Страница 4 из 14
Первым приспело венчание на царство. Утром января 16-го Иоанн торжественно вышел в столовую палату, где его уже ждали все бояре, а воеводы, князья и чиновники, числом более трехсот, стояли в несколько рядов в коридоре, лестницах, и сенях, оставляя между собой свободное место для прохода. Ход открыл Благовещенский протоиерей Феодор, которому Иоанн вручил золотое блюдо с лежащими на нем Крестом Животворящим, шапкой Мономаховой и бармами царскими. За ним ступал князь Михаил Глинский, как старший ближайший родственник. А в сопровождении люди служивые, казначеи да дьяки.
Иоанн вступил в храм Успенья, приложился к иконам и подошел под благословение к Митрополиту, который ждал его во все время в храме. Митрополит отслужил молебен, потом подошел к Иоанну, поднял его с колен и препроводил его за руку к амвону. Амвон же возвышался на двенадцать ступеней посреди храма, и стояли на нем два кресла резных, одетых золотой паволокой. Как поднялись они на амвон, так грянуло многолетие великому князю Иоанну. Архимандриты вынесли богато украшенный налой, установили его перед амвоном, положили на него утварь царскую, Иоанн же в это время сидел в кресле. Когда все приготовлено было, Иоанн вместе с Митрополитом поднялись со своих мест, Макарий возвестил: «Яко есть твоя держава и твое царство, так да будет хвала и честь Богу Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и во веки веков», – после чего возложил на Иоанна крест животворящий на цепи царской, бармы царские на плечи его и венец Мономахов на голову его. А как возложил венец, так грянуло новое многолетие, на этот раз государю и царю Всея Руси Иоанну Васильевичу.
Как отслушали божественную литургию, Иоанн сошел с амвона и торжественно пошел один посередине прохода, отвечая благосклонно на поздравления и славословия бояр, которые падали на колени и целовали руки новому царю.
У дверей храма князь Михаил Глинский и брат государев Георгий осыпали Иоанна деньгами золотыми из огромных мис, народ же взорвался криками приветственными, и Иоанн кивал на обе стороны милостиво.
Из храма Успения Иоанн отправился торжественно сначала в храм Михаила Архангела, где выслушал литургию над гробницами предков своих и где через крестное знамение их благословение получил, а затем в храм Благовещения, где Иоанн отдал себя под защиту Пресвятой Богородицы. Завершилось венчание на царство пиром великим.
Выбор невесты царской проходил так. Явились девицы числом одна тысяча восемьсот девяносто две. Проводить первый отбор Иоанн поручил боярам своим ближним, дяде Михаилу Глинскому, князьям Андрею Шуйскому, Михаилу Воротынскому, Василию Серебряному и Ивану Мстиславскому, из двадцати четырех, ими выбранных, боярыни во главе с бабкой царя Анной Глинской после осмотра придирчивого шестерых избрали, а уж среди них Господь Иоанну достойнейшую указал, Анастасию Захарьину-Юрьеву, чей отец Роман Юрьевич, незадолго до этого умерший, верно служил и отцу Иоанна, и ему самому в его малолетство. Невеста была сосудом всех добродетелей: целомудрия, смирения, набожности, чувствительности, благочестия, соединенных с умом основательным; красоты же воистину небесной. Народ же славил выбор юного царя еще потому, что с ним вернулся ко двору древний и благочестивый род бояр Захарьиных, несправедливо удаленный после кончины великого князя Василия Ивановича.
Обряд венчания был совершен Митрополитом Макарием февраля 13-го в храме Пресвятой Богоматери. Царь Иоанн щедро раздавал милости, особо выделяя родню новую, царица же молодая питала нищих, чем сразу заслужила себе доброе имя в народе и благословения неизменные.
А как кончился пир, то у всех прощение испросив и прощения раздав, царь с царицей отправились пешком на богомолье в Троицу и провели там первые недели Великого поста, ежедневно молясь над гробом Святого Сергия о благоденствии державы нашей и о быстром прибытке в их семье.
Несмотря на обретенный венец царский, на любовь искреннюю супруги молодой, на благотворное влияние родни новой Захарьиных, Иоанн не отступил от забав привычных, проводя дни на охоте, а вечера в пирах в окружении скоморохов, недостойных осыпал милостями, а достойных подвергал опале без вины.
По весне сразу после светлого праздника Воскресения Христова Иоанн вместе с царицей Анастасией, братом Георгием, князем Владимиром Старицким с матерью Евфросиньей и почти всем двором отправился в Ростов, Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, но не для того, чтобы своими глазами посмотреть на свои владения, узнать всякие неудовольствия народные и определить, что надобно сделать для улучшения управления, а только для увеселения. Время проводили в пирах, которые давались едва ли не каждый день. По утрам устраивались охоты, особливо часто соколиные, до которых Иоанн был большой охотник.
Уже двинулись в обратный путь, чтобы, обогнув Москву, посетить Можайск, Волок, Ржев и так до Пскова, но тут прискакал из Москвы гонец от князя Юрия Глинского, которого Иоанн оставил правителем на время своего отсутствия, с сообщением о больших пожарах и народных волнениях в Москве. В ту весну два раза горело, первый раз выжгло Лубянку, а во второй – Зарядье. В день возвращения Иоанна занялся Арбат и выгорел полностью с прилегающими улицами, позже подсчитали, что тогда тысяча семьсот семей остались без крова. Огонь перекинулся в Кремль, так что даже Митрополиту пришлось спасаться, причем он сильно расшибся, когда спускали его на веревках со стены Кремлевской к Москве-реке. Иоанн же с семьей и двором остановился во дворце в Воробьево и с высоты наблюдал, как огонь бушевал в Кремле и окрест и как потом бушевал народ в поисках виновных в несчастье.
Повелел Иоанн сделать розыск, послал в Москву бояр: дядю своего князя Юрия Глинского и Григория Захарьина-Юрьева, дядю царицы. Едва появились они перед толпой у храма Успенья в Кремле, как уж крикнул кто-то, что вот он главный враг, и указал на Глинского. Князь Юрий Глинский бросился в храм под защиту алтаря, но и оттуда выволокли его злодеи, долго били дубьем, а как забили, так повлекли труп его по земле и бросили на торгу на съедение собакам.
Пошли громить палаты Глинских, разграбили и дома, и кладовые, и амбары. Побили до смерти множество дворян и слуг Глинских, которых выволакивали из всех щелей. А разгорячившись кровью и вином из погребов боярских, посягнули на дворец царский.
Обо всем этом Иоанн узнал от Григория Юрьевича Захарьина, который прискакал в Воробьево в одиночестве, без шапки и в кафтане изодранном. Он рассказал и о речах подстрекательских и прямо указал на Шуйских как на зачинщиков, мстящих за опалу.
Ночь прошла в волнении, с утра толпа, вооруженная топорами, дрекольем и даже пищалями, ворвалась во двор усадьбы царской и подступила к самому терему. Немногочисленная стража государева не могла им противостоять, бояре же и дети боярские, за исключением верных Захарьиных, разбежались или попрятались. Иоанн трепетал в верхних палатах дворца, не надеясь на спасенье, тут неведомо откуда явился удивительный муж, иерей Сильвестр, и, призвав громко Господа, крестом смирил нападавших. Тут рядом с ним явился отрок, именем Алексей Адашев, низкий происхождением, но высокий душой, и, подъяв саблю, изгнал бунтовщиков со двора. Иоанн же продолжал молиться, вознося Господу благодарность за счастливое избавление. А потом вышел просветленный на крыльцо и явил царскую милость – всех простил и отпустил с миром, даже против Шуйских, вина которых была очевидной и неоспоримой, приказал не искать улик.
Свое чудесное спасение преобразившийся Иоанн решил отметить подвигом во имя Господа и сокрушить мусульманскую ересь, невероятно на южных рубежах наших усилившуюся. Особенно неистовствовал крымский царь, который требовал дани отступной. Каждое лето конники крымские то в одном месте, то в другом налетали как саранча из степи, деревни грабили и сжигали, людей в полон уводили, женщин насиловали. Пользуясь слабостью Земли Русской в малолетство Иоанна, его примеру последовали астраханское ханство, казанское царство и дикие ногаи. Все они с крымчаками сговорились, крымский царь в Казань даже войско отдельное послал, чтобы вернее нанести удар по Москве. До того в своей гордыне дошел, что прислал Иоанну грамоту ругательную: «Я открыто иду против тебя. Возьму твою землю, а если ты окажешь сопротивление, в моем государстве не будешь».