Страница 6 из 26
– К-к-как вскрываться? – Сева начал заикаться.
– Как-как, всей хатой, – раздраженно уточнил Сергей.
– Ну, да. Утром перед поверкой заложим доминиш-ками тормоза, чтобы цирики не вломились, – развивал мысль Бубен. – Дружно суициднемся. Часа на три нас должно хватить, за это время подтянем журналистов и выставим требования.
– Требования? – Севу перекосило.
– А как же! Телефоны, дороги, бухло, наркотики. Кокаина хочешь?
– Я не смогу суицы… суицы… калечить себя, – простонал Черный плащ.
– Эх, ни своровать, ни покараулить. Ладно, ты не волнуйся, мы тебя сами вскроем. Вот так. – Бубен провел ребром ладони по сонной артерии юноши. – Шер, справишься?
– С удовольствием, – отозвался мошенник.
– У моего папы сердце больное, он не переживет. – Севу колотило.
– Зато по телевизору тебя увидит, – без намека на иронию подбодрил Алтын.
– Не гоните жути. Может, все еще обойдется. Условия примут, врачи успеют, – зевнул Бубен.
Сева лег на лавочку и не поднимался до конца прогулки.
По возвращении в хату день пошел по новой кривой. Алтын с непроницаемым видом взялся точить пластмассовый нож. Мерный скрежет пластика о железные нары звучал в ушах Зайца нарастающим набатом. Он давился куревом и панически перебирал в голове возможные варианты срыва. Увы, ничего порядочного в голову не приходило. И вдруг осенило! Раскопки в развалах газет и журналов увенчались успехом. На свет была извлечена «Работница» с иконой Михаила Архангела на одной из страниц.
Аккуратно вырвав образ, Сева умиленно обратился к блатным:
– Смотрите, это Сергей Радонежский. Ваш святой!
– И чего? Соскочить хочешь? – Бубен всегда старался смотреть в суть проблемы.
– Я?! Нет… – замялся Заяц. – Просто, если я погибну, папа не переживет. И на вашей совести будут две смерти. Нельзя, грех большой.
– Ты когда это верующим стал? – поинтересовался Алтын, аккуратно снимая с ножа пластиковую стружку. – Заяц, ты от греха подальше засухарись до утра, а то вскроем тебя не по расписанию.
После отбоя потушили свет. Зэки завалились на койки, в полудреме топчась по музыкальным телеканалам. Сева, дабы не раздражать общество, тихохонько сидел за столом в засаде на спящих сокамерников. Он твердо решил не смыкать глаз, угроза Алтына звучала как приговор. Взбадривал себя Заяц методичным уничтожением недельных запасов растворимого кофе и курева. Храп, раздавшийся сверху, стал для него сигналом к действию. Достав из баула блокнот, Сева судорожно вырвал страницу и крупными буквами написал: «Утром камера вскроется, заблокируют дверь, вызовут прессу. Меня хотят убить! Помогите!!!»
Засунув маляву в кальсоны, Заяц с кружкой направился к шипящему чайнику, руки ходили ходуном, но кофе на этот раз в его планы не входил. Налил кипятка, сжал зубы, зажмурился и плеснул на руку.
Сева взвыл благим матом, камера проснулась, вертухаи застучали в тормоза.
– Позовите, пожалуйста, врача! Я сильно руку обжег! – промычал Заяц, прижавшись щекой к штифту.
– А ну-ка иди сюда! – сонный Бубен заподозрил подвох. – Давай сюда руку!
Все было взаправду. В натуральности ожога и искренности страданий Севы сомневаться не приходилось. Таких последствий от членовредительства не ожидал и сам пострадавший.
– Иди отлей на руку, дебил, – участливо посоветовал Бубен. Заяц послушно пошкандыбал на дальняк.
Через десять минут «кормушка» отвесилась, в проеме замаячила медичка.
– Что у вас произошло? – Доктор недоуменно поморщилась от запаха покалеченной руки.
– Ошпарился, доктор! – прокартавил Сева, здоровой рукой незаметно просовывая в «кормушку» записку.
– Сам ошпарился? – скинув маляву в карман халата, недоверчиво уточнила врачиха, брезгливо натягивая перчатки.
– Сам, сам, – облегченно вздохнул Заяц. – Случайно получилось.
Обработав сваренную руку, медичка удалилась. Сева, распечатав очередную пачку сигарет, направился к дубку.
– Стоять! – заорал Бубен. – Куда пошел?
– В смысле, Серега? Чего ты? – залепетал Заяц.
– Тыкни кобыле под хвост! Все, теперь живешь у тормозов.
– Почему? – Сева начал заикаться.
– Зафаршмачился, народный целитель, сам себя обос…
– Ты же сам сказал?!
– А если я тебе скажу в……, начнешь?
– Или уже начал? – ехидно подхватил Шер с соседней полки.
Заяц обмяк, сполз по стене на корточки и уставился в пол.
– Ладно, утром посмотрим на тебя. Может, заработаешь себе скачуху, – зевнул Бубен, переворачиваясь на другой бок.
Скачуха Севу не интересовала. Ночь перевалила за экватор, реакции на записку не наблюдалось. Поскольку доступ к баулу был закрыт, пришлось воспользоваться клочком туалетной бумаги, на котором под шум воды Заяц накропал: «Заберите меня из камеры! Спасите!»
– Будьте так любезны, позовите, пожалуйста, врача. Пусть, если возможно, принесет обезболивающее, – заныл он, вжавшись губами в дверной косяк.
– Ты что такой тревожный? – встрепенулся Бубен.
– Рука болит, – проскулил Сева.
– Не помогает больше народная медицина? – загоготал Шер.
Железная форточка отворилась, в ней снова возник женский профиль.
– Сделайте что-нибудь. – Сева высунул наружу голову дальше руки, скинув в коридор очередное послание.
– Не волнуйтесь, все утром, – шепнула врач и громко продолжила: – Кроме но-шпы, ничего больше нет.
– Давайте. – Сева сгреб таблетки.
Ровно в семь включили свет. Все мирно спали. Один лишь Заяц, одев под утро толстый шерстяной свитер с воротом под горло, куртку с капюшоном и сверху замотавшись шарфом, изо всех сил таращил глаза, борясь с одолевающей дремотой. В тишине из-за двери отчетливо доносилось шуршание, сопение вертухаев. Ждали представления, но оно не начиналось. Настало время поверки. Под лязг замка арестанты попрыгали со шконок, все еще пребывая в сонном забытьи. Вместо дежурного офицера в камеру ввалился «резерв» – тюремный спецназ в полной амуниции: маски, каски, щиты, дубинки. Из-за щитов выглядывала знакомая рожа капитана.
– В камере четверо. Все нормально, – доложился Шер, накануне назначенный дежурным.
– Точно все в порядке? – оскалился капитан.
– В порядке – спасибо зарядке, – ошарашенный взгляд Алтына разрывался между ощетинившимися гоблинами и закутанным Зайцем.
Со Славой Шером и Зайцем вышла некрасивая, но очень живописная история. Заяц признавал в мошеннике неоспоримый авторитет, опору и защиту в непостоянстве тюремных будней. Но с появлением в хате блатных он решил поменять учителей, переметнувшись под бандитское крыло. Как-то раз, желая закончить пустой спор с Зайцем, Шер в сердцах назвал его петухом. На следующий день во время прогулки Бубен, внимательно оглядев Зайца, спросил его:
– Сева, ты действительно дырявый?
– Нет, ты чего, нет, конечно, – замельтешил Заяц.
– Интересная фигня получается. Тебя Шер при всех объявил пидором, а ты смолчал.
– Серега, а что мне теперь делать?
– Если объявил, пусть обоснует. Обоснует – будешь курой, если нет – тогда должен с него спросить.
– Как это – спросить? – предложенная альтернатива Севу не вдохновляла.
– Как с понимающего! – в глазах Бубна блеснул кровожадный огонек.
Спустя часа два сокамерники уселись за дубок. Заклокотал чайник, по кружкам захлюпал кипяток, поднимая со дна пряные россыпи.
– Слава, ты меня вчера петухом назвал, – без предисловий начал Заяц, косясь на Бубна.
– Ну, и что? – зевнул в ответ Шер.
– Обоснуй! – дерзость была напускной и фальшивой. Заяц геройски посмотрел на Серегу, тот одобрительно кивнул.
– Без объяснения причин, – отрезал Шер.
Заяц не растерялся. Схватив кружку Алтына, он резко плеснул содержимое в лицо обидчику.
Кипяток плетью врезался в кожу, оставив на щеке и шее мошенника размашистые рубцы. Шер не успел матерно взвыть, как под грохот тормозов в хату влетели вертухаи…
После моего заезда Заяц пробыл в хате четыре дня, не переставая развлекать и раздражать окружающих.