик и мне плевать.

— Ты и так несокрушимый, — снова целую его в щеку, наслаждаясь острой суточной щетиной. — Об тебя разбилось мое Одиночество.

Эпилог: Женя 

Два года спустя...

Лето в этом году совершенно невозможное: абсолютно дождливое, с низкими черными тучами за окном, хмурое, туманистое. На мой вкус — идеальное. Но мы с мужем решили побаловать себя теплым солнышком и укатить на теплые острова на целых десять дней.

Наш самолет через пару часов, и мы с Хельгом со всех ног бежим по ступенькам кафе, где договорились встретится с Артемом.

Он до сих пор холостяк.

И до сих пор идеальный отец. В некоторых вещах — даже куда более «наседка», чем я.

И каждую нашу встречу отмечает шикарным букетом цветом и обязательным подарком. Знает, что в последнее время я увлеклась винтажной фотографией — и один бог знает, где берет всякие аутентичные штуки, вроде старинных тарелок или статуэток. Лука смеется, что скоро в нашем доме будет больше Артема, чем его, но это — просто шутки абсолютно уверенного в себе мужчины.

Мы с Хельгом останавливаемся в дверях, в две пары глаз выискиваем Артема на большой открытой площадке. Будний день, холод и слякоть, но желающих сидеть под навесом в удобных плетеных креслах хоть отбавляй.

Замечаю Артема в самом дальнем углу: с новой стрижкой, но старой улыбкой, которая направлена на молоденькую официантку. Нарочно задерживаю шаги, наблюдая за немой картиной: девчонка флиртует, он лениво что-то говорит в ответ. И когда мы уже совсем близко, слышу короткое: «Не надо, солнышко, правда не интересно».