Страница 27 из 29
– Ну, чо, виноват, батько, руби шею! Крухом виноват: прости, дурака, Серхей Серхеич! – и Сысой вытянул шею, нагнув ее перед командармом. – Руби!
Мостовой смутился: перед таким напором он всегда пасовал.
– Ладно, повинну голову меч не сечет! – уже милостиво произнес он, слегка потрепав по Сысоевой шее. – Так как ты думаешь, куда они могут пойти?
Мостовой, уже остыв, подвел виновника к карте. Однако тот, уставившись в огромную карту, как баран на новые ворота, фыркнул про себя. – Да пошел ты куда подальше со своими кружочками и флажками. На хрена мене енто?
И тут с его языка сорвалась спасительная фраза, которую любил говаривать Петрищев. – Я ить кикидемиев-то не кончал! Откель жа я знаю?
– Вот-вот… А должен бы! – как бы между прочим заметил Мостовой и подошел к своему столу, раскурил трубку, рассматривая своего подчиненного. – Вот она, матушка Гусь! Гядом со мной стоит мужик, котогый в военном деле ни хгена не понимает, но в доску наш! И так вот повсюду…
– Дак оне, енти охвицера, ишь чо удумали… – почувствовав нависшую угрозу каким-то звериным чувством, Сысой начал оправдываться. – Полк вместя с монахами провели под рекой по подземному ходу. А потом его же и взорвали. Хитрушшия сволочи! Вот так и омманули… Вот ежели ба оне воевали с такими же как оне сами, тоды ба мы посмотрели, кто из них умнея!
От последних слов виновника, Мостовой неожиданно встрепенулся. Глаза его заблестели, на лице появилась хищная улыбка. Он быстро подошел к Сысою и обнял его за плечи.
– Сысой, дгуг догогой! Да ты совсем не понимаешь, что щаз мене подсказал! – к удивлению Сысоя, Мостовой быстро подошел к шкафчику, вынул оттуда бутылку водки с двумя стаканами, поставил их на стол. Отложив в сторону трубку, налил по полстакана водки. – Ты, может и сам того не понимаешь… Ведь ты меня спас! Так выпьем же за успех!
– За успех чево? – Сысой недоумевал – Мене-то чо? За успех, так за успех! Главно выволочки не бут… И чо я такова сказал? Вот, еврей, хренов, меня даже водочкой балует! Ну и пушшай: да я таков!
И одним глотком отправил всю водку в широко раскрытое горло, смачно занюхав рукавом.
– Потом скажу… – Мостовой довольно ухмыльнулся, увидев как лихо Сысой расправился с водкой: свою же долю он долго цедил, морщась и кривясь. Соленый огурчик разделили по-братски. – Давай, бгат, отдыхай! А завтга с утга – ко мне: получишь новое задание!
И Мостовой, выглянув в окно, поманил к себе пальцем вестового, с которым прибыл Сысой. Между тем, сам вестовой в это время образно рассказывал своему товарищу о том, как опозорился любимец командарма и что ждет его в ближайшее будущее. Однако, увидев довольное лицо Мостового, он осекся на полуслове. Досадно плюнул, щелкнув пальцами от восхищения, и прыгнул на подножку со словами. – Ну и черт же, этот рыжий Сысой!
– Так, обеспечить отдых Сысою Минеичу! А завтга, как пгидет, немедленно ко мне! – и на глазах у пораженного вестового вручил Сысою полную бутылку водки, обнял его как самого родного и близкого родственника, похлопав напоследок дружески по спине. Вестовой, не видевший давно такого приема у своего строго начальника, даже подобострастно отдал честь Сысою, когда тот проходил мимо…
Сысой такого исхода проваленного дела не ожидал. А потому, выпив всю бутылку водки, довольно хрюкнул и постучал себя в грудь, как бы показывая всем. – Ну, чо поняли кто таков Сысой?
Улегся на тахту в одежде и сапогах, как был, и больше не мучался дурными вопросами…
А Мостовой, проводив Сысоя на отдых, нагнулся над столом и быстро написал на бумажке что-то.
– Так, сгочно беги к Губчека и пегедай бумагу, чтобы сообщили мне фамилии, адгеса цагских офицегов, не поддегжавших белогвагдейцев и оставшихся в гогоде или поблизости! И без такой бумаги не возвгащайся, понял? – такого хорошего настроения у Мостового давно не было: неудачи на всех направлениях фронта сильно обескураживали его и даже ставили под вопросом целесообразность его дальнейшего пребывания в этой должности.
У Мостового, как и у Сысоя, явно не хватало профессионального военного образования. А тут такая идея: столкнуть их лбами! И усмехнулся, вспомнив своего друга. – Ну, Сысой, ну молодчина… Только тепегь это идея моя! Ладненько, господа офицегы… Вы пгошли японскую? И миговую? И, конечно, бьете нас! А как, если с вами будут воевать такие же как и вы? Только они будут нашими. Под наблюдением наших комиссагов, таких как Сысой! Вот, тогда и посмотгим, кто ково! Надо немедленно доложить эту идею товагищу Тгоцкому… Пусть поставит мне галочку где-нибудь у себя!
И довольный новой идеей, Мостовой начал набирать номер Троцкого.
2.
Конец октября 1918 года, г. Пермь.
Сысою снился страшный сон: он, как стервятник, сидит и смотрит, как валит черный дым, в котором по его наущению разделяют семьи. Мужчин, когда-то служивших в царской армии офицерами, отводят в одну сторону, а детей и женщин – в другую, огороженную колючей проволокой. Дети и женщины плачут, мужики молча сжимают кулаки и ищут глазами оружие. Над этим черным дымом летит его ангел-хранитель, белый и в человеческом облике.
Сам Сысой внизу со своими мужиками. А ангел-хранитель, жалеючи, смотрит на него сверху и, подняв к небу указательный палец, машет им, запрещая все это делать. Однако Сысой уверен – он делает правое дело, а ангелу-хранителю показывает кулак. ─ Пошел отседа, ты мене не укашшик! Чо хочу, то и ворочу!
Ангел-хранитель, укоризненно мотая головой в знак несогласия с ним, горестно машет ему рукой и летит прямо в черный дым. И вот уже черный ангел с рогами и хищным клювом, похожий на стервятника, вылетает из дыма, разгоняется и бьет Сысоя прямо в самое сердце…
– А-а-а-а! – закричал жалобно Сысой и проснулся: от страха зубы его стучали, руки и ноги окоченели так, что он, ущипнув себя за колено, даже боли не почувствовал. Постепенно до него дошло. – Ить енто жа был только сон! Фу ты, елки-моталки! Ну, и приснитси жа тако…
И Сысой, облегченно вздохнув, потянулся к бутылке. – От, лихоманка тя забери, надо иттить к Мостовому…
Вонюче-горькая жидкость, хоть и обожгла рот, да наполнила тело радостью. – Ну вот, топерича порядок: хорошо пошла! Знать ишшо не помер…
От поганого настроения скоро не осталось и следа, а вместе с этим исчезла память и о сне. Невольно вспомнилось, как вчера вместо выволочки получил целую бутылку водки. И довольный зашагал к штабу.
Невольно откуда-то из далекой памяти выплыло начало знакомства Сысоя и Мостового…
Случай толкнул Сысоя на воровство оружия из вагона эсера-большевика Зиренштейна Ионы. Опытный Иона тут же изловил рыжего экспроприатора. Но не сдал полиции, а наоборот, пригласил к себе в вагончик. Так и началась их дружба, а заодно и работа на эсеров. Вместе они сели в камеру следственного изолятора, да на этапе разошлись, чтобы через несколько лет снова встретиться, но уже на каторге.
Вот там и прошел молодой парень настоящую школу революционной борьбы. Когда же Сысой вышел на волю, он имел прекрасные рекомендации и быстро получил работу боевиком. Когда же сам Иона вышел на волю, Сысой перешел в его команду. С этого момента и стал Иона Зиренштейн Мостовым Сергеем Сергеевичем, и уже не эсером, а большевиком. Сысою же было все едино как называться, большевиком или эсером. Лишь бы быть с ним и делать отчаянную работу… Потом наступила революция, а с ней и начало гражданской…
Однако, не успел он пройти и десяти шагов по улице, как какой-то беспризорник сунул в ящик, стоящий сбоку по пути, какой-то предмет и бросился наутек. Не успел Сысой и глазом моргнуть, как из ящика повалил черный едкий дым.
Невольно откуда-то из памяти возник тот самый жуткий сон, вызвавший его тревогу: руки его задрожали, тело охватил озноб от ощущения чего-то плохого. – Чо енто со мной? Уж не испужалси ли я какова-то сна?
А сжатое сердце сильно застучало, освободившись от неведомой ранее силы.
– У-у-у, ходют тута всякия, жхут чо попало! – со злостью выпалил он, вымещая свой страх на ящике, невольно заставившем снова испытать неприятные ощущения. Пнув как следует ящик, он увидел как вывалился из него клубок чего-то, испускающий черный дым и едкую вонь – А у людев опосля ентова лихоманка начинаетси… У-у-у, шантрапа!