Страница 28 из 34
Под доносившийся издалека набатный звон бревно качнулось в десятке рук и ударило острым носом в створки ворот. Ворота устояли. Принесли второе бревно, суковатое, как ерш. Колотили им быстро, круша с удвоенной силой, пока расшатанные створки с треском вдребезги не разлетелись. Открылся большой пустой двор с деревом посередине и каменными изваяниями зверей возле крыльца.
В доме не успели ничего предпринять для защиты. Там были только смирные невольники в золотых гривнах. Самые ретивые смутьяны выволокли их и швырнули на снег под ноги толпе. Рабы глядели умоляюще, ничего не понимая. Им надавали пинков и прогнали. Этот дом еще не додумались разграбить - гомоня, вывалились со двора, устремились к следующему подворью.
Здесь в ворота били уже не бревнами, на них бросились всей толпой, с азартной яростью отбивая плечи и бока, пока створки не рухнули внутрь.
- Держи! - По двору разбегались закутанные фигуры. - Хватай! Сорвали покрывало с женщины, гогоча, бросили ее на снег, и сразу сомкнулся над упавшей круг алчущих, раздался звериный рев. Кому не досталось, ринулись с растопыренными руками на поиски добычи. Если попадался оруженосец, подросток, челядинец - зверскими ударами валили, топтали, били головой об стены, мозжили молотами черепа, не разбирая, кто раб, кто господин. Женщин оказалось мало, и жажду насилия утолили, растянув за руки и за ноги и разрубив мечами пополам двоих юношей, вздумавших сопротивляться. Горячий мокрый пар шибанул в ноздри, сырой блеск внутренностей после мгновенной рвотной судороги вызвал удовлетворенный рык. Рядом лежала навзничь голая женщина, возле ее бедер расползлось по снегу кровавое пятно, перерезанное горло зияло. Из дома с хохотом волокли серебро, пихали драгоценные камни в чулки и ножны, благо все оружие было обнажено. В одном окне уже занимался пожар, а с другой улицы несся ликующий свирепый вой - там тоже бесчинствовали, ловили и насиловали женщин, ломали спины детям, над чем-то оглушительно и страшно ржали. Опоздавшие к этому кровавому шабашу давили друг друга в воротах, но, ворвавшись во двор, цепенели при виде фонтанов крови из обнаженных чресел распятых на земле мужчин - так ловко орудовал кривым и длинным ножом некто в черно-красном палаческом одеянии. Впрочем, не узнать его было невозможно - Канц! Прибаутки его тонули в гоготе и свисте восторженной толпы, лицо было измазано кровью и сажей, истошные крики мучеников резко обрывались после каждого его удара, и тотчас из окна сбрасывали во двор новую жертву. Рядом с Канцем заставили стоять на четвереньках женщину, держали за волосы так, что кровь казнимых брызгала ей в лицо; юбка ее была сзади обрезана, возле оголенных ягодиц толклись в очереди, спуская штаны, жаждущие, а с крыши юркие мальчишки швыряли черепицу, не заботясь, в кого она попадет, и пронзительно верещали, перекрывая порой даже оглушительный рев толпы.
Стража не вмешивалась. Она уступала взбесившейся черни дом за домом, как бы не слыша треска рушащихся ворот, безучастно взирая на то, как выбрасывают из окон дворянских детей, как прямо в алых от крови сугробах насилуют женщин и тут же их режут, как машут поднятым с земли окровавленным оружием, обматывают вокруг шеи аршины краденой парчи, горстями суют за пазуху серебро и камни - и ломятся дальше, обезумевшие, алчущие и страшные, оставляя за собой огонь и налитые кровью следы.
Снова наступил вечер, и ярче, злее запылали пожары, огнем засияла награбленная парча на шныряющих меж домами девках, и человеческий вой, вой палачей и их жертв, оглушал и пьянил весь огромный город от стены до стены. Небо над Дворянским Берегом было охвачено заревом.
По розовеющим стенам летали дымные тени, на истоптанном снегу блестело изрубленное серебро, которого стало уже слишком много - его подкидывали и секли пополам на лету, хвалясь умением и окровавленными клинками. Глаза уже не знали, куда смотреть, руки пресыщенно опускались, ноги вязли в багряной каше... Но вот дорогу загородила еще одна очень высокая стена.
В ней не было ворот. То есть были - из кованой стали, вся в шипах, плита с накладными фигурами зверей и статуей белого волка наверху. Расходившиеся безумцы остановились как вкопанные. Стало слышно, как за спиной надрывно и далеко бьют в набат, как трещат пожары и стонут жертвы, которых поленились добить.
Высоко над воротами, за зубцами двух широких платформ, стояли те со звериными мордами на оплечьях и целились в толпу из луков. Они выглядели так, словно только что вышли из леса Этар. Потом плита ворот без звука поехала вверх, открывая тесный серебряный строй латников со светлыми лицами и искрящимися венцами на головах. Толпа дрогнула, невольно попятилась.
- ЭНКАЛЛИ ХАЙЯ ОРОНКИ!.. - мощным и стройным пением наполнился воздух. Первые ряды охватила паника, линия их начала прогибаться. Они откатывались, тесня спинами стоявших сзади, порываясь уже повернуться и побежать, как вдруг громко заржала лошадь, и на улице появилась невесть откуда взявшаяся черноволосая всадница. Стискивая коленями крутые бока гривастого жеребца, совершенно нагая, если не считать развевающегося за спиной рыжего, как огонь, плаща, она вылетела вперед под стрелы, обернувшись к толпе лишь для того, чтобы крикнуть:
- Эй, что встали, герои! Тут главное гнездо! Если не раздавите властвовать им над вами вечно! Ой-ей! - Ее трубный голос ободрил чернь, все вскричали: "Ой-ей!! Это же Годива!". Вздев оружие, толпа сомкнулась впереди в щетинистый от стали клин и пошла на приступ. Нагая наездница крутилась посередине на сужающемся пространстве еще белого снега, а потом уже и в самой гуще наступающих, понукая их криком, ее волосы жгутами липли к широким лоснящимся плечам, ляжки ездили по конской шкуре, алый рот не закрывался.
Первыми за ней ринулись проститутки в дешевых шубейках и с ножами в трясущихся от бешенства руках, потом вонючие храмовые нищие, уроды и калеки с костылями, воры, душегубцы, крысоловы и сводники - несметные полчища из Нового Города, хозяйкой которого она была.
Этарет не успели опустить ворота, и под аркой зазвенели мечи. Горожане опять брали верх. Запоздало засвистели стрелы, кто-то из наступавших закричал, оседая под ноги идущих следом. А наездница скакала впереди толпы, без устали вопя.