Инфекция

— Для вас, — я уперлась кулаком в плечо подруги. — Никогда. — улыбнувшись, сказала я.

Попрощавшись с ребятами и отцом, я последовала за каким-то ученым. Хватило ли мне прощаний? Нет. Думаю, чтобы проститься с любимыми перед неминуемой смертью не хватит даже вечности.

Меня отвели в комнату, похожую на ту, в которой лежит Федор. Тут точно также перед панорамным окном стояла койка. Было это, кстати, на третьем, последнем этаже. Даже не верится, что сейчас я усну и больше не услышу тупых подколов Ильи, его споров с Антоном, не увижу Машкиных подзатыльников и рыжую растрепанную голову Федора.

Сев на край койки, я стала смотреть в темное окно. Снаружи все также дежурили военные, отстреливаясь от бурных зомби. В комнате не горел свет. Я попросила вырубить его, пока мне готовят противоядие. Сейчас, сидя перед окном, когда тебя от смерти отделяют несколько минут, я жалела о том, что так и не призналась никому в том, что убила Регину и маму.

— Ты еще не спишь? — в комнату, судя по голосу, вошел Антон. Ненадолго полоса света от открытой двери осветила темную комнату, но тут же исчезла, после чего комната снова была окутана темнотой. Поляков молча сел рядом со мной на койку и также задумчиво стал пялиться в окно.

— Знаешь, — он достал из кармана все ту же подвеску-перышко и опустил к ней глаза. — Когда я рассказывал о том, как появилась эта вмятина, я упоминал в той истории тебя. А еще, когда я рассказывал Регине, каким трудом подвеска далась мне, я постоянно произносил твое имя, потому что мы несколько дней искали ее с тобой. Все, что я могу рассказать об этой подвеске, связано с тобой. Даже то, что ты сняла ее с шеи мертвой Регины и выронила в том доме, тоже связано только с тобой. — он ненадолго замолчал, а я и вовсе потеряла дар речи от того, что он сказал. — Знаешь, мне кажется, я подарил эту вещь не тому человеку. Может, потому она и вернулась ко мне? Чтобы я исправил ошибку… — он протянул перышко мне.

— Откуда ты… — с трудом начала было я.

— Зеркало заднего вида. — он поднял глаза и посмотрел в мои. — Когда ты рассматривала подвеску той ночью в машине, сидя позади меня, я тоже не спал. Через то самое зеркало я и увидел кулон и почти сразу все понял. Мишка, кулон, долгое твое отсутствие — все это прямо кричало о том, что произошло. Я понимаю, что ты не хотела говорить нам, а тем более мне все это. Однако я не считаю тебя виноватой. Ты поступила так, как не каждый бы смог. Ты даже дала ей себя ударить ножом, не зная, что не умрешь. На твоем месте я поступил бы точно также. Да и с матерью, собственно, тоже. Я видел ее тело там. А еще я видел на нем рану от ножа. Твоего ножа. — сказав все это, он снова опустил глаза к подвеске.

Не знаю, как у меня получилось, но я все же взяла ее. Ответить я ему так и не смогла. Я просто не могла, хоть и хотела сказать ему, да и всем остальным, многое. Он так и ушел, не дождавшись моего ответа. Да и ему, кажется, он был не нужен, хотя я была ему безмерно благодарна за то, что он облегчил мне жизнь перед самой смертью, как бы странно это не звучало.

Через несколько минут в комнате загорелся свет. Двое мужчин, одним из которых был мой отец, подошли ко мне. Меня уложили на койку и в то же плечо ввели сначала одно лекарство, а затем то, что я вводила себе и раньше. То самое светло-желтое вещество. Однако потом мне вкололи что-то еще, но я ничего не смогла понять. Все начало расплываться у меня в глазах, превращаясь в набор светлых цветов. Звуки тоже исчезли. Точнее, сначала они стали неприятным гулом, а затем и вовсе исчезли вместе с картинкой. Я даже не чувствовала, что меня кто-то куда-то тянет. Нет. Никто не тянул меня, потому что я бы в любом случае погрузилась в эту тьму и тишину. Наверное, это и была безболезненная смерть.

Открыв глаза, я почувствовала, как в них тут же ударил яркий свет. Однако это был не свет от лампы. За окном почти что встало солнце, освещая всю палату. Все мое тело невероятно болело, а особенно живот. Он одновременно просил еды, но в тоже время не мог ее переносить из-за раны. Кажется, я была жива. Видимо, рана все-таки была не смертельной, как и предполагал Антон.

Забыв о том, что в моем кулаке была подвеска, я разжала его, отчего та звонко ударилась о кафель на полу, но это было совершенно неважно. Во мне будто бы снова разгорелся огонь, согревая меня изнутри. Что-то необычайно приятное затеплилось в груди от предвкушения. Теперь я снова могла слышать тупые шутки Ильи, его споры с Антоном, видеть Машкины подзатыльники и рыжую растрепанную голову Федора. Я снова могла жить.