Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 14



Начался дележ Земли Русской, ранее не виданный. Царь Иоанн изгнал всех суздальских бояр и детей боярских со всеми чадами и домочадцами на улицу без всякого имущества, и эта толпа огромная в двенадцать тысяч человек добиралась пешком, по снегу до своих новых поместий в земле Казанской. Освободившимися же землями суздальскими царь Иоанн наделял своих опричников. Но в дела земщины до поры до времени не вмешивался, так что бояре почли возможным вернуть из ссылки князя Михаила Воротынского, сразу же ввели его в Думу боярскую и наместником Казанским поставили.

Еще царь Иоанн занимался обустройством своей столицы новой. Вот как описывает очевидец новый дворец царский. «Весь фасад – столбы да окна, ни одно на другое не похожее. У каждого свой изгиб, своя резьба, свой узор, своя краска. А если где и было ровное место, то там картина изразцовая выложена была, или щит висел изукрашенный, или оружие разное крест-накрест было прикреплено. А крыша! Будто взяли несколько десятков венцов царских, да шеломов княжеских, да шапок татарских, каменьями драгоценными обсыпанных, и все это свалили в кучу, так теснились они, и громоздились, и налезали друг на друга, и маковки к солнцу стремили. Одни пестрили красками разноцветными, другие окладом золотым, третьи серебряной чешуей, и все это переливалось в лучах солнца и самое это солнце затмевало.

А слева от дворца, на месте бывшего монастыря стоял главный храм, весьма изрядный, так что старый притулился к нему часовенкой. Был он тоже свежей постройки и снаружи еще не отделанный, только что на каждом кирпиче был крест вырезан, да девять его куполов сверкали золотом. Все стены от самых куполов до пола, были плотно увешаны иконами в окладах драгоценных, царские врата стояли одни за другими, образуя галерею, а помещение было заставлено ковчежцами с мощами и другими реликвиями святыми».

Слободу Александрову охватывала мощная стена, бревна дубовые в обхват, сажени в три-четыре, а где и в пять высотой, были врыты двумя рядами в землю вплотную друг к другу, а между ними почти доверху земля была насыпана, ворота же были только одни.

Посреди Слободы имелась площадь торговая, главным украшением которой было несколько виселиц в ряд, помосты срубовые с плахами, два колеса да столбы с кольцами. Вдоль же площади тянулось несколько линий домов, в которых жили новые приближенные царя Иоанна, его двор и опричники.

Но и здесь подозрительный царь не чувствовал себя в безопасности. Не прошло полугода, как он приказал вокруг дворца своего ров выкопать, а из земли вынутой вал насыпать. А потом и вовсе вознамерился перенести столицу свою еще дальше на север, в Вологду. Приказал, чтобы там храм заложили, самый большой во всей Земле Русской, больше Софии Новагородской, и дворец просторный, в тысячу покоев, и Кремль больший, чем Московский. Не удовлетворившись этим, писал в Англию, новой королеве Елисавете, прося ее об убежище для него и семьи его в случае бунта боярского.

Но более всего царь Иоанн с войском своим опричным возился, набирал его со всем тщанием, не считаясь со временем, и набрал не оговоренную тысячу, а все шесть. Для этого был создан совет особый, в который кроме царя входили Алексей Басманов, Афанасий Вяземский и Малюта Скуратов. На совете том каждого добровольца с пристрастием расспрашивали о его роде-племени, о друзьях и покровителях, выискивая связи с боярами знатными. Если же появлялось хоть какое-то подозрение, то могли и в пыточную отправить, а там и на плаху. С тех же, кто испытание прошел, брали присягу служить царю верой и правдою, доносить на изменников, не дружиться с земскими, не водить с ними хлеба-соли, не знать ни отца, ни матери, а единственно царя Иоанна. Зато после присяги такой опричник новый получал не только снаряжение богатое, но и землю, и дома, и имущество разное, у прежних владельцев-бояр отобранное.

Кроме людей худородных, привечал царь Иоанн и немцев, приглашал их к себе целыми родами из покоренной Ливонии. Из них многие стали опричниками – Таубе, Краузе, Штаден, Эберфельд и другие.

Другой затеей царя Иоанна было братство по типу монастырского. В братство сие отобрал он из опричников триста человек, себя провозгласил игуменом, князя Афанасия Вяземского – келарем, а Малюту Скуратова – параксилиархом. Обрядил всех в парчовые, золотом шитые кафтаны с собольей опушкой, а поверх них – в черные рясы, на головы возложил тафьи, жемчугом изукрашенные, а поверх – скуфейки монашеские. Сам же составил и устав братства, за малейшие нарушения которого грозили отнюдь не шуточные наказания, по первому разу – заключение восьмидневное в темницу на хлеб и воду.

Каждое утро дворец царский в монастырь превращался. На рассвете царь Иоанн с царевичем Федором и Малютой Скуратовым взбирался на колокольню благовестить к заутрене, все как один спешили в храм. Служба была долгой, часов до двух или трех, царь Иоанн и пел, и молился очень усердно, так что иногда ударялся лбом о каменный пол. А после небольшого перерыва в пятом часе собирались вновь на обедню и опять молились ревностно. А уж в шестом садились за братскую трапезу, во время которой царь Иоанн стоя читал вслух что-нибудь из Священного Писания.

Часто после этого царь с опричниками, скинув одежу монашескую, садились уже за другой пир, где вино лилось рекой, являлись девки непотребные и скоморохи со своими бубнами и дудками, начинались пляски да переодевания.



Другим развлечением царя Иоанна было выпустить в день базарный медведей из клеток и направить их на толпу, что перед дворцом его клубилась. То-то смеху было! Но если медведь кого помнет или, не приведи Господь, насмерть задерет, то царь Иоанн щедро жаловал, гривну – помятому, рубль – вдове.

Ночью же, перед отходом ко сну, царь Иоанн любил слушать сказки, что ему бродячие слепцы рассказывали.

А Ливонская война продолжалась с ожесточением прежним, прерываясь перемириями редкими.

[1566 г.]

Так, за отсутствием дел общих и больших потрясений внешних, и обустраивались опричнина и земщина, каждая сама по себе, на Земле Русской. Но тут вдруг митрополит Афанасий, сменивший почившего в Бозе Макария, ссылаясь на болезнь тяжкую, с престола митрополичьего сошел и в Чудовский монастырь удалился. Митрополит – человек на Руси первейший, к его слову все прислушиваются, от боярина прегордого до смерда последнего. Выборы Митрополита – общерусское дело, выдвижение же Митрополита – исконная великокняжеская привилегия. Опричники многие за окаянного архимандрита Левкия стояли, но царь Иоанн после раздумья долгого указал на казанского архиепископа Германа.

Герман прибыл в Москву на Собор Священный и расположился на митрополичьем дворе, ожидая посвящения, но оказалось, что у земщины свой кандидат имелся, игумен соловецкий Филипп, муж благочестивый, но неистовый и неукротимый, происходивший из знатного рода бояр Колычевых. И Филипп, едва в Москву прибыв, не замедлил свой нрав проявить, с амвона храма Успения потребовал для начала у царя войско опричное распустить. Тут даже бояре всполошились, на коленях умоляли правдолюбца пыл свой умерить, хотя бы до утверждения. То же и святые отцы, убеждали они Филиппа принять сан Митрополита без всяких условий, думать единственно о благе Церкви, не гневить царя понапрасну дерзостью. В итоге сошлись на том, что Филипп не будет вмешиваться в дела мирские на территории опричнины и не будет громогласно хулить царя Иоанна и двор его. И об этом была составлена особая грамота, подписанная Филиппом и всеми архиепископами и епископами и скрепленная печатью государевой.

А Ливонская война продолжалась с ожесточением прежним, прерываясь перемириями редкими.

[1567 г.]

Раздосадованный поражением на выборах Митрополита и противодействием земских бояр, царь Иоанн искал только повода для расправы над ними. Повод вскоре представился. Царю стало известно, что глава земщины конюший Челяднин-Федоров, а также первейшие бояре князь Иван Бельский, князь Иван Мстиславский да князь Михайло Воротынский получили послания от короля польского и гетмана литовского, в которых им обещались милости великие, коли предадут они в руки полякам и литовцам Землю Русскую. Каждому из изменников были обещаны большие уделы, особенно же жаловали князя Михайлу Воротынского, напирая на то, что он от царя более других пострадал.