Страница 21 из 28
Тот заслуживал внимания и своим высоким родом, и судьбой, и тем, что оказался чуть ли не единственным видоком при таком значимом деле. Лет восемнадцати или девятнадцати, выше среднего роста, крепкий, с простым продолговатым лицом, высоким широким лбом. Заметно подрос и возмужал за два года в Перезванце. Темно-русые волосы, густые черные брови, а глаза под ними… Взгляд вроде бы спокойный и твердый, но если присмотреться – затягивает, как в глубокую воду. И даже дружелюбное внимание – верхний слой – начинает казаться немного опасным.
Сидя перед хозяйским креслом, Велеб мог отвечать на вопросы, не повышая голоса. В этой половине помещения почти никого не было: только сам хозяин, его младший брат и двое оружников.
– Мы с тобой почти из одних мест, – Мистина слегка улыбнулся ему. – Ты из Люботеша, а я в Хольмгарде родился. Давай-ка, расскажи мне еще раз, что запомнил. Все с самого начала, что и как ты видел.
Велеб принялся рассказывать все сначала. Он заметил, что воевода слушает его, одновременно думая о чем-то, но какие чувства вызывает рассказ, угадать было нельзя. Взгляд Мистины, устремленный прямо ему в лицо, имел отстраненное выражение, будто эти серые глаза изнутри закрыты стальными заслонками.
Проведя семь лет в Перыни, Велеб повидал волхвов и теперь начал понимать, почему Мистину опасаются, хотя тот держится дружелюбно. В нем было нечто общее с волхвами: наверное, привычка смотреть глубже, чем внешняя видимость. Велеб почти чувствовал, как тот пытается мыслью проникнуть прямо ему в голову и увидеть то, о чем Велеб, возможно, не говорит. Отчасти было досадно: ему нечего скрывать. Но Мистина не так чтобы подозревал его в сокрытии истины – по злобе или боязни. Он привык не доверять почти никому. Даже самая страшная клятва сказать правду не означает, что ты эту правду услышишь. Поневоле, обманутые собственными глазами и мыслями, люди лгут чаще, чем нарочно.
Время от времени Мистина задавал вопросы.
– Перезван выставлял дозоры – как же те бесы сумели подобраться так быстро и незаметно?
– Я сам в дозоре и стоял, – Велеб не видел за собой вины, но с невольным стыдом опустил голову. – Я и видел, как они вдруг из тумана выскочили. Лестницы у них были. В ров попрыгали, оттуда лестницы под тын поставили и полезли, как муравьи.
– Лестницы? – казалось, Мистина с трудом в это верит. – Сколько?
Велеб подумал, вспоминая, с каких концов стены чужаки прыгали во двор:
– Примерно сказать, пять-шесть. Две первые – по сторонам вежи, остальные вдоль стены, где ров.
– Как они выглядели?
Велеб описал – и лестницы, и как чужаки несли их, по шесть человек каждую, на плечах. Все это было у него перед глазами, пока он брался за рог и трубил, и сейчас ясно стояло в памяти.
– Даже я это в последний раз видел, когда в Вифинии брали города, – заметил Мистина. – Это умели делать… Перезван и его люди умели, но кто еще? Ты не слышал, чтобы Перезван кому-то рассказывал про лестницы в Вифинии или еще где?
– Нашим… мне рассказывал.
– А чужим? Благожиту? Дреговичам?
– Благожит у нас не был ни разу, а дреговичам… Боярин раза три в гости ездил, к Поведу на Карачун и к Назоричам на Дожинки, но я не слышал, чтобы он там про Вифинию говорил. И потом, когда они к нам пировать приезжали… про добычу он рассказывал, а про лестницы чтобы – я не слышал.
– И часто они к вам ездили?
– Да каждый год раза по два. Как боярина к себе приглашали, так потом сами к нам ездили. А большой дружбы не было меж нами. Так – мир подтвердить.
– Ты когда-то бывал при их беседах?
– Всегда бывал.
– С чего так? – Мистина поднял брови.
– У меня гусли, – Велеб невольно оглянулся, будто искал свой «гудебный сосуд»[8] рядом с собой. – Были. Боярин при гостях мне всегда петь приказывал, а когда сам в гости ездил, тоже с собой брал.
– А, помню. Ты и нам тут раньше про Волха и деву Ильмеру пел. Где ж гусли твои?
– Там остались, – вздохнул Велеб.
О гуслях своих он очень жалел. Из дома привезенные, дедом Нежатой подаренные, они были ему дороги, как живой друг. Но где там гусли искать – голову едва унес. Пристыдил мысленно сам себя – сколько людей сгинуло, а ты о гуслях сокрушаешься!
– Ладно, давай дальше, – велел Мистина.
Велеб рассказывал дальше: как метался меж изб, пытаясь скорее разбудить товарищей, а тем временем у него за спиной чужаки убивали всех, кто выбегал им навстречу.
– Точно ли всех перебили?
– Может, вы так быстро бежать пустились, что не видели, кто еще остался? – дополнил Лют.
– Нет, – Велеб качнул головой. – Мы последние были живые. Я, прежде чем на забороло лезть, весь двор оглядел. Никого на ногах не осталось.
– И Перезван истинно мертв?
– Я видел, как его убили, – Велеб на миг опустил глаза. – Два копья… Щит ему нижним зубом цепанули и в сторону отвели, – по сложившейся в дружине привычке он изобразил руками, как это было, и по глазам слушателей видел, что перед ними это зрелище встает очень ясно. – А прикрыть его из отроков некому было…
– Что это были за люди, опиши, как они выглядели, – предложил Мистина. – Славяне, варяги, хазары?
– Да какие хазары? – Велеб чуть не засмеялся такому нелепому предположению. – Не варяги. Славяне, по всему видно, свиты обычные, из опоны, в руках копья, луки, топоры…
– Мечи были?
– Я ни одного не видел.
– Шлемы?
– Два… или три. Щиты были, вот что странно. У всех. Сделаны как обычно, но дегтем вымазаны. Черные и воняли.
Мистина переглянулся со своими людьми. Значение этого известия они оценили. В быту славянских оратаев щиту не находилось ровно никакого применения, а сделать его – и умение требуется, и лишние средства, ведь нужен умбон из железа, его под кустом не найдешь. В случае большой войны собираясь на рать, оратаи брали копья-рогатины, луки и обычные рабочие топоры, пересадив их на рукоять подлиннее. Щиты, как и шлемы, имелись только у оружников состоятельного вождя, способного содержать постоянную ратную дружину.
– Готовились, – обронил сидевший слева от Мистины мужчина с желтыми острыми глазами, резковатыми чертами лица и рыжеватой бородкой.
– И они умели с ними обращаться? – спросил второй – с продолговатым варяжским лицом и очень светлыми волосами. По-славянски он говорил свободно, но слышно было, что язык этот ему не родной. – С щитами?
– Как тебе показалось, у них был опыт? – уточнил Мистина. – Сражений, я имею в виду.
Велеб задумался. Чем опытный в обращении с оружием человек отличается от неопытного, он за эти два года хорошо уяснил.
– Д-да, – не совсем уверенно отозвался он. – Они были в бою… не в первый раз. Они… все делали быстро, словно все знали, куда бежать и что делать… Не суетились, не метались, но и не мялись, от трупов не шарахались. Но бились… – он еще раз заглянул в свои воспоминания о скоротечной битве, – наши лучше бились. Наши были опытнее. Даже я, – он чуть улыбнулся, вспомнив свою единственную мгновенную схватку с кем-то из чужаков, которого толком не успел разглядеть из-под щита. – Но тех оказалось уж очень много. На каждого нашего – человека по четыре, по пять…
– Ваших было с полсотни, значит, этих…
– Сотни две с половиной – три, – Велеб еще раз вызвал в памяти, как видел с заборола надвигающуюся на городец волну.
Тогда-то ему показалось, что чужаков с две тыщи.
– Три сотни с щитами и опытом! – повторил Ратияр. – Чьи же это могут быть? У Благожита разве есть оружники? И с кем он воевал, откуда им было взять опыт?
– Они кричали «Хотимир!», – напомнил Велеб. – А это, говорят, Благожитов пращур.
– Боевой чур у них был?
– Нет. Я не видел.
– И стяга не было?
– Не было.
– Кто у них был главный?
– Я видел перед воротами, когда уже все они вошли, одного в шлеме. Впереди бежал и орал. Но я его не знаю. Да и знал бы – они же морды себе все сажей вымазали.
– Чего? – Мистина переглянулся со своими людьми; это известие их поразило. – Сажей?
8
Гудебный сосуд – струнный музыкальный инструмент. Гудьба – музыка.