Прощай, мисс Совершенство

– Ты ведь знаешь, – как заведенная повторяет миссис Уистон-Стэнли еще минут двадцать. – Ты ведь знаешь, куда они уехали.

Наконец Кэролин их выпроваживает:

– Может, вернемся к этому завтра. Когда Иден придет в себя.

Женщина-офицер, которая старательно записывала в блокнот все, о чем мы говорили, смотрит мне в глаза и приподнимает бровь. Не знаю, что это значит: может, она хотела меня приободрить? Или, наоборот, показать, что ей все известно? Но откуда ей знать? Единственное, что может меня выдать, – это факт, что мы с Бонни лучшие подруги.

Но, так или иначе, я ведь правда не знаю, где она. И одно ничтожное сообщение от нее ничего не значит, да? Оно не поможет найти Бонни. Я знаю не больше, чем полиция или ее родители.

– Ты в порядке? – спрашивает Кэролин, приобнимая меня за плечо и ласково подтягивая к себе.

Я удивлена. Сбита с толку. Мне немного не по себе. «В порядке» плохо описывает мое состояние.

– Ага, – отвечаю я. – А для чего они вообще приезжали?

– Видимо, думали, что ты знаешь больше, – отвечает Кэролин, подумав. – Это ведь ты упомянула Джека, и, хотя ты не знала, кто это такой, одно имя уже навело их на правильный след.

А, вот оно что. Упс.

– Но они не знают, когда все началось и как развивалось.

Что это значит?

– Ладно.

– Хочешь поговорить обо всем этом?

– Не-а.

В моей голове всплывает образ: мистер Кон показывает нам в седьмом классе, как играть на колокольчиках. Он с таким восторгом рассказывал нам про эти идиотские колокольчики, с таким неподдельным энтузиазмом в них стучал, что мы едва не писались от смеха. Мальчишки до самого конца года называли его «Колоконом».

– Иден, – говорит Кэролин. Я поднимаю на нее взгляд, моргая. – Естественно, что ты шокирована. Возможно, тебе поможет, если мы поговорим. Сделать чаю?

– Нет, – отвечаю я, вырываясь из ее объятий. Мне нужно позвонить Бонни. Сейчас же. Лицо Кэролин омрачилось печальным разочарованием. Узнаю это выражение.

Иногда я потакаю желанию Кэролин, и мы изображем близкую дружбу между матерью и дочерью. А иногда – нет. И тогда я вижу это выражение у нее на лице.

– Полиция ведь вернется поговорить с тобой еще раз, – говорит она. – Ты уверена, что не хочешь сначала обсудить все со мной?

Если я и хочу с кем-то все обсудить, то только с Бонни.

– Может, позже.

– Иден…

Перепрыгивая через ступеньки, я бегу к себе в спальню и захлопываю дверь. Выхватив из сумки телефон, я читаю два сообщения от Коннора: «Я больше не сплю!» и «Зайдешь попозже?» От Бонни ничего. Я не отвечаю Коннору и отправляю Бонни срочное СМС, все из заглавных букв и вопроса «какого черта?!», а потом пытаюсь позвонить, но опять попадаю на автоответчик.

Боже, это просто бред какой-то. Оказавшись вдали от пристальных взглядов полиции и разгневанной миссис Уистон-Стэнли, я могу все спокойно обдумать. Выводы получаются неутешительные. Может, надо было рассказать им про сообщение Бонни сразу, как я узнала про мистера Кона? Но ведь я пообещала.

Я сажусь на кровать и, глядя в стену, уговариваю себя рассуждать разумно. Нет смысла паниковать. Это ведь Бонни! Самый ответственный подросток в мире. Но она сбежала с мистером Коном… НО ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, никакая опасность ей не грозит. Какая разница, что ее тайный бойфренд Джек – это на самом деле мистер Кон (боже правый, мистер Кон!), а не парень нашего возраста? Конечно, разница есть – да, ситуация немножко странная – даже очень странная, – и, видимо, логично, что Бонни хотелось ненадолго сбежать от надвигающегося скандала. Но скандал неизбежен, потому что они сбежали вместе – ГОСПОДИ, ОНИ СБЕЖАЛИ ВМЕСТЕ!!! – и она наверняка скоро вернется. Зачем мне ее выдавать? Это вообще не мое дело. Но все так волнуются – наверное, мне надо просто подождать, пока она вернется, и тогда они сами со всем разберутся. Может, я и сама немного волнуюсь. Интересно, куда они уехали. Интересно, куда они уехали. Надеюсь, с ней все в порядке. Боже, пусть с ней все будет в порядке.

Я отправляю еще одно бесполезное сообщение. Я пытаюсь угадать, что бы сделала Бонни, если бы я выкинула такой номер, а не она. Представляю, какой бы у нее был вид, когда она узнала бы. Потом я вспоминаю, что Бонни по-настоящему сбежала, и улыбка пропадает с моего лица.

Не так должна была пройти моя суббота. Может, мне позвать в гости Коннора, чтобы мы обсудили все это – или чтобы он меня отвлек? Тут моя дверь распахивается, ударившись о стену, и низенькое голубоглазое чудище вприпрыжку несется ко мне на кровать.

– Ничоси! – вопит оно.

– Дейзи, – взвизгиваю я, вкакиваю и проверяю, не осталась ли в стене вмятина. – Ты чего творишь!

– Значит, твоя Бонни сбежала? Ну вообще!

Она сидит, поджав под себя ноги и глядя на меня широко распахнутыми от волнения глазами.

– Уходи.

Но я не всерьез, и Дейзи это знает: она не двигается с места.

– Думаешь, они трахаются?

– Дейзи!

– Ну наверняка же. Фу!

В ее голосе столько восторга, точно ей только что вручили билеты в Диснейленд.

Слегка отпихнув ее, я ложусь рядом на кровать, хватаю подушку и накрываю ею лицо.

– Давай, рассказывай. – Дейзи колотит меня ладонями по ноге.

– Я ничего не знаю! – приглушенно возражаю я.

Хорошо, что Дейзи не видит моего лица.

Она фыркает:

– Ну да, конечно.

Я поднимаю подушку и кидаю на Дейзи злобный взгляд:

– А кто тебе вообще рассказал? Что, уже все знают? М-да уж, хорошо у нас хранят секреты.

– Конечно, Кэролин. – Она опрокидывается на спину. – Так что. Где они?

– Разумеется, я не знаю.

Она приподнимает бровь (Дейзи научилась приподнимать бровь в прошлом году, и с тех пор неуместно гордится этим новым навыком). И смеется, переползая по матрасу, чтобы положить голову мне на живот. Дейзи умеет переключаться с режима надоеды в режим лапушки за считаные секунды. Это меня и раздражает и умиляет.

Вот несколько фактов о Дейзи:

♦ ей двенадцать лет и три месяца;

♦ когда ей было семь, она пыталась поймать лягушку и упала в пруд, и с тех пор отказывается плавать;

♦ у нее синдром дефицита внимания и дискалькулия, но она говорит, что это тупые взрослые ярлыки, которые значат «любит веселиться» и «не любит математику»;

♦ она умеет меня рассмешить, как никто в мире;

♦ раньше она была милой и нежной, но, с тех пор как пошла в среднюю школу, становится все резче и жестче;

♦ она хулиганка своего класса. Кэролин с Бобом уже три раза вызывали в школу;

♦ у нее темно-русые волосы и синие глаза, и никто не верит, что мы сестры, потому что мы совершенно не похожи;

♦ она не помнит, каково это – жить с биологической матерью. Она говорит, что помнит только меня, а потом семью МакКинли;

♦ если понадобится, я пройду ради нее по раскаленным углям и битому стеклу;

♦ она – величайшая язва современности;

♦ я от нее в восторге.

Как бы Дейзи меня ни бесила, она – моя семья в самом подлинном смысле слова, какое определение ни используй.

Я считаю, что у меня три семьи. В каких-то точках они пересекаются; в чем-то отменяют одна другую, но все равно существуют на равных правах. Самая очевидная – это та, о которой я расскажу на устном экзамене по французскому, когда меня спросят стандартное «Опишите свою семью». МакКинли. Я – средняя дочь Кэролин и Боба. Они удочерили меня и мою сестренку Дейзи семь лет назад, и теперь мы – их дети наравне с их биологической дочерью Валери.

Однако если меня удочерили, значит, у меня была еще какая-то – родная семья. Возможно, даже «плохая». Я родом из семьи Костенко, которая состояла из меня, сестренки и нашей матери, «настоящей» матери. Мы втроем представляли собой странную, плохо функционирующую ячейку общества. Однако у меня в голове – там, где я храню секреты, – эта ячейка все еще существует. Даже если только в прошлом, в которое мне не вернуться… все равно она существует. Ни время, ни новая семья этого у меня не отнимут.