Страница 2 из 5
– Нет, в этот понедельник не получится, – сказала ей мама за завтраком.
– Почему? Спаситель принимает и в каникулы!
– Я знаю, но дело не в этом, – с заминкой сказала мадам Кюипенс, знавшая, как Элла дорожит своей психотерапией (а может быть, своим психотерапевтом). – Папа записал тебя на сегодня к психиатру. Ну… к настоящему доктору. Потому что папа не поверил в твои штучки с больным животом, и я тоже. У тебя опять школьная фобия.
Сказала и изумилась действию своих слов: у дочери приоткрылся рот, расширились от страха глаза.
– Я ни на кого не променяю Спасителя! – выкрикнула она.
– Никто об этом не говорит, – возразила Виржини, хотя пообещала мужу, что положит конец бессмысленной психотерапии. – Через неделю опять пойдешь к месье Сент-Иву. А на этот раз – к специалистке.
– Какой еще специалистке?
– Специалистке по… – она чуть не сказала «психическим болезням», но вовремя спохватилась, – по школьной фобии.
– И чем эта специалистка мне поможет?
– Ну… есть такие лекарства. От тревожных состояний.
Мадам Кюипенс и сама не была уверена в том, что говорит. Есть ли на свете лекарства, которые могут заставить ребенка не пропускать уроки математики?
– А через понедельник я пойду к Спасителю? – с отчаянием в голосе спросила Элла.
– Да-да, конечно.
– Для меня это вопрос жизни или смерти, понимаешь?
В этот понедельник расписание Спасителя походило на кусок сыра – сплошные дырки. Дети разъехались на каникулы.
– Алло! – он снял трубку. – Мадам Кюипенс? Отменяете консультацию? Надеюсь, не из-за болей в животе?
Обычно он спокойно относился к отмене визитов, но тут не скрыл недовольства. Элла не приходила второй раз подряд. Мадам Кюипенс соврала что-то насчет анемии – необходимо-де показать Эллу терапевту, доктору Дюбуа-Герену, которого Сент-Ив прекрасно знал, – тот иногда посылал ему своих пациентов.
– И прием назначен именно на 17:15 сегодня?
– Доктор примет ее, когда сможет, в промежутке между другими больными, – выдумывала на ходу мадам Кюипенс, чтобы Сент-Ив не обиделся, если узнает, что речь идет не о терапевте, а о психиатре.
Спаситель перенес сеанс на следующий понедельник, 26 октября, но предупредил мадам Кюипенс, что третий пропущенный сеанс придется оплатить, – способ давления, к которому он никогда прежде не прибегал. Закончив разговор, он задумался, почему так поступил. Он чувствовал, что родители девочки недовольны его терапией (или самим психотерапевтом) и хотят его отстранить, но не мог этого допустить. Между ним и Эллой установилась особая связь. Какое-то время назад он даже уступил ее просьбе – или фантазии – и называл Эллиотом. И видел, как это ее сначала тронуло, а потом вдохновило. Возможно, он имел дело с non conforming gender kid – ребенком, который отвергал пол, с которым родился, и подспудной силой воли формировал свое тело. Элле удалось даже прервать процесс пубертата – ведь так называемая анемия не что иное, как отсутствие месячных. Внешне она оставалась бесполой: плоская грудь, узкие бедра. Она росла, была высокой и гибкой, как тростинка. Метр пятьдесят девять в тринадцать лет. И никакой анорексии – вес 41 кг, не много, но вполне нормально.
В дверь кабинета постучали. Спаситель никого не ждал, а потому отозвался не сразу. Стук повторился.
– Войдите.
– Прости. Знаю, я не должна вторгаться на твою территорию.
– На мою территорию… – Спаситель улыбнулся Луизе.
Она вошла с виноватым видом, на цыпочках. Спасителя позабавили ее повадки маленькой девочки. Он и не думал запрещать Луизе приходить к нему в рабочий кабинет.
– Что слышно от Алисы и Поля? – спросил он.
Как только речь зашла о детях, к Луизе сразу вернулась естественность:
– Они уже у Нану.
Отец отправил Алису с Полем в Монтаржи, к своей матери, чтобы они провели каникулы со своими двоюродными братьями Акселем и Эваном.
– Алиса страшно разозлилась на отца, – со смехом сказала Луиза. – Сорвались грандиозные планы потусить с подружками. Сегодня Сельма, Марина и вся их компания отправились в «Макдо» и в кино без нее.
– И ты смеешься, негодная мать?
– В кои-то веки она злится не на меня!
Луиза села на краешек кушетки и огляделась, словно впервые сюда попала: кресло, низкий столик для детей, коробки с игрушками и карандашами, полки с книгами, на стене репродукция картины Каспара Давида Фридриха[3] «Странник над морем тумана». А Спаситель рассматривал Луизу. Она напоминала ему одну американскую актрису 1960-х годов, вот только имя он позабыл. Такая же тоненькая, скуластая, с глазами лани и строптивым выражением лица. Они уже полгода были любовниками, время от времени проводили вместе ночь, но, по сути, не знали друг друга.
Луиза вдруг улеглась на кушетку и положила голову на валик.
– Вот так надо? – спросила она, представляя себя пациенткой психоаналитика.
– Ну-ну… – пробормотал Спаситель.
Он встал из-за стола и сел в свое рабочее кресло.
– Теперь ты должен мне сказать: «Расскажите о вашей матери», – насмешливо продолжала Луиза.
Из робкой девочки она вдруг превратилась в девчонку-подростка, бесцеремонно забравшуюся на кушетку с ногами в задорных розовых тапочках.
– Ты хочешь поговорить о своей матери, – откликнулся Спаситель, забавляясь неожиданной сценкой.
– Буду жаловаться, – ответила Луиза. – Уверена, к тебе поначалу все приходят пожаловаться. Разве не так?
Она вытянула вверх правую ногу в жемчужно-серых легинсах, прямую, безупречной формы, и принялась говорить, вертя ступней в разные стороны, как на гимнастической тренировке.
– Мама меня не любит. Только прикидывается на людях. Но я знаю, она любит только мальчиков. Моего брата – да. А я ей кажусь кривлякой. Только и слышу: «Перестань кривляться!» Вот скажи, разве я кривляюсь?
Задранная нога застыла.
– А что значит «кривляться»? – отбил мяч Спаситель.
Луиза поменяла ногу и теперь вертела левой ступней.
– Ну, это значит хныкать и бояться, например, выносить мусор в подвал. «Давай-давай, закаляй характер!» – сказала Луиза грубым голосом, изображая мать, которая шпыняла ее в детстве. – Она мне все время твердила, что я ничего не добьюсь в жизни из-за своей бесхарактерности. – Луиза помолчала. – И до сих пор твердит.
Она вскочила, снова села, изображая теперь Спасителя, и, склонив голову набок, сказала сладким голосом:
– Сорок пять евро. До свидания, приходите на следующей неделе.
Спаситель, глядя в ее смеющиеся глаза, с трудом удержался от ответа.
– Видал? – Луиза замахала длинными рукавами свитера, который позаимствовала в гардеробе Спасителя. – На меня напялили смирительную рубашку.
– Тебя лишили рук?
– Да.
– Совсем-совсем?
– Ага!
– И ты ничего не можешь?
– Я в плену.
Спаситель встал, наклонился над кушеткой, связал рукава, поднял Луизу и, прижав к себе так крепко, что она протестующе пискнула, поцеловал. Но игра прервалась – кто-то трижды стукнул бронзовой колотушкой в парадную дверь.
– Клиент? – спросила Луиза.
– Пациент, – поправил ее Спаситель профессиональным тоном. – Ну да, он звонил вчера вечером.
Но Сент-Ив совершенно забыл про звонок. Посетитель, послушавшись призыва таблички на двери: «Стучите и входите», уже усаживался в приемной. Спаситель быстро развязал рукава свитера и подтолкнул Луизу к портьере в глубине кабинета, за которой скрывалась дверь на другую половину дома. Чмокнул в щеку и шепнул:
– До скорого!
Потом поправил портьеру, вытряхнул из головы образ Луизы с ее стройными ножками и задорными тапочками и вышел к новому пациенту:
– Месье Кермартен?
Человек лет пятидесяти, волосы пышные, седоватые, приятное лицо. Войдя, он застыл, уставившись в потолок. Спаситель указал ему на кресло:
– Садитесь, пожалуйста.
– Да-да, спасибо, – отозвался месье Кермартен и примостился на кушетке.
3
Каспар Давид Фридрих (1774–1840) – немецкий художник-романтик.