Страница 46 из 62
Спустя полчаса Туландра Ту пробудил короля от магического сна. Тот поднялся из саркофага и улегся в теплую ванну, полную цветочной воды. Туландра Ту тщательно отмыл все его грузное тело от крови и подал теплый халат, лежавший в кресле. Нумедидес, закутался в халат и впился взглядом в задумчивые, скрытые под набрякшими веками глаза колдуна.
— Ну что? — требовательно спросил король грубым голосом. — Кровь этих девчонок принесла мне вечную жизнь?
— Да повелитель. Не только бессмертие, но и неуязвимость. Мы сейчас это проверим, возьми в правую руку кинжал и ударь им себя в предплечье левой руки.
Нумедидес покосился на Туландра Ту, но взял в руку нож и, закрыв глаза попытался ударить себя в предплечье левой руки, не увидев почти неуловимое движение руки колдуна, который одновременно что-то прошептал. Кончик кинжала столкнулся с кожей, раздался едва слышный звон и он сломался, словно наткнулся на железо. Король открыл глаза. На предплечье левой руки не было и царапины, но кончик кинжала оказался сломанным.
— Я действительно стал неуязвим и меня невозможно убить? — воскликнул он с ликованием в голосе.
— Да, — кивнул колдун, — только этот процесс продлится несколько месяцев, о чем сказано в книге «Учение Гучупты из Шамбалы». До полного его завершения, заклинаю тебя, не вздумай в мое отсутствие самостоятельно попытаться нанести себе ранение. Процесс неуязвимости очень нестойкий и неумелому магу его легко испортить. Зато потом можешь хоть ударить себя мечом в сердце, это не страшно ибо ты станешь почти богом, неуязвимым для любого оружия и даже ядов.
Возвратясь к себе в Зал Сфинксов, Туландра Ту уселся на свой железный трон и расхохотался.
— Вот простак, повелся как ребенок! — сказал он вслух, отсмеявшись. — Славно я его обманул, пусть считает, что стал неуязвимым. Откровенно говоря, я уже устал заниматься этими ваннами. Пусть думает, что обрел бессмертие. Ну, и надеюсь, у этого безумца хватит ума не наносить себе ранений.
О казни графа Альберика принц Нумитор получил сообщение от Вибия Латро на следующее утро. Прочитав письмо канцлера, он молча протянул его Громелю, который в это время находился у него в шатре, а сам прошелся по ковру, укрывавшему пол. Громель молча прочел послание Вибия Латро и возвратил его принцу.
— Разговоры о казни графа пойдут в любом случае, — хмуро заметил Нумитор, — поэтому их надо пресекать в зародыше.
Громель кивнул, но на ум ему пришла мысль о том, что, пожалуй, казнь графа Имируса, это начало конца и с королевской службой пора расставаться, пока не поздно. Конан, характеризуя сотника как беспринципного человека, всегда держащего нос по ветру, был прав, однако понять его было можно. Громель, не обладая ни знатностью, ни богатством всего добился сам, и он понимал, что, если король будет свергнут, то и он останется не у дел. Ведь победители, будь то Троцеро, Конан или кто другой станут на него смотреть, как на верного королевского приспешника. Другое дело, если он бросит королевскую службу сейчас, когда король еще силен, в таком случае он может в Повстанческой армии сохранить должность хотя бы сотника. Но быть простым перебежчиком ему тоже не хотелось, надо было оказать повстанцам какую-нибудь вескую услугу, чтобы никто не подумал, что он заслан к ним тем же Нумитором.
Принц наблюдал за Громелем, погруженным в размышления, но понял его молчание по-иному.
— Я и сам не в восторге от этой казни, — сказал он доверительно, — о каком мятеже может идти речь, если на территории графства Альберика стоит армия Ульрика. Если уж Альберик досадил чем-то королю, то его можно было бы просто упрятать в тюрьму. Казнь графа вызовет неминуемо отторжение от короля других графов, неужели это не понятно? Впрочем, — поспешил он оговориться, поняв что наболтал лишнее, — это не наше с тобой дело.
Громель кивнул головой, оторвавшись от своих размышлений, и вышел из шатра.
Дворец принца Нумитора был в Тарантии в Старом городе, где постоянно проживала большая часть его придворных, но несколько придворных дам, их служанок, офицеров и пажей, общим числом до двух десятков человек постоянно находились при нем, особенно, когда Молниеносный легион стоял лагерем недалеко от Тарантии. С одной стороны этого требовал этикет, все — таки принц был братом короля и должен был иметь при себе что-то наподобие двора, с другой, своих придворных, особенно женщин, принц нередко использовал не только по прямому назначению, предусмотренному самой природой, но и для выполнения особо щекотливых поручений, связанных с разведывательной или другой подобной деятельностью, для выполнения которой солдаты типа Громеля явно не годились. Его двор находился на территории лагеря и принц в свободное от несения службы время обычно проводил там, развлекаясь в придворных забавах и, устраивая иногда даже что-то наподобие маленького бала. Но так было до появления Повстанческой армии, в последнее же время военно-полевой двор принца жил такой же походной жизнью, как и все остальные.
Принц не забыл свое обещание спустить шкуру с Просперо, но никак не мог придумать, как заманить пуантенца в ловушку, пока случайно его взгляд не наткнулся на ларец с дорогим пуантенским вином, который несколько лет назад ему подарил граф Троцеро. Этот ларец, вмещавший пять бутылок старого пуантенского вина, был инкрустирован драгоценными камнями и на его сторонах были изображения леопардов, геральдических символов пуантенских графов. Нумитор вино так и не попробовал, но ларец постоянно находился среди других вещей принца. Когда он попался на глаза Нумитору в очередной раз, принц задумался, глядя на него, а затем приказал позвать к нему одну из своих придворных дам маркизу Гвендолайн Лаэртскую, синеглазую красавицу-блондинку лет двадцати пяти. Они долго о чем-то разговаривали, а по окончании беседы маркиза взяла с собой ларец и куда — то уехала в своей карете, в сопровождении четырех придворных офицеров принца.
Глава шестая. Маршал Просперо
В последнее время лагерь Повстанческой армии находился в излучине Луарны, где ее течение поворачивало к юго-востоку и она лиг двадцать или больше несла свои воды параллельно Хороту, прежде чем слиться с Тайбором. Здесь находился небольшой городок Реймс, центр одноименного графства. Конан разбил свой основной лагерь в полулиге от Реймса, обнеся его рвом и валом, но в нем находились только мечники, боссонские лучники и туранцы Сагитая. Просперо с конницей расположился на широком лугу прямо у Луарны, разбив свой шатер на высоком холме над рекой. Палатки Альбана, Рагномара, других офицеров и солдат располагались у его подножия. Внезапного нападения Просперо не опасался, поэтому рвом и валом свой лагерь не обносил, просто в ночное время высылал усиленные конные дозоры далеко в степь, а внутри лагеря дежурили конные патрули.
Выйдя утром из своего шатра, Просперо залюбовался быстрой Луарной, кажущейся отсюда, с высоты холма, голубой лентой, оброненной кем-то посреди зеленого луга, но случайно бросив взгляд в сторону Реймса, увидел приближающуюся оттуда карету, запряженную четверкой гнедых лошадей. Ее как раз остановил конный патруль, начальник которого, переговорив о чем-то с тем, кто находился внутри, показал рукой в сторону холма с шатром на его вершине, и разрешил следовать дальше. Просперо готов был поклясться, что в окне кареты мелькнула чья-то золотоволосая головка. Пуантенец всегда был изрядным ловеласом и не пропускал ни одной молодой и красивой юбки, но в последнее время, занятый походами и сражениями, контактов с женским полом не имел, что его уже порядочно угнетало. Он подумывал о том, чтобы съездить в Реймс, видневшейся в лиге отсюда, где у местного графа часто собиралось светское общество и всегда можно было найти нескольких легко доступных дам, но все никак не мог выбрать времени. Поэтому, завидев светловолосую головку в окне кареты, он почувствовал вполне понятное возбуждение, тем более, что карета явно направлялась прямо к нему. Он был одет в белой рубашке со сборками на рукавах и плечах по тогдашней моде, но в шляпе с плюмажем. Поэтому когда карета, на дверцах которой были видны изображения баронской короны, остановилась в пяти-шести шагах от него и форейтор, соскочив с облучка, бросился открывать дверцу, Просперо сделал несколько шагов к показавшейся в ней даме и, как галантный кавалер протянул руку, помогая сойти на землю. Дама, коснувшись ногой в изящном башмачке земли, оступилась и почти повисла на его руке, обняв Просперо второй рукой за шею и обдав его ароматов духов. Была она необыкновенно прелестна в самом расцвете своей юности — высокая синеглазая красавица-блондинка с высокой грудью, осиной талией и длинными ногами грациозной серны.