Страница 8 из 31
Наконец – чересчур быстро – они приходят в «Caffè Florian». Дэнни выплевывает их фамилию и добавляет: «Бронь, столик на двоих». Метрдотель улыбается, и Элайджа почти слышит, как тот думает: «Американец».
Ресторан похож на зеркальный лабиринт: Дэнни с Элайджей проходят все новые и новые помещения. Наконец на свет появляются меню и братьев Сильвер ведут к их столу. Не успевают они сеть, как Дэнни заказывает вина и просит принести хлеба. Элайджа изучает меню и жалеет, что совсем не знает итальянского. Официант шикарен – Элайджа думает, что такой легко украл бы сердце Кэл. У него прекрасна не только внешность, но и каждое движение. Если бы все мужчины так выглядели, цвета одежды стали бы не нужны, хватило бы белых рубашек и черных брюк, черных ботинок и черных галстуков.
Дэнни же больше заботит, как официант знает английский (по счастью, вполне прилично). Хотя Элайджа вегетарианец, Дэнни, не моргнув глазом, заказывает каре ягненка. Элайджа делает вид, что ничего не заметил, и заказывает пенне. Когда официант замечает, что паста считается закуской, Элайджа позволяет себя уговорить на тарелку овощей, жаренных на гриле. Официант вроде бы доволен, а Элайджа рад, что смог его порадовать.
– Ну и что мы будем делать? – спрашивает Дэнни, отламывая кусок хлеба и выискивая взглядом масло.
Элайджа не сразу понимает, насколько глобальный это вопрос. В итоге он решает, что Дэнни интересуют планы на ближайшие дни, а не их взаимоотношения.
– Ну, – отвечает он, – я хотел бы зайти в базилику. И в Академию.
– Разумеется. Как же без этого? А еще куда? И где масло? – Элайджа показывает на пиалу оливкового масла. Дэнни недоволен: – Не понимаю, зачем они так делают. Оливковое масло совсем не похоже на сливочное! Это совершенно иной чувственный опыт, понимаешь? Все равно что класть сыр вместо соли! Полный бред. – Дэнни кладет хлеб на тарелку. – Я бы завтра утром сходил в старое еврейское гетто, если ты не против.
Элайджа удивлен. Признаться, он ожидал от брата куда меньшего – например, что тот осядет в ближайшем «Hard Rock Cafe».
– С утра, как только Академия откроется, можем зайти туда, – продолжает Дэнни, – а потом сесть на вапоретто и поехать в гетто. Вроде, туда можно в воскресенье.
Элайджа кивает и радуется, что им уже несут еду и нет нужды продолжать разговор. Это, конечно, не значит, что они молчат. Они говорят, но это вряд ли можно назвать разговором. Скорее, они заполняют время незначащими фразами: Дэнни возвращается к тому, как родители их провели, а Элайджа переводит тему на фильмы – это единственное, что им легко обсуждать. Пусть даже Дэнни считает своим мужским долгом как-нибудь оскорбить «Merchant Ivory», об этом все равно можно поговорить. Элайджа быстро замечает, как натянуто течет разговор, а через несколько минут эта мысль приходит и Дэнни. Но они так и не понимают, что это чувство посетило обоих. Никто из них не заговаривает об этом, и оба брата страдают от осознания, что они сидят вместе – и одновременно разделены. Дэнни достает наладонник и показывает Элайдже, что он может – по большей части, это что-то по работе. Элайджа чувствует в этом какой-то отголосок прошлого: Дэнни всегда нравились навороченные игрушки. Элайджа пытается радоваться вместе с ним.
Приносят главное блюдо, и он старается не смотреть, как Дэнни обгладывает кости. Они уходят без десерта и к концу вечера могут только сказать, что очень устали.
========== 6. ==========
Когда они идут обратно в гостиницу, Элайджа понимает, что это его первая взрослая поездка. Хотя он далек от того, чтобы считать себя взрослым, он замечает некоторые важные отличия. Никаких родителей, взрослых сопровождающих, учителей. Все как у взрослых: забронировать билеты и поехать.
Если себя Элайджа не хочет считать даже будущим взрослым, а вот Дэнни называть взрослым легко. Дэнни всегда был взрослым в его глазах. Конечно, не таким взрослым, как родители, но все равно взрослее всех друзей.
Дэнни всегда был на много шагов впереди. Ни у кого из друзей Элайджи не было такой разницы со старшими братьями. Все они, включая Элайджу, собирались дома у Сильверов и ходили за Дэнни, как верная паства. Когда они играли перед входом в баскетбол, Дэнни всегда считался за четырех игроков: играли шестеро против троих, пятеро против двух, четыре против одного. Он всегда очень точно подбирал нужные ругательные слова. Если он хотел переключить канал, они ему разрешали. Потому что он называл их любимые передачи детскими, а они не хотели быть детьми. Они хотели знать, как разгадать загадки, которые встанут перед ними через пару лет.
А потом появились волосы под мышками. Однажды Дэнни вышел из душа, завернувшись в полотенце, и Элайджа заметил их. Дэнни поднял руку, чтобы прыснуть деодоранта – и вуаля. Элайджа рассказал всем друзьям, и на следующей вечеринке с бассейном все крутились вокруг Дэнни. Тот никак не мог понять, зачем дети постоянно кидают мяч точно у него над головой. Волосы под мышками были чем-то страшным, волшебным и прежде всего – взрослым. Голос Дэнни начинал звучать так, как будто он жует кубики льда, а сам он вытягивался все выше и выше, как молодой побег сельдерея. Тогда ему было тринадцать, а Элайдже почти семь. Теперь, десять лет спустя, Элайджа осознает, что он уже старше, чем был тогда Дэнни. Что с ним тоже все это уже случилось. Он прошел через то, через что проходят все. Вырос, стал большим, пережил метаморфозу. А вот изменения, которые начались после этого, по мнению Элайджи, уже выбор каждого. Раньше смотреть на Дэнни – означало смотреть в собственное будущее. Теперь – смотреть в будущее, которого он себе не желает.
Мысли Элайджи вернулись к Кэл, к друзьям, к дому. Вот бы течение времени тоже можно было выбирать. Вот бы можно было всю жизнь следить за метрономом: иногда ускорять его движение, но чаще всего – замедлять. Не уходить с вечеринки, пока сам не захочешь. Не заканчивать разговор, пока не выскажешь все. Интересно, к чему это – чувствовать такую тягу к своей жизни, если и так живешь на полную катушку?
***
Элайджа засыпает, как только возвращается в отель. Точнее, он засыпает, еще не дойдя дотуда пару поворотов, но какая-то психофизиологическая аномалия не дает ему упасть, пока за ними не закрывается дверь номера. Дэнни перед тем, как тоже свалиться, проявляет чуть больше физической активности: развешивает одежду и тщательно чистит зубы. Потом он с минуту стоит у окна и открывает его нараспашку, чтобы звуки с канала и смех из бара под ними убаюкали его.
***
Дэнни снятся солдаты, а Элайдже – крылья. Оба просыпаются много раз за ночь, но ни разу – оба одновременно. Элайдже кажется, что он слышал, как Дэнни вставал закрыть окно, но, когда он просыпается, окно по-прежнему открыто.
***
Утро. Завтрак.
– Киш отсюда! – заявляет Элайджа, взглянув в меню.
– Чего? – зевает Дэнни.
– Я сказал – киш отсюда!
Дэнни смотрит в меню и понимает:
– А вот фиг тебе!
– Тебе фиг, киш отсюда!
– Сам киш отсюда, а то ты суп.
– Усмири свою дыню, а то хлопья по спине! – выпаливает Элайджа, с восторгом ныряя в старую игру.
– Я из тебя весь сок выжму! – не остается в долгу Дэнни.
– Как в масле сыр будешь кататься!
– Ты уже не тост.
– Ага, дрожжи передо мной, дрожжи!
Дэнни торжествующе вскидывает голову:
– Тут нет дрожжей, ты проиграл!
Элайджа сам удивлен глубиной своего разочарования. «Смысл же не в этом!» – думает он и отворачивается. Дэнни на секунду замирает, разглядывая брата и не понимая, что сделал не так. Потом пожимает плечами, открывает «International Herald Tribune» и погружается в чтение.
========== 7. ==========
Дэнни и Элайджа оба музеезависимые, хоть и по-разному: все же у них общие родители, и это не могло не наложить хоть какого-то отпечатка.
Обоих братьев Сильверов с малых лет по воскресеньям с утра пораньше грузили на заднее сиденье машины и таскали по музеям Нью-Йорка. По дороге никогда не было пробок: город казался сошедшим с картины, улицы были шире и чище, чем вообще могут быть улицы Нью-Йорка. Город без толкучки – уже чудо, и ощущение чуда только усиливалось, когда они подъезжали к музеям.