Страница 61 из 76
— Кстати, вы, часом, не изменили свое мнение по поводу параллельных миров? — поинтересовался Часнык. — Было время подумать? Убедились, что они таки существуют?
— Похоже, ни я вас уже не смогу убедить, ни вы — меня, — покачал головой Сквира. — Нужны новые доводы и аргументы. Впрочем, я собрал вас обоих, чтобы поговорить… ну… почти об этом.
Марта Фаддеевна повернулась к нему.
— Вы нашли место раскопок Ореста, — сказала она.
— Нет, — улыбнулся капитан. — Пока не нашел, но надеюсь, что вы вдвоем сможете помочь мне. Меня насторожила одна фраза в лекции Ревы. Понимаете, пару дней назад мы с лейтенантом Козинцом стояли у автобусной станции и жевали пирожки с повидлом…
Володимир, в окрестностях Успенского собора, 11:50.
Вверх по холму от собора шла извилистая узкая улочка. Асфальт с дороги почти исчез. Приходилось перепрыгивать с одного более-менее твердого участка земли на другой. Общественных учреждений здесь больше не было — по обеим сторонам тянулись покосившиеся домики, полуразвалившиеся, грязные, с проступающей из-под облупившейся глины деревянной решеткой, служившей основанием стен.
Буквально через несколько минут улочка неожиданно закончилась обрывом. Часнык, Кранц-Вовченко и Сквира добрались до вершины холма. У их ног лежали заливные луга, сквозь которые лениво текла речка. Серая поверхность воды казалась совершенно неподвижной. Звуки города сюда практически не доносились. Лишь ветер, не сдерживаемый домами и деревьями, обдавал всю троицу волнами сырости.
Часнык повернулся лицом к лугам и махнул рукой на какие-то полускрытые за дымкой дождя строения вдалеке, буквально у самого горизонта.
— Это развалины Златогорского монастыря, самого древнего из сохранившихся здесь строений. Монастырь на двести лет старше Успенского собора. Построен Владимиром Святым, крестителем Руси. — Алексей Тимофеевич повернулся налево. — А вон там, за Успенским собором и епископскими палатами, видно, как изгибается полукругом городской крепостной вал. Он тянется отсюда до автобусной станции…
Часнык сделал шаг вперед, опасно балансируя на самом краю обрыва. Земля под его ногами была сырой, трава плохо держала, и он в любую секунду мог сорваться вниз. Сквира схватил его за руку, но старик, похоже, и не заметил этого.
— А дальше, за валом, на соседнем холме, вон там, находится Васильевская церковь. — Часнык указал на плохо различимую на таком расстоянии крохотную церквушку, венчавшую собой холм за автостанцией. — Согласно легенде, и она тоже была построена Владимиром Крестителем. Его христианское имя Василь, отсюда и название храма. Та же легенда гласит, что в церквушке спрятались немногие выжившие после набега Батыя жители города. Монголо-татары подожгли ее, и последние несколько десятков горожан сгорели заживо… —
Старик отступил, наконец, от края обрыва и повернулся лицом к Сквире. — Так вот, под всем этим находится самый настоящий подземный лабиринт, многие километры разноуровневых ходов, комнат и залов. Он тянется от Златогорского монастыря сюда, к Успенскому собору и дальше, возможно, до самой Васильевской церкви…
— Что же ты молчал, Олекса! — сердито проскрипела Марта Фаддеевна.
Часнык виновато развел руками.
— Подземелье и собор… Я как-то не думал о лабиринте в крепостном валу как о «подземелье». — Алексей Тимофеевич сокрушенно вздохнул. — Да вы и сами постоянно твердили о монастырях. Если бы капитан не споткнулся об эту фразу о «специально оставленных в крепостном валу пещерах и ходах…». — Он несмело взглянул на Северина Мирославовича. — Я ведь был уверен, что в Успенском соборе Орест не стал бы копать, не поговорив со мной, и оттого в моей голове будто выросла стена…
Сквира его почти не слушал. Он был потрясен. Капитан надеялся, что рядом с собором сохранилась парочка пещер, где Рева и копал, но о подземном лабиринте, лежащем почти под половиной города, он и подумать не мог! Володимир предстал перед ним совсем в ином свете.
— И многие знают об этом? — спросил он.
— Ну, это не гостайна, — пожал плечами Алексей Тимофеевич. — Впрочем, все известные входы заколочены или закрыты.
— Как же Рева мог туда попасть?
— Да ладно вам! — хмыкнул старик. — Закрыты все входы, известные, так сказать, официально. Остальные открыты.
Сквира молчал. Следовало бы на Часныка рассердиться. Местный, специалист, работает в пяти минутах хода отсюда — и не мог догадаться! Столько дней пропало! Столько времени потрачено зря!
Но винить Алексея Тимофеевича не получалось. Если уж сердиться, то на себя. Почему он сам так долго не мог сложить два и два! Северин Мирославович помнил, как он, радостный, стоял сегодня утром около дома Ревы. В руках у него была найденная бутылка. Именно в тот момент в его голове мелькнула короткая строчка из лекции Ореста Петровича о норах. А если бы бутылку не нашли? А если бы Икрамов позвонил не сегодня, а завтра? Что, о подземном лабиринте около Успенского собора до сих пор не было бы известно?
— Ну, ладно! Пошли туда, чего стоим! — нетерпеливо воскликнула Марта Фаддеевна.
Володимир, в окрестностях Успенского собора, 12:15.
Жилых домов вокруг уже не было — лишь пара грубо сколоченных то ли будок, то ли сарайчиков. Здесь дорога резко обрывалась. Еще несколько метров тянулась тропинка, но и та вскоре пропала бесследно. Дальше была лишь небольшая площадка, поросшая нетронутой травой. На самом краю обрыва торчало несколько деревьев, по-видимому, своими корнями державших шаткий баланс этой части крепостного вала.
— Это единственный вход в подземный лабиринт подле собора, — сказал Часнык. — Во всяком случае, известный мне.
Кранц-Вовченко, сменившая свои ботиночки на безразмерные кеды, валявшиеся в подсобке Алексея Тимофеевича, потопала по траве прямо к деревьям.
— Рева знал об этом входе?
— Вестимо, — кивнул Часнык. — Одно время мы лазили через эту дыру вместе. — Алексей Тимофеевич подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. — Вон присечка, гляньте!
Сквира слегка наклонился. За краем, где-то метра на полтора ниже, виднелся уступ.
— Нам туда, — И Часнык как-то буднично, будто делал это ежедневно, соскочил на уступ, спрыгнул оттуда куда-то еще и скрылся из виду.
Земляная ступень выглядела ненадежной — с полметра шириной, покрытая размокшей под дождем почвой, с несколькими скользкими пучками травы в центре.
— Своего внука я сюда не пустила бы, — задумчиво заметила старуха, глядя вниз.
И спрыгнула. Ее ноги приземлились у самого основания уступа. Марта Фаддеевна схватилась за корневище, торчавшее из земли, и перевела дух. Потом шагнула ниже и тоже исчезла.
Отступать было немыслимо. Сквира пригнулся, взялся за корни обеими руками и начал сползать на животе. Скольжение длилось и длилось, а ноги все никак не находили опоры. Корневища уже были на уровне лица, капитан покрылся холодной испариной. Наконец, носки ощутили скользкую землю, и Северин Мирославович грузно опустился на уступ.
Постоял немного, чувствуя себя альпинистом, взобравшимся на вершину горы. Под его ногами, на расстоянии десятков метров, простирались, насколько хватало глаз, луга. Ветер, будто только и ждал появления человека на этом пятачке, резко ударил в лицо, сильно подтолкнул в спину.
Стоять здесь и раздумывать было опаснее, чем спускаться, и Сквира отпустил корни дерева, спрыгнул на следующий уступ и замер, балансируя в опасной близости от края. Он инстинктивно схватился за какую-то выступавшую доску (откуда здесь доска?), удержав начавшее уже заваливаться назад тело.
— Нет времени для привала, капитан! — где-то рядом прохрипела старуха.
Сквира обернулся. Среди хаоса корней, травы и потеков глины пряталась в земле обитая почерневшими от времени досками узкая щель. Северин Мирославович взялся за руку, протянутую Мартой Фаддеевной, и нырнул внутрь.