Ведомые (ЛП)

Но среди всего хаоса есть одна эмоция, которой не чувствую.

— Я не злюсь на тебя.

Когда девушка кивает, неуклюже дергая головой, я сую руку в карман и достаю несколько фунтов. Мои пальцы дрожат, когда роняю деньги на стол.

— Езжай в тур, — говорю ей. — Я не буду стоять у тебя на пути, а поприветствую тебя в качестве нового ценного достояния группы.

И затем сбегаю так же отчаянно, как несколько минут назад это сделала Джулс. Потому как я только что подписался на несколько месяцев ада и искушений.

Софи

Мы остаемся в Лондоне на наделю, так что я работаю с ребятами, прочесывая их социальные медиа и внося коррективы. Иными словами, добавляя себя администратором во все их социальные аккаунты и время от времени выступая от их лица.

Ну и делаю снимки. Всё время. Это не сложно с «Килл-Джоном» в роли предмета для съемки. Все ребята очень фотогеничны. Я часто задавалась вопросом славы. Редко встретишь известного человека, который еще и фотогеничен, даже если обладает классической красотой. Почему так? Делает ли их более привлекательными блеск славы? Или есть нечто внутри них, отчего глазу приятно смотреть, а слава становится легкой добычей?

В чем бы ни было дело, сглаживать некоторые мгновения съемки с «Килл-Джон» — настоящее удовольствие. Не то чтобы всё проходит совсем без споров.

Киллиан всё ещё довольно сильно злится. Он бросает на меня сердитые взгляды, когда я делаю фото того, как они с Джаксом смеются, пока работают над музыкой в арендованной на неделю студии.

— Не мешаю?

— Нет, — я делаю еще один снимок. — Фактически, если хочешь широко и мило улыбнуться и задержать это выражение на своем лице, я буду признательна даже еще больше.

— Господи. Ты безжалостна. Убирайся.

— Киллс, — говорит Джакс, вздыхая. — Просто уймись нафиг.

Он поворачивается ко мне и вываливает изо рта язык, сводя зрачки зеленых глаз к носу.

Я послушно делаю снимок.

— Отлично! — опуская камеру, сажусь на пол студии. — Послушай, никто из нас не в силах изменить свое прошлое. У нас всех есть лишь настоящее. Нравится тебе это или нет, вы два фронтмена группы, а значит, вдохновляете своим примером. Люди до смерти хотят увидеть вас с Джаксом снова счастливыми. Им нужна эта уверенность.

— И ты думаешь, мы сделаем несколько снимков в процессе пофиг чего, и всё станет лучше? — спрашивает Киллиан. Его тон высокомерен, но он явно сомневается.

— Ты мне скажи, — парирую я удар. — Ты находишься в этом бизнесе дольше меня. Не считаешь публичный образ важным?

С секунду парень просто смотрит на меня. Но затем смеется и улыбается. Когда он это делает, зрелище захватывает дух. Киллиан Джеймс очень сексуален. К счастью, у меня есть иммунитет к сексуальным мужчинам. Ну, к большинству из них.

— Ладно, — говорит Киллиан, разрушая мои размышления об озлобленных менеджерах. — Я был мудаком. Это важно, даже если мне это не по душе.

— Вот. Неужели было так тяжело? — спрашиваю я.

Он подается вперед, наклонив голову так, будто собирается рассказать секрет.

— Знаешь, на самом деле мне неловко вести себя с женщинами как засранец.

— Правда? — спрашиваю я, прикусив уголок губы, чтобы не улыбаться. — Но у тебя так хорошо получается.

Джакс смеется так сильно, что откидывает голову назад, прижимая свою Telecaster к животу. Боковым зрением я замечаю, как голова Габриэля поднимается и поворачивается в нашем направлении. Он сидит в соседней студии, разговаривая с Уипом, пока тот репетирует на барабанах.

Все студии соединяются стеклянными стенами, окружающими производственную рубку. Всё это время я осознавала его присутствие, но не думала, что он осознавал мое. Очевидно, Габриэль не слышит нас, но всё же заметил смех Джакса. Опять же, становится всё более и более очевидным тот факт, что Габриэль следит за всем и вся.

Киллиан тоже смеется, а затем подталкивает мою ступню своим ботинком.

— На тебя сложно продолжать злиться, Софи.

— Помни это, когда я следую за тобой по пятам, как за собачьей попкой.

Он снова смеется — такой глубокий рокочущий звук.

— Говоришь, как Либби.

— Ох-ох, — смеется Джакс, беря пиво. — Он только что сказал тебе наивысший комплимент по шкале его оценок. Берегись, скоро ты станешь предметом насмешек и шалостей, как и все мы.

Я притворяюсь, что в ужасе, но внутри меня наполняет нежное тепло. У меня есть много друзей и знакомых. Знакомство с новыми людьми никогда не было для меня проблемой; это не сложно, когда ты от природы болтушка. Но я никогда не становилась частью дружной, тесной семьи из друзей. Возможно, все эти парни тоже не примут меня по-настоящему. Время покажет. Но мне бы этого хотелось.

Странно осознать, что я одинока, несмотря на то, что на самом деле никогда не бываю одна. Но это так. Мне хочется, чтобы кто-то знал меня настоящую, а не блестящую оболочку, которую я показываю миру.

Я оставляю Киллиана и Джакса репетировать дальше и направляюсь к Райю, а затем — к Уипу. Когда заканчиваю с фото, загружаю их на компьютер и отбираю те, что хочу использовать сегодня в социальных медиа.

Время проходит быстро, а потом мы едем проверить место, где во вторник пройдет ночное шоу. Ребята взволнованы и энергичны. Клянусь, должно быть, они берут силу в музыке, так как чем больше говорят о ней, чем больше играют, тем кажутся более наполненными силой.

С другой стороны я? Я всё ещё чувствую последствия смены часовых поясов — с момента прибытия у меня плохой сон по ночам — и почти не обедаю. К слову, когда это мы пропустили ланч? Как я его пропустила?

Мой желудок рычит в знак протеста, и я пытаюсь игнорировать его, потому что никто ещё не готов уходить отсюда. Я делаю перерыв и сажусь на сцену, прислонившись к неподключенному амперу. У меня болит голова, и я бы с удовольствием вздремнула. Только обычно сонливость тоже как рукой снимает, как только захожу в свой номер.

Мой желудок снова урчит и, клянусь, начинает поедать самого себя, потому что внутренности сжимаются от боли. Я дергаю за молнию на чехле для камеры и матерюсь себе под нос. Ну вот, меня поглощает голод. Скоро начну рычать. А этим ребятам, кажется, нет, блин, никакого дела до того, что мы тут торчим уже несколько часов с тех пор, как ели в последний раз...

— Держи.

Мне под нос суют упакованный сэндвич из Pret A Manger. Через секунду рядом со мной на сцену садится Габриэль.

Мне одновременно хочется схватить сэндвич и восхищаться лёгкостью его движений.

«Что просто нелепо, — молча ворчу я, вонзая зубы в пшеничный хлеб. — Пускать слюни на то, как движется этот мужчина. И что дальше? Начну писать стихи о его щетине?»

К сожалению, я могла бы. Правда.

Как только еда попадает ко мне в рот, я вздыхаю от облегчения.

— Спасибо, — бормочу во время пережевывания.

— Ничего такого.

Габриэль немного приподнимает плечо, пока наблюдает за стадионом.

Он принес мне яичный салат с аругала. Мой любимый. Я сжимаю сэндвич в руках, словно драгоценный подарок, и делаю еще один укус. И еще. Черт, какая же я голодная.

— Это нечто.

— Не болтай с полным ртом. — Он достает из сумки бутылку воды, покрытую капельками конденсата, и откручивает крышку перед тем, как передать ее мне. — Боже упаси, еще подавишься едой и не сможешь больше болтать.

Вода ледяная, и я чувствую, как она охлаждает меня изнутри. Сладостная влага.

— Откуда ты узнал, какой сэндвич мой любимый?

Он смотрит вдаль, но его подбородок слегка опускается.

— Моя задача — знать всё о своих людях.

Его людях. Его стаде.

— Не вижу, чтобы ты принес еду еще кому-то.

Он наконец-то поворачивается в мою сторону. Мерцающие голубые глаза искрятся язвительным весельем, кривая линия губ слегка изгибается. Как всегда у меня перехватывает дыхание. Изгиб углубляется.

— Никто не выглядит таким голодным, как ты, Дарлинг. И ради всех нас лучше накормить тебя.