Страница 27 из 43
И расценил Лютояр речи отца своего, как приказ, и поклонившись, вышел вон из его обители. А уходя, заметил на себе взгляды элиты боярской, преисполненные ненависти. И сел у дороги, и сжался в комок, почувствовав себя самым ненужным человеком в мире, самым одиноким. Но удержался от слёз; а восстав перед запертыми уже воротами, едва слышно, с горечью прошептал:
— Я уйду. Я выполню твою просьбу, отец; сделаю так, как ты того хочешь. Но однажды я вернусь, и повешу на первом попавшемся суку древесном всю твою мракобесную братию, а тебя заставлю искать до скончания времён могилу матери моей, ибо нет её нигде. Вижу, не дорожишь ты памятью о ней, коль взял из терема девиц красных. Никогда я не прощу вам всем, что ухожу оплёванный, точно больной проказой. Изгоняешь ты меня из моего же дома, и по правую твою руку тот, кто страстно желает возглавить эти земли, а тебя, отец, совсем не любит и лишь притворно чтит. Будь по-вашему, князья, я стану Хранителем Руин. Но однажды придёт день, когда отстрою я дворец наш заново и вас туда не пущу. А пока что я буду охранять ту цитадель так, как и надобно охранять столицу; отражать натиск возможных врагов ценой своей жизни и до последней капли крови, если потребуется. Но не запретишь ты мне отлучаться ненадолго, если того потребуют государственные дела — если придётся гоняться за неприятелем по всей нашей Хлади. Ибо ни одного не пощажу, как не пощадили они. Потому что нет никого мягкосердечнее меня, но ежели перейдёт кто мне тропу, не будет никого мстительнее и злопамятнее меня, ибо доколе терпеть весь тот произвол? От лукавого всё, что делают бояре при дворе отца моего, оттого ещё опаснее недругов заморских! Насквозь я вижу их гнилую сущность…
Глава IX. Хранители руин
Уже наступила зима; два года минуло с тех пор, как Годомир ускакал блюсти руины Златограда. С тех пор мало что изменилось в Фантазии, разве что сам Лютояр ожесточил сердце своё, затаив обиду на родню. И назвался он Хранителем руин, и набрал себе дружину отборных богатырей, включая Добрыню и Алёшу. И стерегли они пустые палаты, и менялись в дозоре, и в тягость это было Хранителям, потому что силушка их требовала выхода, а недругов прямо след простыл. Тогда обскакивали они годомировы владения в радиусе нескольких вёрст от Златограда, дабы быть начеку в случае чего, однако вылазки их заканчивались ничем.
А вот в другом кронстве, Тронне зима словно не уходила никогда — застряла она в тех и без того холодных местах надолго. Плотной белой пеленой покрыло каждую пядь того края, и завалило домики по крышу. И боязно было выйти в свет, хотя то был не свет, но тьма и мрак: чары висели над Абфинстермауссом, и над всей его округой, над скалистым ущельем одиноко и грозно возвышалась Чёрная башня; башня из прочного чёрного камня с винтовой лестницей внутри. Сыро и мрачно в Чёрной башне, страшно и зловеще тихо; и зоркое око падальщиков — вранов и гриффонов внимательно следит за каждым перемещением за сотни лиг от неё…
Обитала же в той зломрачной цитадели вот уже больше года злодейка Рагнильда; но всем казалось, что прошёл не год, а целая вечность, ибо натерпелись от неё троннары знатно. Но околдовала ведьма люд, очаровала, посему не поднимались бунты в кронстве. И прозвали люди Рагнильду Снежной королевой, потому что так и не пришла в этом году долгожданная весна.
Однако это было не единственным прозвищем коварной девушки: нарекли её люди Кровожадиной, потому что скупа она была по своей природе до невыносимости, и кровожадною весьма — так, по всему королевству был объявлен приказ умерщвлять всех новорожденных детей, имеющих какой-либо физический изъян; а всех уже живущих карликов и уродов велено было заживо сжигать в печи, дабы не обременяться их присутствием. Тем же младенцам, которые были здоровы, уготована была иная, не менее жестокая судьба: Рагнильда принимала ванну… наполненную их кровью; ещё горячей. А делала она так, поскольку боялась однажды состариться, хотя до этого было очень далеко.
И захватила королева полуостров Вуффел, отняв его у вульготона Тирания; и сдружилась со всеми троллями и великанами, и перешли все живущие там йнигг на её сторону. И вступила Рагнильда в их Чёрный круг, и читала древние свитки о Первом среди драконов. И издала несколько магических трактатов, и возжелала большего.
И окружила себя троннская кронинхен звездочётами, знахарями, хиромантами и прочими сомнительными лиходеями, и всячески покровительствовала им, развивая в королевстве как науки, так и лженауки. И занималась она усиленно алхимией, и при помощи философского камня умудрилась получить из свинца золото. И дурили на ярмарках народ подосланные Кровожадиной гадалки.
И купалась порой в Чёрном пруду, несмотря на погоду, и пила на ночь кровь единорога. И клала на веки дольки огурцов, и совершала моцион живой водой. И чтобы кожа была бархатною и шелковистою, теребила её Рагнильда лунным камнем.
— Свет мой, зеркальце, скажи: кто на свете всей красивей, всех румяней и милей? — Мурлыкала Снежная королева.
— Всех мудрей ты, госпожа! — Молвило волшебное зеркало.
— Я спросила «кто красивей», а не «кто мудрей»! — Разозлилась Рагнильда.
— Красивей всех Майя, твоя младшая сестра. Не то, что во всём королевстве — во всей Фантазии не сыскать такую. — Вздохнуло зеркало.
— Проклятье! — Рявнула на всю Чёрную башню ведьма и со всей силы швырнула зеркальце оземь; и грохнулось оно, и рассыпалось на мелкие кусочки. — Противная стекляшка! Как ты можешь говорить о той, которой нет сейчас в мире живых?!
И спустилась Рагнильда в темницу, и вот: лежит там богато украшенный чёрный гроб, а в нём — Майя, и нет на ней лица, и глаза сокрыты. Однако не исчез румянец на щеках, и кровь не отхлынула от уст. И стерегут Майю тетралаки, четырёхглавые волки.
И воспылала она к сестре своей ненавистью великою, и прокляла её трижды. Но не сняла отчего-то чар, и не убила ту во сне. Не поднялась у Рагнильды рука на Майю: три раза заносила она карающую длань — и все три раза опускала мимо. Привыкшая убивать, убийца собственного отца, Рагнильда словно трусила брать ещё один грех на душу; но это всё потому, что дух добрый витал в воздухе и не давал злодейке завершить начатое.
И поднявшись по кручёной лестнице обратно, уселась Рагнильда и сказала:
— Эта от меня никуда не денется в любом случае; мне бы найти Хельгу и изничтожить её! Ох, мне б до неё добраться; тогда схвачу я её, и отведу к своим стражникам. И пустят они её по кругу, а я буду смотреть и ухмыляться, смотреть и ухмыляться, смотреть и ухмыляться, ах-ха-ха-ха-ха-а…
И вспомнилось Рагнильде, как гуляли они в детстве с Хельгой в одной чаще зимой, когда хозяйничать в доме и накрывать ужин выпал черёд Майе. Там на опушке явился им старик Мороз и пообещал сундучок с подарками, если они помоют посуду у него в домике. Хельга сразу же принялась за работу, а её, Рагнильду у тёплой печи так сморило, что сама не заметила, как глядела десятый сон. И всё уже было вылизано дочиста Хельгой, и вручил ей Морозко леденцы да ткани всякие, а ей, Рагнильде, чан с мусором.