Страница 23 из 46
– Правда, Катя, не стою я перед образами, а как мне встать? – лихорадочно начала оправдываться «Анна». – Встать самостоятельно я не могу, ты меня и на горшок сажаешь. Шагу без посторонней помощи ступить не могу, а ты…Да разве я не молюсь? Кому как не ему и пожаловаться мне. А ну как калекой на всю жизнь останусь! Подожди, еще горб вырастет.
Катя виновато прильнула к руке «Анны».
– Спаси, сохрани и помилуй, – она испуганно взглянула на суровые лики святых. – Что вы, барышня, голубушка. И мыслить об этом не смейте. Мало в вашем семействе горбуньи Александры Куприяновны, так и вы накликаете себе…
– Это про какую Александру Куприяновну ты говоришь?
– Тетка ваша, вашей матушки родная сестра. Горбата она с молодости. Говорят, то ли упала, то ли застудилась.
– Упала? Как я?
Тут Катя и замерла.
– Батюшки, а ведь и правда. Слышала я, что в молодости Александра Куприяновна в одночасье заболела, а как выздоровела, так горб и пошел расти. А вдруг и она упала? Вот судьба-а-а.
Помолчали.
– Может у няньки спросить? – задумалась «Анна». – Может, она об этой истории знает?
– Откуда? Несчастье с теткой вашей произошло еще до женитьбы вашего отца. А няньку к вам приставили уже после вашего рождения. И привезли из Рогозина, а это во-о-он где. Нет, не знает она ничего про это дело.
– Ну ладно, я сама разузнаю. И не смотри на меня так. Боюсь, что тоже горбатой сделаюсь, вот и хочу поинтересоваться…
– Верно, верно говорите, барышня. Только маменька ваша не привечает сестрицу Александру Куприяновну. А когда сама бывает в городе, редко проведывает. Только на день ангела и навещает. А вы так только раз и были у нее.
– Так ведь я раньше и не падала так.
– Правда ваша, – смутилась Катя.
Разговор о тетке взволновал «Анну». Ей пришло в голову, что ее падение еще можно посчитать несчастливой случайностью, но два падения в семье – это уже слишком. Она готова была хоть сейчас бежать к неведомой ей тетке и устроить допрос.
Нужен предлог, чтобы навестить тетку. Вот поправлюсь и попрошу Афанасия Петровича отвезти меня в город. Там и встретимся.
Катя видела, что дума одолела барышню: лоб нахмурен, нижняя губа прикушена, и незнакомое упрямое выражение в глазах. Да, сильно изменилась Анна Афанасьевна с того дня, как чуть не рассталась с жизнью.
– Барышня, давайте я вам косы расчешу. Поднимайтесь тихонько, вот так, еще, осторожнее. Вот и слава Богу.
Катя подложила под спину больной подушку, чтобы той было удобно опереться. Тут «Анне» показалось, что Катя на мгновение замерла с другой подушкой в руках. Задумчиво повертела подушку в руках и так, и эдак,
– Опять задумалась о подушке?
– Все нейдет из памяти, проклятая, – Катя сунула злосчастную подушку к спинке кровати и сосредоточенно принялась расчесывать темные волосы «Анны», бережно касаясь их вначале редким гребнем, а потом щеткой из щетинки. «Анне» были приятны прикосновения к голове, она от удовольствия даже глаза прикрыла. В пору замурлыкать.
Хотя никогда у нее не было таких длинных кос, но сам процесс ей был удивительно знаком. Это ее удивило.
Наверное, у тела есть собственная память, и разум не в силах ее контролировать. Значит, независимо от моей воли, тело будет реагировать на происходящее, как привыкло. Не зря я заметила, что рука сама тянется ко лбу, стоит только упомянуть имя Бога. Так и дергается. А я ведь никогда раньше не крестилась, ну если только в церкви или еще по какому-то конкретному случаю.
Тем временем Катя заплела косы, перекинула их на грудь, а на голову надела маленький белый платочек. Склонила голову к одному плечу, полюбовалась на дело рук своих.
– Я пойду? – спросила горничная.
– Иди, я уснуть попробую.
– Если что понадобится, позвоните.
«Анна» вопросительно подняла брови. Катя протянула руку к столику и взяла с него маленький блестящий колокольчик.
– Как же ты услышишь? – недоуменно спросила «Анна».
– Так ведь я за стенкой у вас. Не беспокойтесь, не провороню.
«Анна» взяла колокольчик в руки. Он приятно холодил ладонь и при легком покачивании издавал приятный звон. Она положила колокольчик поверх одеяла.
– Ты меня опять запрешь?
– Береженого Бог бережет, – рассудительно заметила Катя. – Вы сами никуда не сможете пойти, а другим…
– Делать здесь нечего, да? – со смехом закончила «Анна».
Горничная улыбнулась, лукаво мигнула и выскользнула за дверь. Послышался скрежет ключа, потом удаляющиеся легкие шаги.
«Анне» и впрямь удалось поспать, а когда проснулась, вновь почувствовала голод. Еще сильнее хотелось пить. Сейчас бы чаю или крепкого кофе. Да где же этот Иохим? Забыл что ли?
«Анна» нащупала колокольчик в складках покрывала и несколько раз качнула из стороны в сторону. Звук получился слабый, тогда она резче дернула колокольчик. Теперь звон заполнил комнату. За дверью послышались торопливые шаги. В замке повернулся ключ, и на пороге возникла Катя. Скорым шагом она пересекла комнату, привычно поправила постель.
– Поспали, барышня? Ну и слава Богу. Сейчас обед принесут, и Иохим дожидается, когда с кофеем прийти.
– А ты зови его сейчас. Пить очень хочется.
– Так, может, морсу?
– Нет, кофе, да и Иохим может обидеться.
Катя дернула плечом:
– Вот еще на немчуру глядеть, не велика птица.
– Нехорошо, Катя – устыдила горничную «Анна», – он ведь от чистого сердца.
– Вы, барышня, всех защищаете, ко всем с добром, – помолчала. – Потому, верно, и любят вас все, что в доме, что на деревне.
– Все, ты думаешь?
– За ваше сердце золотое только каменный вас любить не будет, да может…
– Ну, договаривай.
– Я хотела сказать, – замялась горничная, – что не всякая любовь вам нужна.
– Это ты про что, я не пойму.
– Про князя. Князя Ногина, за которого вас матушка сватает.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи.
– А что рассказывать? Встанете, увидите жениха, так сразу и вспомните.
Было видно, что Катя не хочет говорить о предполагаемом сватовстве. «Анна» оставила ее в покое, лишь приказала позвать Иохима с кофе.
Та, сложив руки под передником, пошла звать старика.
Через четверть часа появился гордый своей миссией Иохим с большой чашкой дымящегося кофе. Он торжественно подошел, поставил поднос на столик, важно склонил свою голову.
– Я приготовил кофе по рецепту моего старшего брата Ганса, который понимал толк в этом.
Катя взяла чашку, приблизила к лицу и брезгливо вдохнула парок.
– Овсом печеным пахнет, – изрекла она презрительно.
«Анна» укоризненно покачала головой.
– Лучше помоги мне подняться, знаток.
Катя хохотнула и принялась подсовывать под спину «Анне» подушки. Женщина заметила, что снова тень пробежала по лицу горничной, стоило ей только взяться рукой за подушку в наволочке из васильков.
– Да забудь ты про эту подушку, – усмехнулась «Анна». – Как возьмешься за неё, так задумаешься.
– Правда ваша, барышня, – понизила голос Катя. – Как возьму ее в руки, так и мелькнет в голове: приходила тогда ваша матушка или нет. Никак точно не вспомню, сильно я тогда в расстройстве была, в голове все перепуталось.
– И у тебя память стала пропадать? – улыбнулась «Анна», а горничная испуганно обернулась к иконам и трижды истово перекрестилась.
– Испугалась, глупая? Я пошутила. Подожди, вспомнишь еще.
«Анна» взяла чашку и сделала глоток. Кофе действительно отдавал жженым ячменем, был приторно сладким и невкусным.
– Благодарю тебя, Иохим. Кофе хорош.
Старый лекарь расцвел от удовольствия. Руки его беспокойно шарили по пуговицам на груди, вытаскивали и снова заталкивали курительную трубку в нагрудный карман. Его щеки смешно раздувались, а губы вытягивались трубочкой, как для поцелуя.
Немец с достоинством поклонился и неторопливо пошел к двери, не забыв по пути укоризненно взглянуть на баловницу горничную. Только его спина скрылась за створкой двери, как «Анна» протянула чашку.