Страница 8 из 46
Минут через пятнадцать семья пьет кофе. Взрослые, избегая глядеть друг на друга, подчеркнуто заинтересованно расспрашивают дочь о разных происшествиях в ее жизни, о подругах. Маринка также старательно отвечает, радуясь, что нет, по крайней мере, всегдашнего угрюмого молчания или злых упреков.
– Все, моя дорогая, чашку в мойку, рюкзак в руки и вперед! – нарочито весело произносит Наталья, бросая взгляд на часы. – А ты, если не трудно, зайди в магазин, купи чего-нибудь на ужин.
Муж кивает, не отрывая взгляда от чашки с кофе. Наталья отмечает темные круги под глазами, обидчиво опушенные уголки губ, беспокойно двигающиеся пальцы. Кольцо скоро с пальца слетит, великовато стало, исхудал. От переживаний или от новой любви?
Послав себе самой прощальный взгляд в зеркало и, подтолкнув слегка Маринку в спину, Наталья с облегчением переступает порог квартиры, старается выбросить дурные мысли из головы, настроиться на рабочий лад, припомнить особенности сегодняшней встречи с очередным героем своей статьи.
Она любит свою семью, свой дом, но проблемы в семейных отношениях, заставляют рваться из дома, «загружать» себя чужим проблемами, которые отодвигают на неопределенное время необходимость что-то предпринимать, улаживать, исправлять.
Куда она все время торопится, куда бежит, кто ее зовет? За последнее время Наталья не раз задавалась этим вопросом, но не находила ответа. Плывет по поверхности омута, боясь заглянуть в глубину. Чего боится, кого страшится там увидеть? Может, себя, растерянную, уставшую, разочаровавшуюся, обеспокоенную, сомневающуюся?
Настроение чуть улучшается, когда она открывает гараж. Проводит ладонью по гладкому боку автомобиля, мысленно здоровается. Привычные действия успокаивают нервы. Масло в порядке, бензина хватит, а вот стекла надо почистить. Берет жидкость для стекол, брызгает и тщательно вытирает, не переставая мысленно разговаривать с железным другом. Маринка уже на месте, трогает тумблеры, включает и выключает свет, трогает ручки, но когда они выезжают из гаража на дорогу, усаживается основательно на сиденье, складывает руки на коленях и вертит головой, предупреждая на перекрестках, о машинах справа и слева.
Наталья самозабвенно отдается езде. Она любит, свой автомобиль, любит водить машину, любит даже мыть ее, натирая до блеска стекла и блестящие части. В автомобиле Наталья чувствует себя суверенным государством, независимым и самодостаточным. У нее есть, правда одна особенность: она не выносит, когда болтают во время езды: разговоры отвлекают, лишают ее удовольствия, кайфа.
Автоматически прочитав про себя молитвы, чтобы уберечься от неприятностей на дороге, от вездесущих гаишников, от невнимательных пешеходов и озорующих на проезжей части детей и подростков, Наталья приказывает себе быть внимательной на дороге.
Подъехали к дому, где жила старенькая учительница Маргарита Петровна, согласившаяся подготовить Маринку к школе. Наталья крепко обняла дочку свободной рукой, поправила бант на макушке.
– Слушайся Маргариту Петровну, старайся, ладно?
– Ладно, – отвечает дочь и бежит навстречу учительнице, которая ждет ее у подъезда, закутавшись в старенькую шаль.
– Деньги у Маринки в портфеле, – кричит из окна машины Наталья, а Маргарита Петровна понимающе качает головой и ловит в объятия худенькую воспитанницу. Взявшись за руки, они заходят в подъезд.
Проводив их взглядом, Наталья старательно объезжает припаркованные в тесном дворе автомобили и выезжает на основную дорогу. Автомобиль везет ее на окраину города. Краем глаза она отмечает места, где когда-то часами бродили с Женькой, счастливые, полные надежд и особого вдохновения, толкнувшего ее поменять работу на более престижную и денежную, а его сделать карьеру от мастера на стройке до ведущего инженера головного СМУ.
В принципе, все их тогдашние мечты исполнились: есть семья, уютный дом, чудо дочка, есть здоровье, красота, даже деньги, пусть не сумасшедшие. Есть все, кроме счастья. Куда ты делось, счастье? Ау? Кто виноват в том, что с нами происходит? Почему они больше не мечтают сообща, как раньше?
Наталья кружила по городу, заходила в разные организации, решала насущные вопросы. Время незаметно летело, пора было ехать на окраину, там намечался интересный разговор. Пару раз перестроившись, Наталья выехала на объездную дорогу и прибавила скорость.
Приехала. Приличная на вид пятиэтажка, зеленые лавки у подъездов, на лавках бабки. Ну не все, конечно, бабки. Есть и молодухи, наверное, декретницы, вон коляски тут же.
– Здравствуйте! – Наталья знает, что у нее замечательная улыбка, вызывающая ответные улыбки даже у самых, серьезных людей.
– Здрасьть, – хором отвечают сидящие, внимательно рассматривая ее брючный костюм, немецкие туфли, дорогую сумку. Входя в подъезд, слышит за спиной: «К кому?» и «В 24-ю».
Поднявшись на нужный этаж, Наталья брезгливо глядит на ободранную, замызганную дверь в пятнах неизвестного происхождения. Чего ожидать от квартиры, если дверь такова? Жмет звонок – тишина. Звонок не работает, надо стучать по этой двери, отыскав на ней место, не покрытое «культурным» слоем. От стука дверь открывается сама.
Впереди захламленный коридорчик, ведущий в кухню. На кухне, привалившись боком к стене и уронив руки на стол с остатками пищи, сидит расхристанная молодая женщина в мужской рубахе и черных колготках. Черные волосы, давно не мытые, но сдобренные хорошей порцией дешевого лака, образуют нечто среднее между вороньим гнездом с одного боку и отвесной скалой, с другого.
Наверное, почувствовав присутствие чужого, женщина открыла глаза, убрала руки со стола на колени, качнулась от стены и чуть не свалилась в проход между столом и газовой плитой.
– М-м-м – сумела, произнести она, потом кивнула кому-то и снова закрыла глаза, очевидно, решив, что высказалась достаточно ясно.
– Эй, подруга, проснись, – затеребила ее Наталья, слегка дотрагиваясь до ее плеча. – Я из газеты. Ты помнишь, мы по телефону с тобой говорили?
– Му-у-у – согласилась хозяйка, но глаз не открыла. – Шты нада? – вежливо поинтересовалась она, для убедительности приоткрыв один глаз.
– Ты Надежда Крошкина? У тебя дети в детском доме?
– У-у-у – обиженно протягивает женщина, вытягивая вперед левую руку и грозя пальцем неизвестно кому. – Дзети-и-и, – плаксиво произносит она и снова отключается.
Наталья проходит в комнату, оглядывается. Что надеялась увидеть? Не знала, как живут пьяницы? Хорошо, что по случаю утра собутыльников нет, а то бывали случаи, когда ей приходилось из таких квартир бегством спасаться. Никто ее здесь не ждет, газет здесь не читают – на них закуску раскладывают.
Эта самая Надежда Крошкина звонила ей в редакцию, просила встречи, чтобы рассказать о произволе чиновников, которые лишили ее материнства, забрали детей в детский дом, тем самым лишив ее единственного источника денежных поступлений – детских пособий. Наталья как раз собирала материал для статьи о таких вот горе-матерях, чьи дети впервые сытно поели в детском доме. Хотелось Наталье послушать, что скажет ей Надежда, но видно не судьба. Хотя нового ничего бы и не услышала. Чаше всего эти женщины обвиняли в своих грехах жизнь, вероломных мужчин и никогда не обвиняли себя. Практически все разговоры заканчивались крокодильими слезами и просьбой одолжить денег.
Вздохнув, Наталья, не заходя на кухню, пошла к двери.
– Ты зачем мою дочку забрала? – вдруг отчетливо кто-то произнес из кухни. – Отняла, а теперь пришла?
Наталья замерла, сердце вниз ухнуло. Повернувшись на каблуках лицом к кухне, она в два шага оказалась рядом с пьяной.
– Что ты сказала?
Женщина, хитро прищурив один глаз, растопыренными пальцами попыталась достать до лица Натальи. Та увернулась, и Надежда рухнула в проход, увлекая за собой грязную посуду со стола. Выругавшись, она попыталась самостоятельно подняться, но Наталья придавала ее в узком проходе коленкой, одновременно потянув за налаченные волосы голову вверх: