Страница 10 из 17
Именно эти бунты, а так же обращение с протестами советского правительства к мировой общественности, заставили руководителей Третьего Рейха распорядиться о снабжении этих лагерей продуктами. Начали варить баланду, ту самую, которую упоминают во всех кинофильмах и книгах. Эти, сидящие за колючкой под Романьками были еще «свеженькими», голодными, но еще не истощенными настолько, чтобы переть на пулеметы. Они еще кучковались, очевидно, находя сослуживцев и земляков, но глаза их уже поблескивали нетерпением и озлобленностью. Еще пару дней и они выберут солдатский комитет, который потащится к коменданту с петицией и скорее всего будет расстрелян. Тогда либо бунт и смерть от пуль, либо мучительная смерть от голода. Другой альтернативы командование Вермахта им не предложит, сдав на руки СД с системой айнзатцгрупп и зондеркоманд. В результате из попавших в плен, выживет один из пяти… Чтобы ответить перед советским правосудием. Родина спросит не менее сурово, в лице сталинской администрации и через десять лет после войны уже трудно будет встретить бывших узников гитлеровских и сталинских лагерей среди живых. Эти люди, сидящие сейчас на пожухлой осенней траве, не знали о своей судьбе и их лица выражали обыкновенные человеческие чувства. Глаза смотрели с любопытством, враждебно, презрительно, подобострастно. С надеждой. Но черная тень уже упала на эти лица, превратив в безликую массу, обреченную и жалкую. У всех у них были матеря, ждущие писем, жены, невесты, дети, братья и сестры. Россия. Она смотрела на Михаила из-за колючей проволоки, натянув на уши красноармейскую пилотку и подняв ворот шинели, без погон и хлястика.
У ворот, сколоченных из жердей и перетянутых колючкой крест-накрест, толпилась прибывшая только что очередная партия пленных, проходящая стандартную процедуру регистрации. Сидящий на табурете писарь-фельдфебель записывал очередного кандидата в покойники, требуя предъявить красноармейскую книжку и красноармейцы стояли в колонну по три с приготовленными заранее белыми картонными сталинскими ауйсвайсами, в которых для рядовых даже и фотография не предусматривалась. Конвой курил, расслабившись и уже привыкший к покорности этой серой массы, терпеливо ожидая окончания тягомотной процедуры, предусматривающей даже подпись пленного в последнем столбце. Красноармеец ставил крест в этой графе, получал порядковый номер взамен красноармейской книжки и вливался в толпу таких же пронумерованных. Шел, разыскивать знакомых и земляков, переступая через протянутые ноги и тела. А его красноармейская книжка летела в ящик из-под снарядов на тысячи изъятых прежде, потрепанных и совсем новеньких. Этот человек переставал быть таковым, пропадая без вести по терминологии военного времени.
Увидев подходящих двух офицеров СС, конвой вытянулся по стойке смирно, рявкнув на пленных и те не поняв команды произнесенной на немецком: – Руи,– тем не менее, замерли, вытянув шеи в сторону подошедших эсэсовцев, им все еще было в новинку и в любопытство. Выскочивший из ворот обер-лейтенант, вскинул руку и доложил, как положено, преданно тараща синие, арийские глаза. Здесь пока распоряжался Вермахт, оторвав от своего организма целый взвод пехоты.
Михаил махнул рукой, скривившись недовольно и спросил обер-лейтенанта:
– Скажите, герр обер-лейтенант, каковы дальнейшие мероприятия запланированы вами в отношении контингента поступающего в этот лагерь?
– Не могу знать, герр штурмбанфюрер. Жду указаний. Пока таковых нет. Наша задача, обеспечить охрану, пока пленные не будут переданы в ведомство военной полиции – СД.
– Питание вы, я вижу, также организовывать не собираетесь?
– Не имеем возможности, герр штурмбанфюрер,– обер-лейтенант продолжал «есть глазами» начальство.
– Возможность придется изыскать, герр обер-лейтенант. Мы гуманная нация, в отличие от этих недочеловеков и подписали все конвенции. Проявите солдатскую смекалку. Вам необходимо превратить этот лагерь из концентрационного в фильтрационный. Слушайте задачу. Всех пленных, немедленно разогнать к чертовой матери. Пусть русские сами кормят своих соотечественников, не пожелавших воевать. Вермахт не может тратить силы и средства на их охрану и содержание. Пусть убираются на все четыре стороны, с условием не путаться под ногами наступающей германской армии. Выдать всем временные аусвайсы, с печатью и пусть катятся ко всем чертям. Выпускать по три человека, вон в ту сторону,– Михаил ткнул пальцем в сторону жиденькой рощицы, на краю поля.– Пока первая тройка не отойдет вон к тому лесу, следующих не выпускать. Не хватало нам еще толп этих на дорогах. Выдавать каждому стандартный армейский сухой паек и гнать в шею. Пусть расходятся по домам и работают, раз воевать не хотят. Вам понятна поставленная задача? Директива подписана самим фюрером от вчерашнего числа за номером 1409/41. Мне думается весьма своевременно позаботился фюрер о решении этого вопроса и как всегда решение принял гениальное. Хайль Гитлер!
– Хайль!– обрадовался обер-лейтенант и тут же озабоченно наморщил лоб. Задача обеспечить пленных питанием и выдать суточный запас продуктов, отпуская, ему показалась невыполнимой и он набрался смелости спросить:
– Герр штурмбанфюрер, с продовольствием проблема. Имеющееся в наличии, предназначено для своих нужд.
– Разрешаю, для выполнения задачи, изымать продукты из проходящего мимо транспорта. Того, что движется с востока. Выставить патруль и группу осмотра. Излишки, не обозначенные в сопроводительных документах, считать трофеем принадлежащим Рейху и использовать для снабжения пленных русских. Изымайте все, что посчитаете нужным, для выполнения поставленной задачи.
Обер-лейтенант – парень сообразительный, моментально смекнул, какой уровень официального мародерства ему только что предоставлен и гаркнув: – Яволь,– приступил к выполнению поставленной задачи с истинно арийской расторопностью. Его гренадеры так же обрадовались предоставленной возможности слегка потрясти «тыловых крыс» и принялись за это со всем усердием. В первом же грузовичке остановленном ими, были обнаружены незадокументированные грузы и из кузова полетели на обочину коробки с сухим пайком и мешки с пшеном. Сопровождающий колонну из пяти таких грузовиков гауптман был вежливо послан сначала к чертям собачьим, а потом к штурмбанфюреру, когда он стал настаивать на выдаче ему каких-то расписок и официально принять груз.
Гауптманом занялся Сергей, выпотрошив его при содействии двух солдатиков Вермахта до исподнего и обнаружившего в личных вещах очень много интересного. В том числе несколько сотен тысяч советских рублей с лицом их большевистского вождя на купюрах. Сергей совал купюры в лицо гауптмана и тот трясся осенним листом, проклиная себя за строптивость несвоевременно продемонстрированную.
– К большевикам собрался перебежать?– орал на него Сергей.– Для этого деньги припас? Расстрелять,– приказал он солдатам и те растерянно затоптались рядом с гауптманом. За такую мелочь, как трофейные деньги, можно было расстреливать каждого второго. Командование, через офицеров постоянно объясняло, что денежные знаки советские выбрасывать и уничтожать не следует, что используя их, Рейх наносит экономический ущерб большевикам. Рекомендовалось их сдавать в полковую сберкассу и даже был назначен обменный курс на оккупационные марки. Но многие солдаты не торопились это делать, справедливо полагая, что раз рубли в обороте сохраняются, а они на территории России, то возможно им они еще понадобятся при расчетах с местным населением. И вдруг «расстрелять».
– Что замялись? У самих рыло в пуху? Ладно отставить. Пшел вон отсюда, мерзавец,– рявкнул Сергей и гауптман, подхватив свое барахло, запрыгал в сторону грузовиков, крестясь и поминая всех святых, которых ему удалось вспомнить.
Пяти выпотрошенных грузовиков обер-лейтенанту показалось недостаточно для выполнения задачи и он продолжил разрешенный ему разбой, распорядившись варить для пленных пшенку и одновременно начинать их выпроваживать с территории лагеря. Мобилизованные для нужд лагеря три полевые кухни, кстати проезжавшие мимо, в сторону, правда, фронта, дымили трубами и распространяли вокруг запах солдатской каши. Пленные, услышав что их собираются отпускать, да еще и документ какой-то выдав, не верили своим ушам и столпились у выхода из лагеря. Поверили, когда первая тройка, получив аусвайсы, сухие пайки и котелок каши на троих с ложками, умотала в сторону рощи. В руки им сунули еще и по буханке хлеба, который к радости обер-лейтенанта был обнаружен его подчиненными в следующем «караване». Хлеб был недельной давности и им можно было убить, если ударить по голове, но пленные не привередничали и это обер-лейтенанта так же радовало. Русские, как он заметил, вообще народ не прихотливый. Штурмбанфюреры, проследив за начальным этапом фильтрационных мероприятий, наконец-то ушли в штаб 4-ой воздушной армии, пообещав заглянуть через пару часов и обер-лейтенант с резкой фамилией Багонетт – штык, тут же принялся доказывать что не зря ее носит. И что он не только на фронте умеет выполнять поставленные перед ним командованием задачи, но в любом месте. День этот у обер-лейтенанта был самым удачным с первого дня этой Восточной компании. Ему, правда везло, и ранений он пока с контузиями не получал, но вот так проявить свою власть ему довелось впервые и это ему откровенно нравилось. Исключительно для успешного выполнения поставленной задачи, он тормозил автотранспорт и тряс трофейщиков – крыс тыловых со всем усердием конфисковывая для нужд лагеря все, по его мнению, необходимое. К его удивлению транспорт двигался с востока набитый битком, а сопровождающие его тыловики объясняли это тем, что не хотели гнать транспорт порожняком и с готовностью делились содержимым.