Страница 26 из 35
Прекрати.
Он посмотрел на виски в стакане. Он явственно обонял дымный манящий аромат его, ее…
Прекрати.
Звон телефона вырвал его из полудремы. Долго ли он звонил? Крейн потянулся к аппарату и умудрился выронить трубку.
– Подожди! – прохрипел он, пытаясь взяться за трубку липкими от крови руками. – Подожди, не бросай трубку!
В конце концов ему удалось обхватить трубку пальцами одной руки, подтащить к себе по мокрому ковру и поднести неподъемную тяжесть к уху.
– Алло…
Он услышал женский голос.
– Скотт! Что случилось? С тобой все в порядке? Что случилось? Если ты не ответишь, я сейчас же вызову к тебе «Скорую»!
– Диана, – произнес он. Глубоко вздохнул и заставил себя думать. – Ты дома?
– Нет. Оззи взял с меня слово… впрочем, это неважно.
– Отлично, – сказал он, перебивая ее. – Выслушай меня, только не бросай трубку. Мне не нужна «Скорая». Боже… только дай мне минуту и не вешай трубку.
– У тебя ужасный голос! Не дам я тебе минуты – немедленно скажи мне, что с твоей ногой!
– Я порезался…
– Сильно? Быстро отвечай!
– Полагаю, что не сильно. Я сделал это стерилизованным ножом и позаботился о том, чтобы ударить в стороне от большой артерии…
– Ты сделал это нарочно? – В ее голосе звучали одновременно и облегчение, и сильный гнев. – Я была на работе и свалилась прямо на пол! Менеджеру пришлось закрыть мою смену и попросить, чтобы меня отвезли домой! Теперь у меня недоработка, а больничный мне не оплатят, потому что я еще не проработала год! Что это было? Покер на ампутацию?
Он тяжело вздохнул.
– Мне понадобилось срочно связаться с тобой.
Она словно закашлялась негромко, и тут же вновь взвилась:
– Тебе – что? Ты, наверно, спятил, я не могу…
– Проклятье, да выслушай же ты меня! – повысил голос Скотт. – Мне нужно выбираться отсюда, и, скорее всего, у меня не будет возможности еще раз добраться до этого телефона. Тебя и Оззи – и меня… кто-то хочет убить нас, и у них есть возможность отыскать тебя и его, как они отыскали меня. Оззи жив?
Она ненадолго замолчала. Потом сказала:
– Да.
– Мне нужно поговорить с ним. Это связано с игрой, в которой я участвовал, на озере Мид в шестьдесят девятом. Оззи, конечно же, знает…
– Боже, прошло больше минуты. Я убегаю… оставайся у телефона… я ненормальная, но я перезвоню тебе из другого автомата.
Он ухитрился аккуратно положить трубку на рычаг. Потом просто лег на пол и сосредоточился на дыхании. К счастью, в комнате было тепло. В ноге, под ровным жаром боли, ощущалось глубинное дергающее жжение.
Телефон зазвонил, и он схватил трубку.
– Да!
– Оззи взял с меня слово, что я не стану говорить с тобой по телефонам, которые можно проследить, особенно сейчас, через двадцать лет. Говори.
– Те же люди, которые убили твою мать, хотят убить тебя. И меня, и Оззи. Не знаю почему. Оззи должен знать, иначе не расстался бы со мною. Чтобы спасти нас всех, мне необходимо поговорить с ним.
Она шумно выдохнула.
– Ты обречен, Скотт, – сказала она, и ему почудились слезы в ее голосе. – Если, конечно, ты и вправду Скотт. Какой подарок я сделала на твой день рождения в шестьдесят восьмом году?
– Мой портрет пастелью.
– Черт! – она всхлипнула. – Что бы тебе и впрямь не пропасть? Нет, неправда. Скотти, я люблю тебя. Пока.
В трубке щелкнуло, наступила тишина, а потом послышались гудки отбоя. Скотт аккуратно положил трубку на рычаг, потом сел и некоторое время смотрел на телефон.
В нем созрела горькая уверенность, что теперь он может хоть другую ногу себе пропороть, хоть живот разрезать – она больше не позвонит.
Слезы жалости к себе смешивались на его лице с потом и соляным раствором.
«Сорокасемилетний одноглазый калека, – подумал он. И рассмеялся сквозь слезы. – С чего ты взял, что способен помочь кому-нибудь? Ей хватает ума, чтобы сказать доброе слово и распрощаться навсегда. И любой поступил бы так же. Любой реальный человек».
Кровь из раны вроде бы текла уже не так сильно, хотя ногу дёргало болью, а часть ковра, на которой он лежал, разбухла и стала скользкой от сворачивающейся крови.
В конце концов он протянул руку и взял стакан с виски.
Несколько минут он просто лежал и вдыхал пьянящие испарения. Если ему суждено выпить его, значит, так тому и быть, и спешить некуда. Что бы ни ждало его в спальне, может еще подождать. Ему, наверно в любом случае стоит как следует напиться, чтобы оказаться обманутым. Добиться… усыпить неверие.
– «Людской любви ты должен быть достоин», – прошептал он строки из томпсоновского «Гончего пса небес», одного из любимых стихотворений Сьюзен. – «Чем заслужить любовь ты мог – Из глины ты презреннейший комок?». – Он снова расхохотался, словно кашлял, и глубоко вдохнул дымные испарения. «Ничтожный, можешь полюбить кого, кроме Меня лишь одного?[9]» – Слова в стихотворении принадлежали христианскому Богу, но Крейн предполагал, что все боги связаны друг с другом.
Он уставился в стакан.
Телефон зазвонил, но он не пошевелился. Раздался второй звонок, и тогда он резко дернул головой и вылил напиток на свою повязку. Зашипел от всплеска боли и схватил трубку.
– А-ах… Это ты?
– Она самая, – фыркнула Диана. – Я делаю это лишь потому, что думаю, что он сделал бы так же, если бы ты добрался до него. Ты помнишь, куда он часто водил нас – за бодонатами, по воскресеньям с утра?
– Конечно, конечно. – Это важнее всего, сказал он себе. Ты снова в бою, будь внимателен.
– Я позвоню ему и скажу, что ты хочешь встретиться с ним там завтра в полдень. Я сама раз или два видела его там – это единственное место, где он согласен разговаривать. Идет? А может быть, он и вовсе не явится. И послушай, если… – Она откровенно плакала, и он слышал страх в ее голосе. – Если он придет, а ты связался с дурными друзьями, скажи им, что он не знает, где я живу и как меня найти, ладно? Убеди их в этом, чтобы они поверили, клянусь детьми, это правда.
– Хорошо, я буду там. – Он потер лицо ладонью. – Диана, у тебя есть дети? Ты замужем? Давно?..
– Скотт, это не светская беседа!
– Диана, я тоже люблю тебя. Клянусь, я лучше покончу с собой, чем позволю кому-нибудь воспользоваться мною, чтобы добраться до тебя. – Он хрипло рассмеялся. – Оказалось, что я отлично умею резать себя. Боже мой, дитя, это же твой брат Скотт. Прошу, скажи мне: где тебя искать?
Он слышал, как она снова фыркнула.
– Где бы я ни была, я порхаю в траве.
Фраза ничего не говорила Крейну.
И снова раздался щелчок, и связь оборвалась.
Он осторожно перекатился на живот и поднялся на четвереньки, обливаясь потом, ругаясь сквозь зубы и морщась, когда невольно напрягал разрезанные мышцы ноги.
«Из парадной двери выходить нельзя, – думал он. – Даже за боковой дверью, как считает Арки, вполне могут наблюдать через перекрестие ружейного прицела.
Придется выбираться через окно спальни.
И ползти на четвереньках, самое меньшее, до коридора, чтобы меня не могли увидеть снаружи».
Он знал, что в доме больше никого нет… ни одного человека. И что же это за чертовщина в облике Сьюзен? Она достаточно реальна для того, чтобы ее мог видеть Арки – и даже говорить с нею! – и достаточно материальна, чтобы притащить в гостиную бутылку и стакан.
Кресло перед ним – Сьюзен, настоящая Сьюзен сменила на нем обивку позапрошлым летом. И еще, она переставила покосившийся книжный шкаф в угол, чтобы он стоял прямо, и еще она покрасила полы. Вчера он думал, что, возможно, ее сущность была столь важна для этого дома, что смогла сложиться в осязаемый образ.
Вчера это явление почему-то не казалось ему устрашающим.
Сейчас же его трясло от мысли о том, что он может встретиться с этим созданием в коридоре, и оно, может быть, как и он, будет ползать на карачках.
9
Перевод Я. Э. Пробштейна.