Невеста лорда

— Не вы…

— Кто же?

— Мой дядя.

— Вот как? Разве ваш дядя был вчера в великом чертоге, стоял над вами и заставлял произносить брачные клятвы? Или в Верге? — безжалостно продолжал лорд Рейвин.

— Нет, — пришлось ей ответить.

— У вас было много возможностей заявить о своем несогласии, и это бы все прекратилось. Я бы не стал настаивать на своем.

— Как я могла?! — Лейлис повысила голос, хоть всеми силами пыталась сдержать истерику. — Вы же знаете моего дядю! Он бы выгнал меня из дома, если бы я посмела его ослушаться! Всегда, всегда заставлял делать по-своему…

— Вот, вы сами признаете, что вполне осознанно предпочли меня перспективе остаться с родичами. А я, зная вашего дядюшку, полагал, что вы будете рады от него избавиться. Теперь же немного поздно.

Конечно, уже поздно. Поздно было в тот момент, когда она села в карету, чтобы покинуть замок Хостбинов.

— Теперь расторгнуть брак без катастрофических последствий невозможно. И единственное, что мы можем — это попытаться сделать так, чтобы этот брак не был неудачным. Вы ведь понимаете это? — он немного смягчился, говорил медленно, будто объясняя какую-то очевидную вещь капризному ребенку.

Лейлис едва выдохнула положительный ответ, давясь слезами, страхом и обидой. И неприятнее всего было понимать, что он прав. Ей никогда не хватало духу настоять на своем, позволить другим решать за себя было проще. А значит, досадовать теперь оставалось только на себя и свою нерешительность.

— Двигайтесь ко мне, — прозвучало не грубо, как могло бы, но довольно требовательно. Он не злится, но проверять его терпение на прочность уже не стоит.

Лейлис повернулась лицом к нему и очень медленно пододвинулась ближе, всего на несколько дюймов. Он притянул ее к себе, обнял собственнически, не позволяя отодвинуться, но больше ничего не делал, только гладил одной рукой по спине и волосам. Он коснулся сухими шероховатыми губами ее щеки и тихо заговорил, не переставая поглаживать ее поверх сорочки:

— Я знаю, что в нашу первую ночь вы не испытали того наслаждения, на которое женщина вправе рассчитывать на ложе с супругом. Но мы это непременно исправим… как только вам перестанет нездоровиться.

Ей не удалось скрыть облегченного вздоха. Его лица в темноте не было видно, но казалось, что по губам лорда Эстергара скользнула снисходительная улыбка.

— Спокойной ночи, миледи.

— И вам, милорд, — отозвалась Лейлис, поудобнее укладывая голову ему на плечо.

***

С неба на снег сыпался пепел, и летели, кружась, черные обгоревшие обрывки, устилая мерзлую землю. Двое мужчин стояли друг напротив друга, а вокруг них все было серым и нечетким, только падали на припорошенную снегом землю черные хлопья, и дрожали неясно обозначенные тени человеческих фигур. Первым мужчиной был Рейвин, в буром плаще с меховым воротником и золотой цепью поверх боевого нагрудника. Второй был мертвец с выклеванными глазами и облезающими лохмотьями кожи, тело — рыхлое, гниющее, оплетенное цепями. Одна рука трупа — голые белые кости, на другой еще мясо с пятнами разложения, обеими мертвец держал шкатулку из черного полированного дерева. Лейлис смотрела на обоих мужчин то сбоку, то будто откуда-то сверху, и знала, что они не могут ее увидеть, потому что на самом деле ее здесь нет.

— Подарок… от моих хозяев, — сказал безглазый мертвец и протянул Рейвину шкатулку.

«Не открывай! Там внутри смерть!» — пыталась крикнуть Лейлис, но у нее не было голоса. Ее крик съело и заглушило волнение теней. Лорд Эстергар протянул руки и откинул плоскую крышку шкатулки. Из ларчика выпало, вылезло, вылетело что-то темное, бесформенное, но с каждой секундой все увеличивающееся; оскалилось, раскинуло нетопырьи крылья с когтями. Окружающие тени заволновались, зашумели, как деревья на ветру, задвигались, смыкаясь и приближаясь. Темное существо взвилось, волоча за крыльями клочья зловонной темноты, закричало пронзительно, надрывно, пискляво. И лорда Рейвина перестало быть видно.

Лейлис проснулась в темноте и тишине спальни, только огонь потрескивал сухими дровами в камине и сверкал тлеющими оранжевыми глазками сквозь заслонку. Рейвин спал рядом, заложив одну руку за голову, вторую вытянув под покрывалом. Лейлис наклонилась к нему, чтобы убедиться, что он дышит, и слегка задела его щеку волосами. Он поморщился во сне, перевернулся на бок, но не проснулся. Лейлис успокоилась, снова легла, но на всякий случай касаясь рукой руки Рейвина, чтобы чувствовать, что он рядом, живой и теплый. Сон напугал ее и болезненно запал в память во всех подробностях, это было одно из тех видений, очнувшись от которых, сперва не верится, что это все было не на самом деле, а после приходит облегчение, но оттенок беспокойства остается. Она все собиралась попросить мужа предоставить ей отдельные покои, как это было принято у нее на родине, но теперь подумала, что лучше не стоит. Слишком холодно бывает ночами, даже когда огонь разожжен в очаге, слишком громко и недобро воет ветер, мечась от одной башни к другой. В постели с мужем было и теплее, и безопаснее.

Через пару дней после свадьбы царившая в замке суета практически сошла на нет. Почти все гости разъехались по своим замкам, остались только несколько человек, которых лорд Эстергар считал своими друзьями. Джоар Хэнред прислал письмо из Фестфорда с отчетом о том, как прошла дорога от Верга и как были произведены расчеты с солдатами. Лорд Айбер написал внуку, что задержится в Эстергхалле на какое-то время. Он испытал огромное облегчение, узнав, что Джоар благополучно вернулся домой, но бормотал, ругаясь, что был бы рад, если бы ту ханкитскую девку по дороге утащили упыри. Лорд Хэнред собирался женить внука сразу после окончания его трехлетней службы на границах графства Хостбин, но увлечение того степнячкой грозило серьезно усложнить дело.

На это старик жаловался Рейвину, распивая с ним очередной кувшин подогретой дратхи, а Эстергар только вздыхал и пожимал плечами, так как сам успел намучиться с матримониальными делами.

— Моя жена не очень приветлива со мной, — признал Рейвин.

— И что с того? — поинтересовался Хэнред. — Моя старуха как-то раз пыталась перерезать мне горло охотничьим ножом. А ваша проблема в том, что вы поженились раньше, чем узнали друг друга. Такие союзы счастливее и крепче в конце дороги, нежели в начале. Вот что, о южанах я знаю побольше твоего — с их женщинами нужно обращаться так же, как с их лошадьми. Они никогда не знают сами, куда нужно ехать, если ты не направишь… И если строптивятся, то часто безо всякой на то причины.

— А можно конкретнее, лорд Хэнред? Мне с лошадью не жить и в постель не ложиться.

— Если конкретнее, то слушай: не относись слишком серьезно к ее капризам, лучше найди ей какое-то дело, чтобы у нее не осталось времени на капризы. Не запугивай ее, не будь грубым, но и полы перед ней целовать не нужно. Здесь все просто — будет уважать, значит, будет и любить. Эх, если бы я был книжником, то написал бы трактат о женщинах! Жалко, что начинаешь их понимать, только когда они тебе уже и не нужны…

Первые несколько дней у Рейвина просто не было времени, чтобы уделять жене должное внимание, он был занят своими делами, а Лейлис — в библиотеке с мастером Ханомом и Криансом. Встречались супруги только за трапезой и перед отходом ко сну. Разговаривали мало, сдержанно, в основном он спрашивал о чем-то из учтивости, а она односложно отвечала, но сама редко заговаривала и вообще почти не проявляла инициативы. Только один раз — видимо, любопытство все-таки пересилило смущение — с опаской коснулась его левого плеча и спросила, откуда шрамы.

— А, эти… лорд Хэнред зазвал как-то поохотиться с ним на медведя. Вон на этого, — Эстергар приподнялся на кровати и указал на лежащую в углу черную медвежью шкуру.

Рейвину тогда еще повезло, что успел отскочить и не получил когтями по голове или горлу. Но рана все равно была ужасная, заживала долго и мучительно, он боялся, что потеряет руку или не сможет пользоваться ею, как раньше. Опасения, к счастью, оказались напрасными — рубцы, хоть и выглядели уродливо, никакого ощутимого неудобства не доставляли. Эстергар обнял жену левой рукой, прижал к себе, поглаживая по спине. Такие прикосновения не вызывали у нее страха и смущения, но только пока он не пытался снять с нее сорочку. У юности и очарования невинности оказался существенный недостаток — плохо скрываемый страх перед близостью. Поначалу это было трогательно, но позже начинало раздражать. Она не отказывала, не сопротивлялась, но лежала вся напрягшаяся, судорожно сжимая коленки, и с таким перепуганным выражением лица, будто ее разложили на пыточной скамье. Сразу становилась заметнее еще не сошедшая подростковая угловатость, и Рейвин испытывал неприятное чувство, будто обидел ребенка, хоть и сознавал, что винить себя ему не за что. Он целовал Лейлис, желал доброй ночи и отворачивался. Она тихонько плакала в подушку, когда думала, что он не слышит.