Страница 6 из 14
Тем не менее за полторы недели июля были сформированы три дивизии и несколько отдельных подразделений. Из положенных на дивизию по штату 72 орудий калибра сорок пять миллиметров и выше в 1-й ДНО (дивизии народного ополчения) имелось только 9, во второй – 7. И лишь в третьей дела обстояли чуть лучше – дивизия располагала 25 орудиями. Ещё большей проблемой, чем материально-техническое обеспечение, явилась совершенная необученность личного состава. Больше половины ополченцев до отправки на фронт не провели ни одной практической стрельбы. Результаты контрольных стрельб там, где они проводились, оказались совершенно неудовлетворительными. Оно и неудивительно – на формирование кадровой дивизии отводилось минимум восемь недель: что же можно было требовать от прошедших полуторанедельную подготовку ополченцев? К тому же многим из них было хорошо за сорок, за пятьдесят и более лет. Такая же картина наблюдалась и с тактической подготовкой. В лучшем случае занятия по изучению основ боя были организованы только в масштабе отделение-взвод-рота. В сложившейся обстановке не только о дивизионных и полковых, но даже о батальонных учениях не могло быть и речи. Как результат – ополченческие дивизии не отработали даже самых общих принципов взаимодействия ни в наступательном, ни в оборонительном бою.
Случилась и ещё одна проблема, последствия которой открылись при проведении плановой мобилизации в последующие дни. Оказалось, что в ополчение попали многие подлежавшие призыву командиры среднего и старшего звена. Причём в ополчение они ушли на должности рядовых.
Зато энтузиазм был действительно всеобщим. К сожалению, он не смог компенсировать всех перечисленных недостатков в подготовке и снабжении. Тем не менее 10 июля 1941 года 1-я дивизия народного ополчения была отправлена на фронт. Спустя всего считаные дни все недочёты при её формировании были оплачены большой кровью и тяжёлыми потерями. Через пару недель боёв в полках дивизии оставалось по сотне человек в каждом…
2-я ДНО формировалась из полков Московского и Ленинского районов. В дивизию вошли артиллерийский и стрелковые полки, миномётная и разведрота, рота связи, сапёрный и санитарный батальоны, подразделения химзащиты и хозяйственные службы. Поскольку дивизия формировалась в основном в Московском районе Ленинграда, её решено было назвать «Московской». На бумаге штат дивизии выглядел укомплектованным более или менее правильно, но на деле проблемы и неразбериха были те же, что и в остальных ополченческих частях.
Явившись по месту своей военной службы, Кровлев при оформлении документов незамедлительно проинформировал новое начальство:
– Имею подготовку артиллериста!
– Очень хорошо, – отреагировало начальство в лице сутулого человека в очках, одетого в защитную гимнастёрку без знаков различия.
Начальство сделало какие-то отметки в документах вновь прибывшего… и направило Кровлева в пехоту. Что ж, артиллерийских орудий и миномётов в дивизии на тот момент катастрофически не хватало, и он отнёсся к своему направлению с пониманием. Тем более что вокруг собрались сотни людей самых разных специальностей, в том числе и военных. Кровлев смотрел на них и зримо осознавал, насколько всеобщим оказался порыв, приведший в ополчение такое большое число добровольцев. С феноменом добровольчества он сталкивался уже не впервые и знал его сильные стороны. Добровольческие части были наиболее стойкими под огнём. Потери пленными были в них наименьшими. К сожалению, убитыми и ранеными они теряли больше. Причём важно подчеркнуть, что речь идёт именно о добровольцах, а не о наёмниках. Видел он в своей жизни и такую категорию людей. И если она, как правило, характеризовалась высоким уровнем профессиональной военной подготовки, но исключительно корыстной мотивацией, то применительно к добровольцам всё обстояло совершенно иначе. Человека, решившего по собственным убеждениям отстаивать дело, в правоте которого он уверен, остановить невозможно. Чётко осознавая, за что они идут сражаться, следуя исключительно своему личному выбору, ополченцы были готовы отдать свои жизни в бою. К сожалению, спустя всего считаные недели так и получилось. Поскольку подготовить, снарядить и обеспечить их катастрофически не успевали. Вопрос, какую цену заплатили человеческими жизнями дивизии народного ополчения в боях лета-осени 1941 года, окажется чрезвычайно болезненным. Да, порыв был искренним и практически всеобщим. Но порыв не мог заменить отсутствия военного обучения, налаженного взаимодействия и хотя бы минимально приемлемого уровня снабжения. Как человек изрядно повоевавший, Кровлев знал, что умереть и победить – это не одно и то же. Впрочем, побед без жертв не бывает – это он тоже знал. Ну а вопрос, могла ли быть цена другой, задавать нужно точно не тем людям, которые явились и добровольно встали в строй. Да никто и не говорил тогда ни о чём подобном – они просто пришли и делали своё дело. Так, как они его понимали в тот момент…
Обмундирование получали на следующий день. Кровлеву выдали новый летний комплект, пилотку, поясной ремень и старый туркестанский мешок с застиранными чернильными кляксами на дне. Он сразу убрал в него котомку со своими немногочисленными личными вещами. Шинелей им не досталось. Противогазы и каски обещали привезти позже. Переодевшись, он стоял во дворе общежития среди других подгонявших обмундирование и снаряжение ополченцев и вытаскивал торчащие нитки из рукава наспех сшитой гимнастёрки, когда услышал за своей спиной:
– Справные у тебя сапоги, дядя. На что меняешь?
Кровлев обернулся. Перед ним стоял парень в подпоясанном ремнём пиджаке. Видимо, гимнастёрки уже закончились. И пилотки, похоже, тоже – на голове у парня была обычная гражданская кепка, а на ногах – ботинки с намотанными на защитные бриджи брезентовыми обмотками. Зато за спиной у парня был чёрный русский артиллерийский ранец. Какими судьбами сюда попал этот предмет снаряжения царской армии, судя по окружающим, ещё и в единичном экземпляре, можно было только гадать. Ранец навевал ностальгические воспоминания, но сапоги были важнее и практичнее. Кровлев чуть усмехнулся и отрицательно покачал головой:
– Не меняю.
За винтовками отправились пешим порядком в пакгаузы в район платформы «Воздухоплавательный парк» Витебской железной дороги. Их завели на складской двор и выстроили у пандуса. Объявили пятиминутный перекур. Стоя у распахнутой конторской двери, Кровлев невольно услышал обрывки разговора их ротного командира с начальником склада.
– Как нет трёхлинеек? – удивлённо спрашивал их ротный. Ротный был, как успел заметить и узнать Кровлев, довольно грамотный мужик, призванный из запаса после нескольких лет службы на командных должностях и направленный сейчас в ополчение. – Вообще нет?!
– Совершенно, – невозмутимо отвечал глухим басом майор-интендант. – Остались только иностранные системы.
– И где я к ним возьму боеприпасы на фронте?
Немая сцена. Кровлев чуть скосил глаза в дверной проём и увидел, как интендант молча разводит руками.
– Вы понимаете, что после израсходования носимого запаса все эти иностранные винтовки будут не полезнее палок?
Интендант пожал плечами:
– Чем богаты. Всё, что осталось…
Какое-то время из конторки раздавалось только шуршание бумаг. Затем опять послышался голос их ротного, теперь недоумённый:
– Погодите, погодите, вы хотите сказать, что даже одну роту не в состоянии вооружить винтовками одной системы?
– Я же говорю вам, больше ничего нет. Даже с полигона рядом всё оружие, что было, собрали и выдали, – интендантский бас звучал совсем приглушённо.
– Замечательно! – ротный в отчаянии хлопнул себя ладонями по бёдрам. – То есть у меня один взвод будет с английскими Энфилдами, другой с австрийскими Манлихерами, третий с французскими Лебелями?
– Могу предложить ещё японские Арисаки. Осталось несколько штук.
– Это юмор у вас такой? Вы хоть в курсе, что это всё винтовки под разный боеприпас?
– Послушайте, я в курсе. Но других вариантов действительно нет. Если не верите, я покажу вам склад, – в непробиваемом до сей поры басе интенданта теперь просквозила неподдельная обида. – Можете убедиться сами.