Последняя ставка

– Бойтесь смерти от воды, – сказал Мавранос.

Крейн вскинул на него взгляд.

– Что?

– Это, знаешь ли, из «Бесплодной земли» Тэ. Эс. Элиота. В самом начале, когда мадам Созострис гадает по картам Таро. «Вот Одноглазый Торговец, а эту карту / Кладу рубашкой, не глядя – / Это его поклажа. Что-то не вижу / Повешенного. Бойтесь смерти от воды»[11].

Крейн снова остановился и уставился на него. По тротуару шествовала большая чайка, а где-то наверху хрипло взвизгнула еще одна.

– Ты еще и Элиота читаешь?

Мавранос вызывающе прищурился.

– Я учусь. Может, я и не читал всех твоих знаменитостей – Хемингуэя там, Пруста или какого-нибудь Фицджеральда, зато раскопал в самых разнообразных книгах много всякой всячины, так или иначе связанной с моими поисками лечения, а если ты не видишь, что это имеет отношение и к твоим бедам, то…

– Нет же, нет. Вижу. Ты потом расскажешь мне и о «Бесплодной земле», и об Элиоте. Просто… нечасто доводится столкнуться с человеком, который ни с того ни с сего вдруг возьмет и выдаст цитату из Элиота.

Мавранос пожал плечами.

Припадая на ногу, Крейн вел Мавраноса по Мейн-стрит, мимо роскошного ресторана морских продуктов на противоположной стороне улицы, мимо причала, у которого серо-зеленая волна качала привязанные прогулочные лодки. Пристань парома находилась левее, за парком развлечений с аркадами, хиромантами, киосками мороженых бананов на палочке, но даже эта узкая полоса казалась фальшивой по сравнению с теми временами, когда он бывал здесь с Оззи и Дианой.

Тогда здесь стояли кричаще пестрые фанерные лачуги, по грязным тротуарам слонялись хиппи и пьяницы, а теперь лестницы с бронзовыми перилами вели к ресторанам с открытыми верандами, где стояли зонтики, в аркадах мигали видеоигры и отливавшая глянцем карусель крутилась под странную свинговую версию «Разве нам не весело?»

Крейн ощущал себя здесь еще неуместнее, чем на автостраде.

Один паром стоял у причала, и по его откинутой железной рампе, погромыхивая и скрипя, съезжали на мостовую три автомобиля; второй находился примерно посередине пролива шириной в милю. Казалось, только паромы с выцветшими красно-белыми бортами и серыми досками палубы и остались в этих местах с тех времен, когда Крейну доводилось бывать здесь.

Крейн поднялся на борт, и ему сразу же не понравилось ощущение шаткой палубы под ногами. «Бойтесь смерти от воды», – подумал он.

Широкие деревянные скамьи отсырели после ночного дождя, и поэтому, вручив по монетке-четвертаку девушке в желтом дождевике и с сумкой для мелочи на поясе, Крейн и Мавранос встали в укромном месте. Тут машина заработала, паром плавно двинулся по спокойной воде, а они стояли и смотрели на медленно приближавшиеся пальмы, мачты яхт и приземистые строения острова Бальбоа.

Мавранос отбросил назад спутавшиеся черные волосы и облокотился на борт.

– Господи! Ты только посмотри на рыбу – вот окунь, и макрель, и будь я проклят, если это не песчаная акула. Тут выстрели не глядя из дробовика в воду, и сразу подобьешь дюжину.

Крейн тоже взглянул в воду и увидел близко к поверхности множество нечетких силуэтов.

– Отчим поручился бы, что ночью будет очень яркий Сатурн, – негромко сказал он, – и что все луны пройдут позади него.

Они сошли с парома на пристани острова и пошли на восток по широкому приморскому променаду, между дорогими домами без дворов слева и коротким наклонным пляжем, отороченным частными причалами, справа. Крейн, хоть и бледный, с лицом, покрытым потом, хромал довольно бодро.

С севера и запада снова наползали темные тучи, резко контрастируя с проглядывавшими голубыми участками неба. Крейн посмотрел вверх и увидел кружащих в высоте и освещенных солнцем чаек, казавшихся на фоне черных облаков ослепительно-белыми.

В южном конце Марин-стрит из песчаного склона торчала толстая труба, уходившая на несколько метров в воду. «ОСТОРОЖНО! – предупреждал плакат над нею. – Выход ливневой канализации».

Снова вода, подумал Крейн, и опасности.

– Отсюда налево, – нервно сказал он. – Впереди будет рынок. Овощи, хлеб… сюда-то мы и приезжали за донатами. Старый рынок, еще с двадцатых годов. Подожди меня здесь.

– Я мог бы тебе чем-нибудь помочь.

– Ты же на вид – вылитый Чингисхан. Поверь, тебе лучше остаться.

– Ладно, Пого, но если старикан окажется здесь, постарайся запомнить все, что он будет говорить.

– Эй, а ты не забыл, что я сегодня трезвый?

Крейн поплелся дальше по улице, его все еще освещало солнце, но он двигался навстречу темноте, сгустившейся под нависшими на севере облаками. Вдоль тротуаров тянулись жмущиеся один к другому узкие домики; в это субботнее утро он видел только женщин, которые, стоя на коленях, ковырялись в игрушечных садиках, и мужчин, что-то делавших в своих гаражах с распахнутыми воротами под аккомпанемент визгливых ручных электроинструментов.

Рынок теперь назывался не «Молочный рынок Ардена», как когда-то, а «Рынок Херши», в здании через дорогу, где прежде была аптека, теперь помещалось агентство недвижимости, но в целом дома выглядели так же, и он попытался прибавить шагу.

– Скотт, замри.

Незабываемый голос прозвучал все так же властно, и Скотт автоматически повиновался. Он нерешительно повернул голову на звук голоса и увидел высокую тощую фигуру в тени под навесом старого ресторана «Виллидж-инн», в двадцати футах от покрытой лужами улицы.

– Оз?

– У меня в руке взведенный пистолет с разрывными пулями, нацеленный точно мне в сердце, – напряженным голосом произнес старик. – Кто твой приятель, которого ты оставил у воды?

– Это мой сосед. У него неприятности примерно того же сорта, что и у меня. Я…

– Что за чертов грузовик, на котором ты разъезжаешь?

– Грузовик?.. Тот, на котором мы приехали? Это его машина, «Сабурбан»; он покупает автомобили, которые распродают со штрафстоянок…

– Неважно. Какую книгу ты читал, когда мы поехали забрать Диану?

– Оз, ну, ты даешь! Разве такие вещи упомнишь? Хотя эту книгу я как раз помню: «Люди-монстры» Эдгара Райса…

– Что ж, он еще не сыграл следующую игру. Впрочем, она, вероятно, состоится на ближайшую Пасху. – Старик вышел из тени, опираясь на алюминиевую палку с четырьмя ножками. Розовый череп прикрывали редкие, белые, как вата, волосы; он был одет в мешковатый серый костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Держа другую руку в правом боковом кармане пиджака, он медленно шел по мокрой мостовой к Скотту. – Чего ты хочешь от меня?

Перед единственным глазом Крейна все расплылось от слез.

– А где же «Как поживаешь?»? Христос! Я ошибся, я оказался глупым мальчишкой; но разве так уж мало глупых мальчишек? Неужели ты не простишь меня даже сейчас, через двадцать лет? Эта штука просто убивает меня, а ведешь себя, как…

– Ты очень плохо выглядишь, – резко перебил его старик. – Пьешь не в меру, да? А теперь, когда время уже ушло, разъезжаешь с каким-то чудаком на игрушечном грузовичке и пытаешься сообразить, как остановить дождь. Поганые дела. – Он оставил палку стоять на ее четырех ногах и, шагнув вперед, обнял Крейна свободной рукой. – Я люблю тебя, мальчик, но ты, можно считать, мертвец, – задушенно пробормотал он в воротник Крейна.

– Оз, Христос свидетель, и я тебя люблю, – ответил Крейн, поглаживая старика по узким плечам. – И пусть даже я мертвец, все равно очень рад увидеть тебя снова. Но послушай, объясни мне, что происходит. Каким образом я умудрился убить себя, сыграв в ту… в ту игру, будь она проклята?

Оззи отступил и снова ухватился за резиновый набалдашник своей трости, а Крейн разглядел, насколько годы иссушили сильное некогда лицо, стерли с него следы всех эмоций, кроме разве что тревоги и еще – пожалуй – остатков прежнего юмора.

– «Присвоение», – сказал Оззи. – Этот тип, этот Рики Лерой, присвоил тебя, получил право на твое тело. Нечто вроде надувного права. Черт возьми! Сынок, я читал об этом и наводил справки, после того, как потерял тебя… я и до того знал немало о той опасности, которую несут карты; все это из той серии, когда заступил за черту и в яму провалился.

11

Перевод С. Степанова.