Каштаны цветут дважды

Хватаясь за воспоминание, пытаясь собраться, придумать что-нибудь, ну хоть что-нибудь, Белль поднималась по ступенькам, преодолевала один лестничный марш за другим. Лестницы не были узкими, коридор, в который свернул ее конвойный — мрачным.

Навстречу Белль шла светловолосая девушка в форме. Белль вспомнила первые допросы после побега Дэвида и Нила. Свон. Хладнокровная, с увлечением выполняющая свою работу Свон.

Проходя мимо Белль, та не взглянула на нее, но отчего-то Белль почувствовала: Свон стала другой. Сквозило в неуверенной походке, в мимолетном, неузнавающем взгляде широко раскрытых зеленых глаз что-то новое, почти жалобное. И еще почувствовала она: Свон не более свободна, чем сама Белль.

В кабинете были светлые стены, лампа с абажуром глубокого синего оттенка, письменный стол темного дерева. Обыденная, в чем-то даже радушная обстановка должна была бы помочь Белль совладать со страхом, но получилось наоборот.

Сидящий за столом Валден, соединив кончики пальцев, пристально смотрел на нее.

Кивком он указал ей на стул. Белль присела, сложила ладони на коленях, унимая дрожь.

— Мадемуазель Френч, вам не по себе?

Белль отрицательно покачала головой.

— Но я же вижу: вы боитесь, — мягко продолжил Валден.

Вдруг он подался вперед.

— Голд основательно запугал вас. Он угрожает вам?

— Да, — выдавила Белль. Скорее почувствовав, чем прочитав по лицу, что ответила верно, Белль поспешно добавила, больше не пытаясь скрыть свой страх, напротив, вкладывая в каждое слово: — он угрожает мне, обещает, что сделает со мной страшные вещи, если я не буду во всем ему подчиняться или уйду из его дома.

Она еще несколько минут бессвязно лепетала о жестокости Голда, положив дрожащие руки на стол.

Наконец Валден прервал ее:

— Довольно, мадемуазель Френч, я вижу, у вас есть все основания опасаться. Возможно, я помогу вам, если вы кое-что сообщите мне о деятельности Голда.

— О… нет, нет, я боюсь, — Белль, истерично всхлипывая, поднялась со стула. — Вы не знаете, что он со мной сделает, если узнает, что я кому-то рассказала!

— Сядьте, мадемуазель, — с сухим нетерпением приказал Валден.

Белль смотрела на него широко раскрытыми глазами, точно объятая ужасом.

Валден звучно прихлопнул ладонью по столу.

— Сядьте! Расскажете мне все, что знаете, и я гарантирую: вы не пострадаете ни от Голда, ни от кого-либо еще. Будете отмалчиваться — и я ни за что не ручаюсь. Знаете ли, — он окинул ее неторопливым взглядом, намеренно растягивая слова, закончил: — Голд не единственный в этом здании обладает хорошей фантазией.

Заледенев,она молча опустилась на стул. Белль уже не боялась переиграть, изображая страх. Белль боялась, что не сможет больше себя контролировать.

Трясущейся рукой проведя по щеке, она выдавила:

— Но… я ведь ничего не знаю. Не знаю я, что вам рассказать. Он со мной и не разговаривает, разве что приказывает.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Валден и с фальшивой терпеливостью продолжил: — но, может быть, кто-то приходил. Возможно, вам на глаза попадались документы.

Белль затрясла головой.

— Нет, нет, мне бы и в голову не пришло зайти в кабинет без его разрешения. И не приходит никто. Я только вас и видела.

— Я понимаю, но сосредоточьтесь, — сухо повторил Валден. — Любая мелочь может пригодиться. Я рассчитываю на ваше активное, — голос снова опасно похолодел, - сотрудничество.

Белль прикусила нижнюю губу, заерзала на стуле.

— Я… — она оживилась, заговорила увереннее: — убиралась в кабинете… два дня назад. Нет, три… разговор был на немецком, но кое-что я поняла… о том что что-то связано с Берлином, какие-то…истории? Стори… не помню. И еще Голд говорил о, — Белль напряглась, пошевелила губами и с заискивающими нотками закончила: — о кадровых перестановках.

Валден мрачно-удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Он о чем-то размышлял, хладнокровно глядя на Белль. А она робко отвела взгляд и опустила глаза.

***

— Нил. Что ты здесь делаешь? — при звуке приглушенного, но отчетливо сердитого голоса к Нилу подкралось неуместное, ненужное воспоминание: таким тоном отчитывают неразумных неслухов. Он обернулся навстречу отцу. — Здесь два блокпоста.

— Как видишь, я их проскочил, — вполголоса ответил Нил.

— Что-то случилось? — спросил Румельштильцхен и с еще большим нетерпением добавил: — Послушай, я же сказал, что нужно время.

— Нет, это ты выслушай, — перебил Нил. Откашлялся и отрывисто произнес: — Случилось. Пока я тут бродил, в сквер приходила Белль. Мы… немного поболтали. Она возвращалась, когда дорогу ей перерезал черный автомобиль. Ее увезли. Водитель был в форме СС.

На обеспокоенном лице Румпельштильцхена ничего не отразилось. Тот просто замер, точно вслушивался в замкнувшую слова Нила тишину. Тяжело оперся на трость и еще тяжелее перевел дыхание.

Нил прочел парализующий страх в остановившемся взгляде отца и еще что-то, чему он боялся подобрать название. Нил просто шагнул вперед и коснулся плеча Румпельштильцхена.

— Отец, ты… ты же можешь что-то сделать, — произнес Нил, и сам толком не понял, что потрясло его сильнее: то, насколько легко это слово слетело с губ или то, что отец этого не заметил.

— Не могу. Никогда не мог.

Отчаяние, бессилие, страх — он не слышал их в отцовском голосе со времен озарившей пламенем герцогский замок ночи. Страх. Тогда — за него, Бэя. Теперь — за эту славную наивную девчушку с виновато-ищущим и одновременное вызывающе-твердым взглядом.

— Без магии, — едва слышно донеслось до Нила.

Нил с силой сжал плечо отца и порывисто заговорил, не дожидаясь, когда тот поднимет на него глаза:

— Когда мне грозила верная смерть, тебе не понадобилась магия, чтобы спасти меня.

Отец не ответил, не взглянул на него, казалось, замерло даже дыхание, но Нил знал: его слова помогли.

========== Глава 35 ==========

Белль остановилась у порога.

— Румпель…

Она думала, что громко позовет его — зов нарастал в горле, рвался с губ все эти часы.

Но она едва расслышала свой шепот.

Голд обернулся. Выпущенная из руки телефонная трубка повисла на проводе.

Она шагнула вперед, он встретил ее на полпути.

Легато секунд, может, минут.

Сдвоенный стук сердца, спиралью вращающиеся под веками цветные пятна.

Что-то изменилось в Белль, впервые так властно заговорило в ней простое, неопровержимое никакими доводами, неостанавливающееся ни перед какими преградами осознание: «не могу без тебя”.

Незримо, неощутимо ложились вокруг, отбрасывая на Белль тепло, легкие золотистые лучи, островком света в поджидающей извне и порой выглядывающей изнутри тьме.

Когда Белль открыла глаза, ее взгляд упал на белую с голубой веточкой чашку. Край надколот.

Что-то изменилось, и Белль внезапно осознала, что именно.

Раньше для Белль главным было — не оставить, не уйти, не бросить. Удержать. Каждое прикосновение было чтобы удержать. От отчаяния, от мрака.

А сейчас вместе с золотистым, однажды проникшим в окно лучом, когда тяжелая штора едва не утянула ее за собой, в Белль по капельке вливается уверенность: надколото, не значит, разбито.

Наконец Белль легко отстранилась. Румпель, не размыкая объятий, охватил ее плечи.

— Как ты? Белль, ты…

— Все хорошо, все правда хорошо. Меня не тронули.

— Валден?

— Да.

Глядя, как темнеет лицо Румпеля, Белль крепче ухватилась его за руки.

— Он хотел, чтобы я рассказала ему что-нибудь, что он сможет использовать против тебя. Я не знала, что делать. Растерялась и… рассказала ему, что Сторибрук связан с Берлином. Я сказала, что ты говорил о кадровых перестановках. Мне кажется, он поверил. Румпель… я же ничем не навредила?

Он, не отвечая, смотрел на нее долгим взглядом, и только когда Белль узнала это выражение, тревога улеглась.

Она уже привыкла видеть в его глазах удивление, но раньше оно было смешано с болью, благодарностью, а сейчас, пожалуй, впервые с восхищением.