Страница 24 из 25
– Я долго буду помнить муки ада, которые претерпел здесь.
А Кафур мудро улыбнулся и негромко произнес:
– А я буду помнить друзей.
И теперь друзья смотрели на него, понимали, опытные бойцы, что не жилец он, что теперь он может вспоминать их в потустороннем мире, откуда возврата нет никому. «Последний в люльке», любимый сын, любимый брат, верный друг, надежный боец, первым уходил в жизнь иную. Гораздо позже об этом узнают родители, братья, сестры. А друзья – вот они, рядом. Он смотрел на них, не отрываясь. Он запоминал их, чтобы легче было вспоминать.
– Все, умираю, – тихо шепнул Кафур и успел произнести главное: – Бейте фашистов.
И умер. Морские пехотинцы похоронили юного сына азербайджанского народа, и такая их охватила ненависть, так они хотели отомстить врагу за Кафура. что утром, в атаке, они были неудержимы. Они мстили. Месть утраивала силы. Месть губила захватчиков десятками, сотнями. Немцы в ужасе бежали от хутора Пшада. Вся рота Синицкого получила за тот бой высокие награды.
Звание Героя Советского Союза получил посмертно бакинский юноша Кафур Мамедов, «последний в люльке», любимый сын.
Полк «ночных бомбардировщиков» «По-2» прилетел в Донбасс на Южный фронт. В штабе дивизии растерялись и удивленно развели руками, не зная, что делать: прислали на наши головы «девчоночий полк»! Ситуация была действительно непростая: девчата-летчицы. Ходят по аэродрому гордые, смотрят на мужчин вызывающе, в любую минуту готовы наброситься на любого командира и растерзать его: «Почему не разрешаете летать, почему задерживаете боевые вылеты? Мы уже пять дней здесь баклуши бьем!»
Памятник Кафуру Мамедову (1922–1942) в Сабаилском районе города Баку
Самолет «По-2» (а точнее, «У-2») конструктор Н. Н. Поликарпов разработал в 1928 году. Он использовался в аэроклубах и в Военно-воздушных силах в качестве учебного самолета, в сельском хозяйстве, в лесном деле, в медицине и так далее. Нагрянула война, и самолет-труженик, его еще называли «небесный тихоход», попал на фронт, выполняя роль легкого ночного бомбардировщика. Скорость у него была небольшая, зато и шум двигателя гораздо тише больших боевых машин, и летать он мог на малых высотах. На «У-2» летали разные летчики, которым по состоянию здоровья, например, трудно было управлять истребителями, бомбардировщиками, штурмовиками.
Ночные легкие бомбардировщики У-2 летят на задание
Но девчата – это уж слишком. Сидели бы дома и ждали, когда мужчины победят врага и вернутся домой. Нет, воевать им захотелось! Так думали все без исключения летчики, все офицеры штаба дивизии, армии.
Так думали и в летной школе в Энгельсе. Первое время. А когда увидели девчат в деле, то есть пока в учебе, поняли инструкторы, что этих симпатичных молоденьких летчиц не остановит никто и ничто: они будут летать, они будут бить врага, они его победят.
Люба Ольховская до войны работала инструктором в летной школе. Летала радостно. Казалось, небо было ее родным домом. Но дом родной у нее был в большом украинском селе. И туда ее тянуло, к родным, к отцу-матери, братьям-сестренкам, к друзьям, также как и в небо.
Война ворвалась в ее село, враг прошел по родной ее земле, и ни села не осталось, ни родных, ни друзей. Сгорело село дотла, а у Любы Ольховской родилось в душе неистовое желание мстить фашистам. Ее, уже опытную летчицу, назначили в Энгельсе командиром эскадрильи. Никто из подчиненных, никто из командиров не знал о том, что творится в душе высокой темноволосой девушки. Она поражала всех энергией, работоспособностью, чуткостью, веселым нравом. Казалось, нипочем ей крутые морозы первой военной зимы и все тяготы, неурядицы, беды военного лихолетья.
Бедами не удивишь. Беды отбросить нужно и летать, летать, учиться бить нацистов. И она училась, и учила боевых подруг и тайком ото всех посылала рапорты вышестоящему начальству с просьбой перевести ее в истребители. Люба хотела бить немцев в небе, гнать их из неба родного, гнать. Руководство понимало летчицу, но она нужнее была здесь, в полку «У-2». И Люба смирилась, подчинилась необходимости, военной дисциплине.
Однажды на учебный аэродром сорвался с неба ураган. Девушек подняли по тревоге, и Люба Ольховская повела подруг по черному воющему полю к самолетам, чтобы закрепить их надежнее. Шли плотной кучкой в непроглядной мгле, сверяли курс по компасу. Степной ветер пытался разъединить девчат, но натыкался на бодрый голос Любы: «Вперед, девчонки! Осталось немного. Держитесь вместе!» А ветер вновь налетал на девчат, кого-то заваливая на взлетно-посадочную полосу, с кого-то срывая валенки. Но звонкий и твердый голос комэска отгонял прочь и страх, и усталость, и драчливые руки ураганного ветра.
Они подошли к самолетам, закрепили их и до вечера, пока буран не устал, дежурили возле машин. А потом вернулись в казарму и уснули, чтобы завтра летать.
Девушки добились своего. В первый боевой полет полетели самые опытные, самые лучшие: командир полка, командиры эскадрилий и другие летчики. Поздно ночью они поднялись на фанерных «У-2» в небо. Оно было удивительно мирным. Где-то слева и справа на земле вспыхивали яркие бутоны, быстро гасли. Тарахтел чуть справа зенитный пулемет. Вернулись на аэродром разочарованные. Спали, ворочаясь, вздыхая.
Утром узнали, что это все дело мужчин: они хотели, чтобы девушки включались в боевую работу постепенно.
Но – война!
На следующую ночь полк вновь взлетел в небо. Задание было несложным. Но Люба Ольховская не вернулась. Через несколько дней в полку узнали, что командир эскадрильи нашла цель, крупный железнодорожный узел, направила туда самолет. Немцы обнаружили самолет в ночном небе, вцепились в него прожекторами, заработали зенитки. Люба летела на цель, к железнодорожному узлу. Она мстила. Она отомстила фашистам за свое село, за друзей своих, родных, за мать и отца.
Раздался страшный грохот. Эшелоны с боеприпасами, горючим, техникой взлетели на воздух.
«Мы не сдались, не испугались, мы будем бить вас, мы победим», – эти слова неслись на немцев вместе с самолетиком «У-2». Эти слова были страшнее взрыва. Немцы их не слышали. Они их чувствовали.
Любовь Ивановна Ольховская (1918–1942)
Позже они узнали, что на «ночных бомбардировщиках», на «небесных тихоходах» летают молоденькие девушки, и еще одна капелька страха появилась в крови немецких захватчиков. Ох, как им не хотелось проигрывать юным женщинам!
Дуся Носаль вместе с мужем, военным летчиком Грыцько, жили летом 1941 года в пограничном белорусском городе, ждали ребенка. В роддом Дуся попала за несколько дней до 22 июня, родила мальчика. В понедельник, 23 июня, она должна была выписаться вместе с сыном из больницы. Дома уже стояла детская кроватка, на столе лежала стопка ситцевых пеленок. Муждва раза в субботу приходил в роддом, и Дуся радовалась и гордилась собой, сыном, мужем, своим счастьем. Она поздно уснула, накормив ребенка грудью, спала спокойно, сны ей снились радостные, и вдруг ворвался в ее сон, в ее жизнь страшный скрежет рухнувшей стены, она потеряла сознание.
Очнулась Дуся в тени дерева во дворе роддома, уже горевшего, обвалившегося. В сознании мелькнула мысль, даже не мысль, а ощущение прижавшегося к груди ее ребенка, ощущение, ради которого живет любая женщина. Дуся рванулась в горевшее здание роддома. Но крепкие руки остановили мать. Она упала на землю, поползла, извиваясь, отталкивая руками, ногами, туловищем, головой крепкие руки. Она хваталась за камни, за пыльную, легкую землю, она не кричала, но хрипела отчаянно, что-то мыча, будто в бреду тяжелобольная. Она не плакала, но слезы лились по щекам ее, слетали на пыль крупными пятнами. Крепкие руки были сильнее. И шум пожара был сильнее голосов новорожденных, и шум войны был сильнее шума пожара.