Страница 20 из 29
И он, вернувшись в отряд, взял с собой нескольких конников, с которыми и поскакал к броду. И первое, что увидел он, это был грязный монах. – Стой, монах чертов!
Хоть голос и был довольно далеко, но Терентий сразу же догадался, что это относится к нему. Не долго думая, поднял свою рясу и пустился бегом, пригибаясь как можно ниже, в верх от реки. Он то падал, то поднимался и снова бежал, гонимый страхом, особенно после того, как, оглянувшись, заметил двух красногвардейцев и рыжего детину в кожаной тужурке с наганом в руке. Пули, то и дело визжа, отбивали ветки, зарывались в землю, но беглеца не трогали.
– Косподи, помилуй: Ить так и убить мокет! – перекрестился свободной рукой беглец, после того, как пуля отбила ветку прямо у него над головой, внушая безотчетный страх. Терентий упал на землю и пополз как ящерица, стараясь как можно лучше слиться с землей.
Высокий лог, к которому приполз трусишка, обрывом уходил к реке из-за оползня, ежегодно отвоевывающего у земли значительную часть берега вместе с деревьями и их обломками. Но в том месте, куда приполз Терентий, несколько больших елей, сцепившись между собой корнями, никак не хотели уступать реке и ее пособнику. Поэтому, перевившись корнями между собой, из последних сил вцепились ими в оставшуюся землю берега, нависали над обрывом в виде крыши, обреченно смотря, как река Тура из года в год отвоевывала себе их землю.
Шорох листвы под ногами и топот ног красногвардейцев стеганули его по душе сильнее бича: от страха он вскочил и, сделав два больших шага, прыгнул с обрыва…
– Стой, монах чертов! – выстрел красногвардейца слился с криком монаха в момент прыжка. Довольный метким выстрелом, красногвардеец поглядел на напарника и добавил. – Ну, как, раскудрит твою телегу, ловко я его подстрелил? Поду-ка гляну.
– Рюмкин, лихоманка тя забери, ет-то чо ишшо тако? – отвернувший голову в сторону от выстрела Сысой, только сейчас увидел, как бородатый Рюмкин сунул свою голову в кусты, разросшиеся на одной стороне лога. – Ты чо, не собирашси монаха прихлопнуть?
– Ну, да и хрен с ем. Ты, Сысой, лучче сюды глянь! Дыра кака-то. – бородатый красногвардеец вынул свою голову из кустов и поманил комиссара к себе. – Подь сюды! А Семка-то и без мене с ем справитси.
Сысой почесал голову, решая, куда ему податься в первую очередь: пристрелить монаха, а потом искать… И тут до него дошло. – Монах… Дыра… А ежели не дыра, а выход?
И, махнув рукой на монаха, он побежал к Рюмкину.
И действительно, подойдя к кустам и раздвинув их, Сысой увидел то, что искал.
– Вот те на! – ломая кусты, он устремился к выходу из подземного хода, совсем забыв про монаха. Теперь уже четко как капкан заработали его мысли. – Сначала монах, топерича – выход какой-то… Точно, подземный ход! А не связан ли этот ход с монастырем?
– Семен-от, вроде монаха-то подстрелил… – Рюмкин всегда боялся связываться с таким местами, где бывают монахи и черти, объединяя их в одно целое, которое всегда приносит несчастье. Еще особенно свежо было появление его комиссара из храма. Потому и появились потайные мысли. – Пойду-ка я отседа подальше: не иначе тута черти водютси! Я ить не Сысой… Даже близко не чета ентому рыжему черту!
Поэтому, медленно пятясь от обнаруженного им входа, показывал пальцем на второго красногвардейца, который склонился над обрывом. – Могет пойду помогу…
– Я те пойду! – Сысой поднес свой рыжий волосатый кулак к самому носу испугавшегося и растерявшегося Рюмкина. – Ты ж сам сказал: справитси сам, а ты пойдешь со мной!
Рюмкин ошибся: Сысой после храма уже сам боялся лезть один во все такие дыры. Потому и оставил Рюмкина. – Хоть не один… Верно, от Рюмкина толку нету, но не так страшно бут!
Он уже твердо решил, что войдет туда, но после того, как выкурит козью ножку.
– Гришь, монаха подстрелил? – рыжий упрямец загадочно ухмыльнулся, вторя своим мыслям. – А чо, ежели оне из монастыря под землей, ходом? И под рекой?
От такой безрассудной мысли тут же отказался. – Не-ет, такова не мохеть быть!
И сам себе начал противоречить. – А ежели проверить?
От этой мысли даже стало жарко. Бросив недокуренную цигарку на траву, он решительно поднялся.
Рюмкин, еще раз с сожалением оглянувшись на Семку Колобова, который внимательно осматривал каждое дерево на обрыве и сам обрыв, сокрушенно покачал головой и перекрестился, хотя в Бога не верил.
Но тут Сысой увидел свежий отпечаток сапога. Сердце его радостно заколотилось. Молча, указав на отпечаток Рюмкину, довольный почти реализацией его предположения, зажег факел, который валялся неподалеку и вошел в полуоткрытую дверь. – Та-а-ак, отпечатки сапох. Это раз! Подстреляный монах, это два! А енто значить – оне отсель и вышли! Ох, и дурак: как же я сразу-то не понял?
И руки его зачесались от сделанного открытия. От удовольствия он закрыл глаза и шагнул в дверь. Рюмкин, непрестанно крестясь, шел за ним. Меж тем воображение Сысоя рисовало картины, одна другой хлеще. – Вот я перехватываю все белое войско у входа… Ну, чертов Хришин, берехись! Ты ишшо узнашь, кто таков Сысой! А Чистюле тоды рожу намылю: неча брехать «Упустил! Прохлаждалси!»… А командарм орден на хрудь повесит! Не, Хришину сам пулю в лоб вкачу…
Однако, с каждым шагом под ногами почему-то все сильней и сильней чмокала и хлюпала грязь, пока он ясно не почувствовал: идет по воде. Осветив ее получше, тут же заметил характерные отблески от поверхности. Несомненно – это была самая настоящая вода и разлилась она по всему ходу. Увидев, как крестится Рюмкин, Сысой грубо заматерился, показывая подчиненному, что вовсе и не боится идти дальше, а так же по поводу факела, который погас в самый ответственный момент. Пришлось повернуть назад…
Тем временем красногвардеец Семен Колобов, крадучись подходил к обрыву, под которым он надеялся обнаружить раненного монаха. У самого обрыва он вытянул шею и осторожно заглянул вниз.
– Антиресно, ить был жа монах-от! Мне чо, померешшилося? – он протер глаза раз, другой и снова выглянул, на этот раз, вытянувшись над обрывом далеко. – Я ж сам видел, как подстрелил его. Ен жа ишшо свалилси!
Охотничий азарт вдруг овладел им: отложив немного в сторону винтовку, он вытянулся вперед, как только мог, чтобы осмотреть не только то, что было внизу, но и то, что могло оказаться под корнями.
– Да иде ж ен? – неудачно повернувшись, невзначай столкнул винтовку, которая, качнувшись, полетела вниз. Но азарт был сильней всякой осторожности. И не заметил, как начал говорить сам с собой – Тьфу ты, лешак, надо ж так… Не монах, а лешак тута был, не иначе! Как жа топерича быть-то? Чо вот топерича мне товарышш Сысой скажет? Дурак, ты, Семен, скажет! Не моги тобе доверять револьюцьённое оружье! Ой, дурак, ты, Семен! Всё, пропал ты!
– Ду-у-урр-рак, ты, Се – мен… – донеслось тихо откуда-то снизу, с того самого места, куда упала винтовка: от страха у бойца руки затряслись. – Лешак, не иначе!
На всякий случай оглянулся: нет ли этого Лешака поблизости? И вздохнул с облегчением. – Нету…
Но, подумав, что этого мало, решил перекреститься на всякий случай, услышав. – Все-е-ё, пропал ты…
Терентий от страха дрожал всем телом, зуб на зуб не попадал. Мало того, что он каким-то невероятным образом успел ухватиться за корни ели и подняться вверх по сплетениям корней, спрятавшись в них, так теперь приходилось висеть почти в горизонтальном положении. Почти в полузабытьи от страха, увидев свою кровь, и сам толком не понимал, почему повторял последние слова красногвардейца.
Надо ж было так случиться, что красногвардеец, озадаченный наличием Лешака, решил рискнуть и посмотреть вниз, под корни ели. Уж лучше бы он этого не делал!
Как только глаза красногвардейца увидели черное лицо с грязно– глиняной козлиной бородкой и всклокоченные и торчащие в разные стороны от высохшей грязи волосы, грязно – глиняные лохмотья рясы, он вздрогнул и от страза съежился. – Лешак! Точно, Лешак! Господи, спа-а..