Страница 7 из 17
Первого, второго и третьего сентября немцы подтягивали к окруженной дивизии 109-ой свои последние резервы, а бойцы этой дивизии без продовольствия, без боеприпасов, без поддержки с воздуха, зарылись в болотистую землю и гибли сотнями под обстрелом немецкой артиллерии и от авиационных налетов. Командующий фронтом разрешил выходить из окружения и полученный от него приказ был передан всем оставшимся подразделениям. Решено было ночью, с третьего на четвертое пробиться через пехотную дивизию Вермахта и для этого сосредоточиться севернее Костырей. Практически все оставшиеся в живых были ранены и не могли унести с собой всех тяжелораненых. Приходилось надеяться на «человеколюбие» немцев. Лучше всего обстояли дела в дивизии на правом ее фланге, где пока хватало боеприпасов и они даже делились патронами с соседями. Гранат немецких пока тоже было достаточно и дивизия стояла благодаря этому пока, не оставляя позиций и не сдаваясь в плен.
В овражке, утром первого сентября был обнаружен небольшой склад ГСМ с бочками солярки, всего тонну нашли в 200-х сот литровых бочках и заправленные ей два Т-34-ых, готовы были к ночному штурму немецких позиций. От дивизии осталось боеспособных бойцов процентов 25-ть и пробиться к своим шансы были минимальными. Только сконцентрировав их на коротком фронте появлялась такая возможность. Из старших офицеров дивизии в живых оставался еще зам. командира дивизии полковник Урбан и командир полка 219 батальонный комиссар Лебедев. Жив был и Казначеев, командовавший теперь обороной в центре. На Сергее повис правый фланг и человек двести красноармейцев с надеждой на него поглядывали, сердцами чувствуя, что этот свой и никого не бросит. Лежачих и совершенно беспомощных среди раненых не было, благодаря своевременным перевязкам с мазью, и Сергей не думал кого-то здесь оставлять.
Атака началась в три часа и начали ее Т-34-ые, с нашлепнутыми «Завесами» на броне. Подчинявшиеся Сергею танкисты, получили от него приказ утюжить немецкие окопы по всей линии фронта и лейтенант Ефремов, раненый в руку, с помощью экипажа влезающий в люк, радостно улыбался, будто шел не в бой, а на гулянку ехал в соседний колхоз.
– Проутюжим сволочей, не сомневайтесь, товарищ майор. До встречи у своих.
– Вы там повнимательнее, мы следом рванем, нас не передавите,– крикнул танкистам Сергей и махнул рукой.– Заводи,– двигатели взвыли и два Т-34-х поползли на позиции 267-ой пехотной немецкой вперемешку с 23-ей, удивляя наблюдателей. Дождавшись, когда танки доползут до немецких позиций и с ревом развернутся влево и вправо, давя и сминая наспех вырытые щели и траншеи, сто девятая молча поднялась и двинулась к ним, наплывая темной тенью безмолвной и страшной. Гренадерам, оставшимся в живых после этого ночного прорыва, долго потом будут сниться эти свалившиеся им на головы сначала танки, а потом русские красноармейцы. В бинтах и сверкающие трехгранными штыками на своих винтовках. Почти без выстрелов, оборону немцев смяли на ширине до километра. Пройдя за два часа оставшееся расстояние до своих, проломили еще одну линию, восстановленную немцами после прорыва 30-го августа. Вышли и вынесли почти всех раненных, сохранив знамена полков и дивизии. Сохранив два танка и притащив с собой штук сорок немецких пулеметов МГ и пехотных переносных минометов десятка два.
Узнавший о прорыве немецких линий, командующий фронтом только что днем утопивший танки в болоте и снявший с командования армии генерала Селезнева, сунулся сюда со своим замом Богдановым, чтобы лично возглавить удачную операцию. Дивизия вышла вполне успешно, но ее всю нужно было отправлять в медсанбат и командующий психовал по этому поводу. Погнать людей на позиции, раненых и голодных, даже он не посмел и приказав своему заму готовиться к очередному прорыву, укатил в Ельню, где освободившая городок 19-я дивизия вполне могла стать тем самым стратегическим резервом, который был ему так необходим здесь в 43-ей армии. Прибыв в городок и узнав на КП 19-ой, что буквально пару часов назад целый полк этой дивизии попал под огонь собственной артиллерии и понес ощутимые потери в живой силе, Жуков снял с должности комдива с начальником штаба, понизил в должностях оставшихся в живых командиров 315-го и 32-го полков и даже хотел отдать под арест обоих, но потом передумал, так как офицеров не хватало, а сидеть под арестом «ЭТИ», во время боя, просто не имели право. Остаткам дивизии, под командованием очередного назначенного комдива-майора он приказал выдвигаться скрытно на южный фланг и поступить под командование Богданова.
Четвертое сентября ушло на передислокацию и пятого утром в 7.00 43-я опять пошла на прорыв, устилая трупами красноармейцев смоленскую землю. Хватило остатков 19-ой, 109-ой и 211-ой дивизий на две атаки. В ночь на пятое Жуков отстранил Богданова от командования армией и поставил нового генерала – Собенникова.П.П.
Петр Петрович Собенников, получив под начало потрепанную армию, приказал атаки прекратить и потребовал у командующего фронтом пополнения и боеприпасы. Жуков, не привыкший к ультиматумам, вынужден был, скрежеща зубами, дать пару дней армии на доукомплектовку боеприпасами и живой силой. Чехарда, которую он устроил с кадрами, надоела не только ему самому, но уже вызывала раздражение и в Ставке. Он уже собрался отправиться в Москву с докладом и какие либо операции вообще-то считал сейчас бессмысленными, но специально задержался на день, чтобы позлорадствовать над вновь испеченным командующим и своими глазами увидеть его позор. Каково же было его удивление, когда этот выскочка, нарушая все мыслимые положения боевых уставов, начал атаку не в 7.00, как все нормальные люди вместо завтрака, а ночью в четыре часа и вышвырнул немцев из их окопов за Стряну, пройдя за два часа все те же пресловутые 12-ть километров. Для немцев это стало шоком и они вынуждены были ослабить северный фланг и отступить там еще на шесть километров, выравнивая линию фронта и перебрасывая освободившиеся дивизии против прорвавшейся 43-ей. В результате тяжелых боев 8-го и 9-го сентября им удалось выдавить обнаглевшую 43-ю армию обратно к Десне и закрепиться на прежних позициях. Жуков довольно ухмылялся, слушая доклады с северного выступа, где пока наступило затишье. Что-то победное просматривалось во всей этой свистопляске вокруг городка и ему уже было что доложить.– «Трудно, с кровью, героически, но выбили немецко-фашистских поработителей с советской земли»,– поэтому появившийся в штабе фронта, заляпанный с ног до головы грязью, генерал-лейтенант Собенников Петр Петрович, высказавший ему все что он про него думает, не выбирая выражений, привел Жукова в ярость. Орали они друг на друга, как два ямщика и чуть не дошло до мордобоя, оттащили Собенникова, который рвался к Жукову и самое ласковое слово было «шкура», из всех что он произнес, к нему обращаясь.
– Ты зачем шкура.-пи-пи-пи. Бросил пи-пи-пи армию на убой пи-пи-пи-пи-пи-пи? Орал Собенников.– За каким хреном?
Жуков конечно не обязан был отчитываться перед командующим армией, да еще позорно дважды отступавшей, что он и высказал все с теми же пи-пи-пи.
В итоге судьба генерал-лейтенанта сложится в ближайший месяц не совсем благополучно – это если мягко сказать. А если сказать откровенно и просто, то сложится она у него хреново. Через месяц -16-го октября его арестуют, разжалуют, лишат всех наград и посадят на пять лет. Георгий Константинович был злопамятен и при первой же возможности нагадил ему. Верховный Совет примет ходатайствование о помиловании и судимость с генерала снимет в следующем году, в 1942-ом. Понизят в звании до полковника и в феврале месяце он опять будет в армии. Дойдет до Берлина и вернет свое звание генерал-лейтенантское. А в сентябре 1941-го, его держали пятеро и он тянулся к кобуре, чтобы пристрелить мерзавца, за идиотские приказы. За погибших бесполезно тысячи парней. Его бойцов, с которыми он прошел туда и обратно по колено в крови и теперь хотел внятно услышать. Зачем?
Ответов у Жукова не было. Он похоже никогда особенно не задумывался заранее, зачем посылает людей на смерть, справедливо рассудив, что причина всегда отыщется потом. Когда человек мыслит в глобальных масштабах, разве может он вникать в мелочи? Нет, конечно. Ну, десять тысяч человек легло еще в землю, ну поползут двадцать тысяч без конечностей по городам и весям, это много или мало для такой страны как Россия? Бабы нарожают еще. Так что зря орал, психанувший генерал-лейтенант. Сидел бы в своей задрипанной 43-ей молча, глядишь Георгий Константинович иначе бы составил рапорт в Ставку и не на нары бы загремел, а получил бы орденок. Все же, если по справедливости, то каб не 43-я, так и победы бы не было. Это она отвлекла на себя все резервы немцев, уничтожила пять их дивизий вместе с танками и артиллерией. Это она прошла с боями почти сорок километров если мерить туда и обратно все перемещения, тогда как двадцать четвертая армия топталась на месте, увязнув в Ельнинском котле. «Язык твой – враг твой»,– думал Жуков, улетая в Москву.