Страница 4 из 14
– Какие русские? Нет там никаких русских. Там Ваффен СС, сцепилось с Вермахтом. Вермахту не нравится, что Ваффен СС оставляет им свои накладные расходы. Обидно Вермахту. Вы думаете, что про эти ценности только вам известно, а командование не в курсе? Ошибаетесь. Отлично известно. Вот почему мы здесь,– Михаил начал сам уже путаться в той ахинее которую нес и, щелкнув пальцами, протянул Клюгеру пакет с десятком сургучных печатей.
– Вас мы не просто отправляем в отпуск. Мы отправляем вас, как спец курьера в Берлин. Явитесь с этим пакетом в Рейхсканцелярию и сдадите в отдел личной почты Фюрера. Это послание ему. Вы понимаете, какую ответственную миссию мы на вас возлагаем?
– Хайль Гитлер,– подпрыгнул Клюгер.
Михаил осмотрел его с ног до головы и остался доволен выправкой. Выдал гауптштурмфюреру сто тысяч марок отпускных – командировочных, и спровадил, собираться. Клюгер выскочил из радиорубки сломя голову и вернулся через десять минут в полной готовности следовать в Берлин.
– Транспорт любой возьмите, какой сочтете нужным и проваливайте. По дороге нигде не задерживайтесь. До свидания.
– Я возьму Опель бригадефюрера и прямиком до Харькова,– сориентировался Клюгер.
– Молодец,– Михаил вскинул руку, гаркнул "Хайль" и гауптштурмфюрер вприпрыжку помчался в гараж.
Через пять минут он уже выезжал с территории аэродрома, высунув белый флаг и беспрепятственно проскакивая через все рубежи Ваффен СС и Вермахта. Ни кому в голову не пришло останавливать парламентера в немецкой форме. А еще через две недели Клюгер вручил пакет в Рейхсканцелярии дежурному офицеру и тот, приняв спец почту, забыл записать в журнал фамилию курьера. На стол Фюрера пакет попал с утренней почтой и первым его опять увидел Мартин Борман. Что-то знакомое почудилось ему в этом конверте и он поколебавшись решил его вскрыть, хоть на конверте и была надпись:– "ЛИЧНО ФЮРЕРУ В РУКИ".
– Как и в прошлый раз если, то лучше выкинуть и не показывать,– бормотал Мартин Борман, вскрывая почтовым ножом конверт. События на Восточном фронте мало приносили радостей в последнее время, и Фюрер пребывал в расстроенных чувствах. Жаловался на плохое самочувствие, волочил ногу и вообще отвратительно выглядел.
Новостей хороших, если честно, вообще не было. Какие-то мерзавцы напали на прошлой неделе даже на самую защищенную резиденцию Фюрера в центре Германии, в Баварии и устроили там настоящий террор. Кое-что им даже удалось взорвать и сжечь. Борман сжал кулаки так, что побелели пальцы и стукнул ими по столу. Манеру эту он перенял от Фюрера, который в гневе был страшен.
– Спокойно, Мартин, спокойно,– сам себе дал установку Борман и вскрыл конверт. В конверте оказался лист бумаги совершенно белый с обеих сторон.
– В прошлый раз было что-то написано и, бумага у конверта была необычная, очень крепкая,– вспомнил Борман подробности.– И конверт был с рисунком, а этот…– Борман повертел конверт, убеждаясь, что кроме десятка марок на нем ничего больше нет.– А этот вполне обычный. Сургуча многовато, пожалуй,– Борман принялся разглядывать марки, но они тоже оказались обычными почтовыми, разного достоинства, с профилем Фюрера. И "самый личный секретарь", пожав плечами, собрался было уже швырнуть пустой лист, совершенно не несущий какой либо информации в мусорную корзину. И уже скрючил пальцы, чтобы смять его в ком, но на белоснежном листе вдруг появилась линия, за ней еще одна и Борман замер со скрюченными пальцами, занесенными над бумагой.
"Тайнопись",– сообразил он, наблюдая за процессом проявления короткой надписи и рисунка под ним.
Надпись опять была на русском и всего из нескольких слов. Борман поморщился. Русский он учить не собирался. Зачем его учить, тратить время на этот язык недочеловеков, если под рукой всегда есть переводчики?
Рисунок тоже был непонятен Мартину. То что на нем изображен фюрер, он, конечно, сразу понял, узнав его по косой челке и усикам, но вот почему в нос этому карикатурному изображению уперся палец высунутый из сжатого кулака, было ему не понятно. Борман взял лист с появившимся рисунком в руку и, взглянул на него с обратной стороны, но там он по-прежнему оставался девственно чист. "Очень личный секретарь" вздохнув, принялся разглядывать рисунок, пытаясь понять, что же означает этот загадочный рисунок и стоит ли его показывать Фюреру.
"В прошлый раз Фюрер очень был расстроен",– вспомнил он обстоятельства передачи Фюреру предыдущего похожего послания и последствия, которые имели место. Очень негативные.
Мартин Борман поскреб гладко выбритый подбородок и задумался, тяжело и даже угрюмо. Лицо его приняло это озабоченное выражение и свидетельствовало, что решение дается "самому личному секретарю" нелегко.
"Не отдашь если то… а вдруг донесет кто-нибудь?"– Борман оглянулся, меняя угрюмое выражение на обеспокоенное. "Кругом глаза и уши",– даже в своем кабинете сегодня он был не уверен, что за ним не наблюдают.
"А вдруг"!– мысль эта пришла в голову, как здравомыслящая и Борман решительно надавил пальцем на кнопку, вызывая своего сотрудника-секретаря.
– Переводчика с русского языка ко мне,– распорядился он и секретарь, щелкнув каблуками, исчез за дверью. Переводчик появился через минуту, облизывая жирные губы. Борман оторвал его от завтрака и переводчик, прибежал, дожевывая дежурный бутерброд на бегу.
– Переведи, Пауль,– сунул ему лист Борман.
– Тут написано по-русски.– "Ты снова в дерьме. Твои Карл и Фридрих",– перевел Пауль.
– Та-а-а-к,– Борман опять принялся скрести подбородок.– Фраза была явно оскорбительного свойства и перед ним снова остро встала дилемма.– "Вручать или не вручать"? Принц Датский Гамлет в пьесе Шекспира со своей "Туби оно туби", пожалуй, посочувствовал бы сейчас "самому личному секретарю" Фюрера, у него, пожалуй, острота была более реальной. Фюрер мог разгневаться, забыть все заслуги и припомнить все промахи. Борман сунул злополучный лист бумаги с рисунком в конверт и положил его в папку с корреспонденцией, сунув предусмотрительно опять в самый низ.
"Может наши успехи как-то сначала смягчат сердце Фюрера и он воспримет это послание юмористически?"– подумал Борман, надеясь, что несколько стабилизировавшееся положение на фронтах в последнюю неделю, сгладит негативные известия. А утаить послание, да еще с тайнописью он уже не мог, показав его переводчику и ознакомив Пауля с содержанием.
– Пойдете со мной на доклад к Фюреру,– сухо бросил он ему, поднимаясь со стула.
– Слушаюсь,– вытянулся Пауль и кинулся открывать перед "самым личным секретарем" предупредительно двери.
Фюреру с утра нездоровилось и, только уступив настоятельному требованию Евы Браун, он за завтраком выпил стакан сока с крекером. События последних недель, навалились на Фюрера и буквально ухудшили его и без того отвратительное здоровье. Врачи, правда, заявляли, что все в порядке и причина плохого самочувствия отнюдь не в нарушении физиологических функций организма, а скорее психологического свойства, прописав массу успокоительных депрессивных медикаментов, список которых занял целую страницу, заполненную убористым почерком личного врача. Теодор Морелль – личный врач, всегда считал, что все причины болезней Фюрера являются следствием истощения кишечно-желудочного тракта, которое в свою очередь вызвано переутомлением нервной системы. Доктор пропагандировал применение, для излечения таких заболеваний, биологические витамины и амфетамины. Морелль всегда имел у себя под рукой запас этих чудо средств, выделенных из кишечников лучшего поголовья скота. И не абы какого, а выращенного в экологически благополучных районах союзницы Германии – Болгарии. Болгарские крестьяне, сдавая выращенных бычков на убой и представить себе не могли, что помогают сохранить здоровье Великому Фюреру. Список лекарств назначенных Гитлеру его лечащим любимым врачом, уже перевалил за третий десяток и некоторые близкие ему люди, начали косо посматривать на Морелля, считая "свиньей", как Ева Браун, "негодяем и имперским укольщиком", как Герман Геринг и "отравителем", как Карл Брандт. Все трое были правы и дальнейшие события исторические это подтвердят. Но пока Морелль был в фаворе и пользовался благорасположением Фюрера в своих корыстных целях на всю катушку, открывая фармацевтические фабрики по всей Германии и снабжая население Рейха своими витаминами и медикаментами, вырабатываемые из флоры кишечников животных. Даже "порошок от вшей", обязательный к использованию во всех подразделениях Вермахта, выпускался на фабриках этого оборотистого доктора. Назвал он этот порошок "русским", очевидно намекая на то, что в основном на Восточном фронте водятся эти паразиты. 1943-ий год таким образом был для "авантюриста-свиньи-доктора" звездным. И пользуясь тем, что Фюрер запретил в своем окружении обсуждать его персону, а тем более методы лечения им избираемые, Теодор Морелль, пользовался этим самым бессовестным образом, увеличивая список медикаментов и их дозы при лечении своего самого высокопоставленного пациента. Вот и сегодня он находился рядом с Фюрером в подземном бункере и сам лично сделал ему все необходимые уколы. Амфетамины, вколотые лошадиной дозой, совершили очередное "чудо", проявившись в эффекте эмпатии. Эмпатогенный эффект, создающий ощущение благополучия, открытости и эмоциональной близости с другими людьми был необходим Фюреру в его многотрудной жизни. Мореллю эмпатия тоже была нужна, как воздух, но исключительно в тщедушном теле Рейхсканцлера. В своем теле ему хватало присущего ему по жизни собственного оптимизма. Самоуверенность плескалась в его свиноподобной тушке и светилась в глазках задорным огоньком.