Страница 45 из 46
– Что закроют?
– Так ничего, проехали. Когда на работу планируешь?
– Не знаю, – совсем смешалась «Наталья». – Угощайся, – она протянула руку к тумбочке, где в широкой белой тарелке с выщербленными краями лежали яблоки, бананы, гроздь винограда и пара персиков.
Нинель отщипнула виноградину, кинула в рот и сморщилась.
– Кислятина.
– А мне нравится. И Мариночке тоже. Только она не хочет брать, говорит, что фрукты больным приносят. А какая я больная? Вот только, – «Наталья» подняла волосы на виске и показала ярко-розовую подкову шрама. – Еще память, правда. Но врачи надеются, что память восстановится.
– А ты сама? – тихо спросила Нина.
– А я не надеюсь, – также тихо ответила «Наталья».
При этом она посмотрела на гостью так, что у той мурашки по спине побежали. Будто дверь открыли в подземелье. Шестое чувство подсказывало подруге, что здесь не такой простой случай, как амнезия. Здесь, если это возможно, конечно, подмена одной личности другою.
Здесь что-то непонятное, размышляла Нинка Шахова, автоматически отщипывая ягоду за ягодой и глотая, не чувствуя их кислого вкуса. Наталью она знает с пятого класса, пять лет за одной партой просидели, да окно в окно всю жизнь, считай, прожили. Не то что пуд соли, а три съели за эти годы. Видела она Наташку и знает её во всех проявлениях, во всех лицах. Не было у нее такой тайны, которую бы подруга на другой день не знала. Но человек, что сидит сейчас перед нею не Наташка.
Голову на отсечение даю! Хорошо, а кто же это?
«Наталья» видела, что её «подруга» в большом затруднении, но ничем помочь не могла. Разве только рассказать всю правду?! Но кто поверит в то, что произошло с нею, Анной Лыковой и неведомой Натальей Бегуновой? Скорее поверят в то, что она сошла с ума, и упекут в сумасшедший дом. Тут и жизни конец!
Нет, не будет этого! Я стану настоящей Натальей Бегуновой, и никто не усомнится в том, что я – это она!
Последние два дня перед выпиской для «Натальи» пролетели незаметно. С утра одна из нянечек принесла ей роскошный букет и короткую записку: «Желаем скорейшего выздоровления и возвращения. Коллеги».
– С работы? – поинтересовалась нянечка. – Красивый. И дорогой, наверное.
Она шаркнула влажной тряпкой по столу, тумбочке, потерла дверь у ручки и, тяжело осаживаясь на пятки, вышла из палаты.
Букет резко контрастировал с убогой обстановкой палаты, благоухал и рождал в душе «Натальи» странное чувство: будто в четыре каменные стены ворвался кусочек природы и пообещал радость и счастье впереди.
Она подошла к столу, обняла двумя руками прохладные стебли и, закрыв глаза, глубоко втянула в себя смешанный цветочно-земляной аромат. На некоторых бутонах были видны прозрачные капли то ли росы, то ли поливной воды. Одну каплю «Наталья» тронула пальцем и размазала по бархатистой поверхности лепестка.
Она всегда была неравнодушна к цветам, даже самым простым, полевым и незаметным. В её комнате рядом со свежее срезанными букетами оранжерейных цветов часто соседствовали букетики васильков, собранные у ржаного поля, или кувшинки из пруда.
Странно, но этот роскошный букет от коллег она восприняла как привет из той, прежней и потерянной жизни.
– Здравствуйте, цветочки, – ласково проговорила «Наталья». – Если бы вы знали, как мне хочется на волю, в сад или в лес. Но я боюсь того, что меня ожидает за этими толстыми кирпичными стенами. Я и в окно ничего не вижу – одни деревья. – Она помолчала, словно ждала от цветов ответа. – Скажите, цветочки, там страшно?
Но цветы молчали, гордые своей красотой и благоуханием.
В то время как всех позвали обедать, её позвали к телефону. Она уже знала, что зеленое приспособление с изогнутой трубкой это телефон, который позволяет разговаривать с человеком, который находится далеко отсюда. В первый раз, помнится, её это так поразило, что она не разобрала ни единого слова, оглядывалась, пытаясь увидеть того человека, чей голос раздавался так близко. Верно, вид у неё был дурацкий, потому что медсестра, которая пригласила её к телефону и теперь что-то быстро писала в толстой тетради, прыснула.
– Трубку к уху приложите и слушайте, – она показала, как нужно это делать.
«Наталья» прижала прохладную трубку и вдруг ясно услышала голос Елены Сергеевны:
– Доченька, Наташа, ты меня слышишь? Что молчишь? Тебе плохо?
«Наталья» глупо улыбалась и молчала. Медсестра, видимо, забеспокоилась и забрала у нее трубку.
– Алло! Это дежурная медсестра. Больная вас слышит, но почему-то не отвечает. Подождите, я ей объясню.
Медсестра с укором посмотрела на странную больную, которая не знала, как пользоваться телефоном, потом, наверное, вспомнила, что у пациентки тяжелая форма амнезии.
– Держите трубку вот так. Из верхней части до вас будет доходить голос вашего собеседника, а вот в эти дырочки вы говорите, и вас услышат. Поняли? Попробуйте.
«Наталья» вновь приложила трубку к уху и услышала: «Алло!» Тогда она тоже тихо произнесла: «Алло».
– Слава Богу! Наташа, ты меня напугала. Чего молчишь? – долетал взволнованный голос Елены Сергеевны. – Я тебе звоню, чтобы предупредить, что приду поздно. Я на работе задержусь. Ты меня слышишь?
– Да.
Елена Сергеевна еще что-то говорила и объясняла. «Наталья» так крепко сжимала в руке трубку, что та нагрелась. На каждую фразу «матери» она повторяла как заведенная: «Да», «Да», «Да». Потом в трубке послышался прерывистый писк, а голос пропал. «Наталья» отвела трубку от уха и робко положила на стол. Рука медсестры немедленно переложила её на зеленую же подставку.
– Все нормально? – спросила девушка, с сочувствием глядя на странную пациентку. – Всякое в жизни бывает. А телефон – это ерунда.
«Наталья» согласно кивнула головой.
И вот опять звонок от Елены Сергеевны. Но теперь уже у «Натальи» был опыт общения по телефону. Поэтому она внимательно вслушивалась в чуть резковатый голос издалека и отвечала. «Мать» звонила, чтобы предупредить, что не придет, а завтра принесет одежду.
– Я тебе серый костюмчик принесу, ладно? Ой, что это я говорю…В общем, жди и не скучай. Поесть принести что-нибудь?
– Не надо, у меня все есть.
– Тогда пока.
Возвращаясь в палату, «Наталья» радовалась тому, что быстро научилась пользоваться телефоном. Кстати, за то время, что она пробыла в своей отдельной палате, она мысленно настроилась на то, что постепенно освоится с новой для нее жизнью, необычными вещами и предметами. Она уговаривала себя быть смелее, решительнее, не страшиться, если на первых порах ей будет трудно.
А еще она стала много читать. Однажды Евгений принес ей книгу в красной твердой обложке.
– Держи, новый роман Марининой. Я сам еще не успел прочитать, но слышал, что ничего.
После его ухода она открыла книгу. Шрифт непривычный, нет некоторых букв, и очень мелко напечатано. Прочтя несколько строк, «Наталья» отложила книгу – она практически ничего не поняла. Вроде и по-русски, а в то же время непонятно.
Но эта книга натолкнула её на хорошую мысль: надо попросить Евгения принести книги, написанные в её время, то есть в начале девятнадцатого века.
«Наталья» знала уже, что попала в двадцать первый век, а год на дворе 2002. Двести лет пролетело с того дня, когда она…
А что она? Уснула, умерла? Что случилось с ней такого, что она оказалась в будущем, слишком далеком будущем? Почему она все помнит, всю свою жизнь, но не помнит последнего часа там? Что случилось с её телом? Неужели в нем теперь поселилась душа Натальи Бегуновой, как она поселилась в её теле? Неисповедимы пути Господа. Чудо, просто чудо!
О том, в каком году она оказалась, «Наталья» ни у кого не спрашивала, чтобы не вызывать недоуменных или жалостливых взглядов. Однажды она бродила по больничному коридору, рассматривала картинки, где изображались человеческие органы, были написаны разные правила и предостережения. Картинки были неуклюжие, словно нарисованные детской рукой. Но одна картина заинтересовала её. На ней был изображен Московский Кремль. На фоне голубого неба над Кремлем золотом сиял 2002 год, а под изображением Кремля аккуратными рядочками располагались дни всех двенадцати месяцев.