Страница 7 из 8
В случае с Уолполом создание в жизни писателя зоны готического было вполне сознательной стратегией, отражавшей круг интересов, мировоззрение и образ жизни автора, а также его оппозиционное или просто отстраненное отношение к литературному и идеологическому мейнстриму его времени – просветительскому движению. Он тоже был в определенном смысле просветителем – занимался политикой, покровительствовал начинающим литераторам, писал остроумные памфлеты и полные оригинальных наблюдений заметки о поэзии, живописи, архитектуре и даже садоводстве. Однако Уолпола невозможно представить себе ни за кафедрой проповедника, ни на баррикадах, с оружием в руках отстаивающим политические свободы угнетенного класса. Культ разума в том виде, в котором он определял характер искусства и литературы XVIII века, не находил отклика у этого оригинального и разносторонне одаренного писателя и критика, аристократа и светского щеголя.
Лейтмотивом его жизни, как и творчества, была любовь ко всему старинному и странному, выходящему за рамки здравого смысла, меры и правильного вкуса, упорно навязываемых его современникам представителями просветительского направления. Во всем, чем Уолпол занимался, чем окружал себя, на что направлял время, энергию и средства, прослеживается оригинальность, даже экстравагантность его интересов и предпочтений. Как сын британского премьер-министра, Уолпол унаследовал огромное состояние, которое с ранней юности предпочитал тратить на книги, предметы искусства, древние рукописи и путешествия по живописным местам. Его лучшим другом в течение долгих лет был Томас Грей – главный и наиболее талантливый представитель кладбищенской школы поэзии[40]. В своей типографии Уолпол издавал понравившиеся ему произведения начинающих или безвестных писателей[41], зачастую отличавшиеся эксцентричным характером.
Уолпол тяготел к экстравагантности и экспериментам и в собственном творчестве: его «Иероглифические сказки» (1785) предваряют традицию литературы абсурда; повесть «Замок Отранто» открывает новую страницу в литературе, пьеса «Таинственная мать» (1768)[42] также претендует на право первенства в новой жанровой категории (хотя готическая драма так и не достигла той популярности, которая выпала на долю ее эпического родственника, романа). Тематически произведения Уолпола тоже выбиваются из общепринятого русла, в котором развивалась художественная словесность середины XVIII века: в этот момент отцы-основатели просветительского романа в большинстве своем уже сопели со сцены, а их наследники только делали свои первые шаги на литературном поприще. Уолпол же не хотел идти проторенной дорогой и описывать искушения добродетельных горничных и нравственное возрождение благородных, но оступившихся кавалеров. Сюжеты его произведений вращались вокруг родовых проклятий, преступлений прошлого, разнообразных пороков: сладострастия, тиранической жестокости, инцестуозного влечения, детоубийства. Даже его документальное (историческое) сочинение было посвящено человеку с репутацией злодея и душегубца, средневековому кандидату в Антихристы – Ричарду III, которому Шекспир в унисон с ренессансными историками приписывал череду кровавых преступлений[43].
Но и этого Уолполу было недостаточно: средневековье и готика были его страстью, он в буквальном смысле погрузился в них, как погружаются в альтернативную реальность или цепкие эскапистские фантазии. В 1747 году он приобрел особняк на берегу Темзы, который за несколько лет полностью видоизменил, превратив в причудливое подобие готического замка снаружи, и музей исторических редкостей изнутри. Фантастическое здание, сохранившееся до наших дней практически в уолполовской «редакции», больше похоже на трехмерную материализацию старинной гравюры, чем на аутентичные образцы готической архитектуры – это была воплощенная греза, осуществление давней мечты очень богатого человека с не менее богатой фантазией, экстравагантным вкусом и смелостью его отстаивать[44].
Внутри особняк Строуберри-Хилл был так же фантастичен, как и снаружи – посетителей, которые за умеренную плату могли ознакомиться с интерьером этого вычурного строения, ждала экскурсия по лабиринтам, потайным ходам и темным коридорам. Именно в недрах этого псевдоготического аттракциона и зародился – по крайней мере, если верить самому Уолполу – замысел первого в истории европейской литературы готического романа. Как писал его автор в частном письме, причудливый интерьер и мистическая атмосфера особняка навеяли ему один из центральных образов будущей повести (гигантские доспехи, принадлежащие призрачному рыцарю), точнее, они инспирировали сюжет сна, посетившего писателя.
Сновидческий и визионерский мотивы вообще играли большую роль на творческой кухне предромантиков и готицистов и были важной частью мифологии, окружавшей историю создания их произведений. Мэри Шелли обрела замысел своего романа «Франкенштейн» (1818) в ночном кошмаре, посетившем ее после «вечера страшных историй», который был от скуки организован ее мужем Перси Биш Шелли и Байроном. Крупнейший поэт и художник предромантического направления в Англии, Уильям Блейк, утверждал, что с детских лет периодически созерцал ангелов и даже самого Господа Бога, а в зрелом возрасте – души умерших друзей и родных. Поэт-романтик Сэмюэль Тейлор Кольридж увидел центральный образ своей будущей поэмы «Кубла Хан» (1816) во время забытья, вызванного принятым опиумом. Роберту Стивенсону, страдавшему от затянувшегося творческого застоя, приснилась сцена, которую он потом использовал в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» (1886). Многие сюжеты своих рассказов Говард Лавкрафт почерпнул из навязчивых кошмаров, преследующих его с детства. Его биограф С. Т. Джоши комментировал воспоминания писателя о «кошмарах самого омерзительного свойства, полных тварей», появившихся у него в детстве, после смерти бабушки: «Так началась карьера одного из великих сновидцев – или, придумаем для этого феномена новый термин, кошмаровиддев – в истории литературы. Пускай после этого письма пройдет еще 10 лет, – а значит целых 30 лет после кошмарных снов, – прежде чем он опишет полуночников в своей работе, в его детских сновидениях уже отчетливо видны концептуальные и художественные зачатки будущих рассказов»[45]. В частности, образ Ньярлатотепа (кошмарного посредника между мирами богов и людей) явился писателю во сне, вызвав приступ страшнейшей мигрени.
Пока писатели-просветители, а вслед за ними реалисты, искали темы и сюжеты для своих произведений в коллизиях посюсторонней жизни, причастные к готической традиции сочинители опирались в большей степени на свои фантазии (а также грезы, кошмары и наркотические галлюцинации). Тенденция эта оказалась столь живучей и притягательной, что и современные авторы мистической литературы или хоррора не могут перед ней устоять: Стивен Кинг утверждал, что замысел романа «Ловец снов» посетил его во время ночного забытья в больнице, где он восстанавливался от тяжелых травм (его сбила машина). Сюжет и образы главных героев романа «Мизери» тоже приснились писателю во время авиаперелета – проснувшись, Кинг набросал кое-какие детали своего видения на салфетке и в ту же ночь приступил к созданию новой книги. Некоторые моменты из романа «Сияние», в частности, образ маленького мальчика, в ужасе бегущего по коридорам отеля, тоже были вдохновлены снами писателя. Стефани Майер уверяет, что героев своей саги – «обыкновенную девушку и красивого вампира» – она увидела во сне, а приснившуюся сцену их свидания в лесу воспроизвела потом в романе.
Сложно сказать, насколько эти истории достоверны, однако они, без сомнения, стали частью заложенной писателями-готицистами традиции мистифицировать информационное пространство вокруг своих произведений. Если развернуть знаменитый афоризм Ницше, когда эти люди отваживались заглянуть в бездну иррационального и таинственного, доселе открывавшегося только обезличенному, а потому менее уязвимому коллективному сознанию (или бессознательному?), бездна начинала всматриваться в них самих, проникать в их жизнь, предопределяя (зачастую трагически) их творческую и личную биографию. Череда потерь и лишений, чрезмерные страдания, преждевременно угасшие жизни – распространенные мотивы в биографиях готицистов и причастных этой традиции сочинителей. Разорение и личная драма Бекфорда[46], самоубийство юного Чаттертона, череда трагических личных потерь Байрона и Перси Биш Шелли[47], ранняя смерть обоих[48], печальная семейная и личная история Мэри Шелли[49], самоубийство секретаря Байрона – Джона Полидори[50], скандальная жизнь и безвременная смерть Мэтью Грегори Льюиса[51], безрадостная жизнь Чарльза Мэтьюрина[52] (и не менее печальная судьба его потомка, также неравнодушного к литературной готике – Оскара Уайльда), казнь одного из первых французских готицистов – Жака Казота[53], предсказанная им самим; жуткая семейная драма Чарльза Лэма[54]…
40
Его стихи были первыми произведениями, напечатанными в принадлежащей Уолполу типографии.
41
Так Уолпол стал косвенным виновником гибели одного из «проклятых поэтов» эпохи предромантизма. В 1769 году к нему как издателю обратился семнадцатилетний юноша, в своем творчестве успевший проявить признаки если не гениальности, то поистине выдающегося дарования – Томас Чаттертон (1752–1770). Юный поэт был автором нескольких стихотворений в духе Оссиана, а также ряда прозаических текстов, искуснейшим образом стилизованных под средневековые рукописи, якобы написанные жившим в XV веке монахом Томасом Роули. Трактат «Роули» о живописи Чаттертон предложил на рассмотрение Уолполу, который не сумел по достоинству оценить гениальную подделку. Через год живший в крайней нищете молодой поэт, сломленный бесплодной борьбой за существование и литературное признание, покончил с собой. Романтики превратили его образ в символ трагической судьбы поэта в бездушном и меркантильном мире: Китс, который сам прожил большую часть жизни в бедности и умер в 25 лет от чахотки, посвятил ему поэму «Эндимион» (1818); Альфред да Виньи написал по мотивам его биографии драму «Чаттертон» (1835).
42
В основе сюжета драмы лежит мотив кровосмесительной связи между матерью и сыном, скандальный не только для своего времени, но выступающий в каком-то смысле данью традициям елизаветинского и яковианского театра (тема инцеста встречается у Шекспира в «Перикле»). Общество было предсказуемо шокировано пьесой Уолпола, зато Байрон дал ей высокую оценку.
43
Хотя фигура Шекспира обладала для Уолпола, как и для других предромантиков, почти сакральным статусом, в вопросе оценки Ричарда III как личности и как исторического деятеля Уолпол придерживался «неортодоксальной» позиции, пытаясь реабилитировать злополучного монарха.
44
В этом Уолпол бы не одинок – его современник Уильям Бекфорд (1760–1844), автор готической арабески «Ватек», потратил часть своего баснословного состояния на возведение огромного псевдоготического замка – аббатства Фонтхилл. Для его постройки была нанята почти тысяча рабочих. Центральная башня должна была вздыматься на высоту 90 метров, однако трижды обрушивалась. Входные двери, ставшие особой достопримечательностью усадьбы, были 11-метровой высоты. В 1822 году эксцентричный богач потерял часть плантаций на Ямайке и был вынужден продать свой архитектурный каприз, чтобы избежать полного разорения. Построенное непродуманно и наспех, под давлением нетерпеливого заказчика, здание Фонтхиллского аббатства оказалось очень недолговечным и уже к 1845 году представляло собой живописные развалины. Остатки своего богатства Бекфорд потратил на постройку еще одной архитектурной причуды – башни в неоклассическом стиле, в которой провел свои последние годы. Оба здания служили Бекфорду не только жилищем, но и хранилищем его богатейшей библиотеки и собрания бесценных предметов искусства и старинного оружия.
45
Джоши С. Т. Жизнь Лавкрафта / Пер. М. Фазиловой.
46
Один из самых богатых людей Англии, Уильям Бекфорд слыл человеком сомнительного вкуса и еще более сомнительных моральных качеств. После скандала вокруг его связи с несовершеннолетним юношей из аристократического семейства Бекфорд добровольно отправился в изгнание на континент в сопровождении молодой супруги, которая умерла в родах и оставила его безутешным вдовцом с двумя дочерьми.
47
Запутанные личные отношения Байрона и четы Шелли, а также знаменательное для истории готической литературы лето 1816 года, которое эта скандально знаменитая компания провела в Швейцарии, стали предметом изображения в литературе и кинематографе. История эта столь причудлива, что, будь она выдумана каким-нибудь писателем, ее сочли бы неправдоподобной и шокирующе аморальной. Основные ее перипетии таковы: в возрасте 19 лет Шелли женился на 16-летней Гарриет Вестбрук, которая была подвержена приступам душевной болезни и неоднократно пыталась покончить с собой. Еще до развода с ней Шелли начал ухаживать за Мэри Уолстонкрафт Годвин, которой тоже едва исполнилось 16 лет, и увез ее из родительского дома вместе с ее младшей сводной сестрой Клэр Клэрмонт, впоследствии ставшей любовницей Байрона и родившей ему дочь. Вскоре после развода Гарриет Шелли покончила с собой, и поэт потерял права на опеку над своими детьми от первого брака.
48
Байрон умер в 36 лет, Шелли погиб во время кораблекрушения в возрасте почти 30 лет.
49
Мать Мэри умерла вскоре после родов, и будущую создательницу «Франкенштейна» воспитал отец, философ и писатель Уильям Годвин, автор социально-психологической модификации готического романа – «Приключения Калеба Уильямса» (1794), «Септ-Леон» (1799). Единоутробная сестра Мэри, Фанни, покончила с собой в тот же год, что и первая жена Перси Биш Шелли. Семейная жизнь Мэри и Перси Шелли тоже была довольно печальной. Годвин отвернулся от дочери после ее побега с возлюбленным; их первый ребенок родился на свет раньше срока и не выжил, второй (сын Уильям) и третий (дочь Клара) умерли во младенчестве. Перси Биш Шелли, вероятно, был не самым верным мужем, поскольку проповедовал идею свободной любви. Кроме того, семью постоянно преследовали кредиторы, и чета Шелли скрывалась от них по всей Европе. До конца жизни главными утешениями овдовевшей в 25 лет Мэри были ее единственный выживший сын Перси и литература.
50
Еще один характерный персонаж раннего романтизма, Полидори (1795–1821) был личным врачом Байрона. В университете писал диссертацию по лунатизму. Юноша сопровождал Байрона в его европейских поездках, однако был уволен и вернулся в Англию. Подавленный карточными проигрышами и творческими неудачами, Полидори отравился цианидом в возрасте 27 лет.
51
Автор самого «жестокого» готического романа XVIII века – «Монах» (1796) – умер на борту корабля, когда возвращался со своих плантаций на Ямайке (как ни удивительно, современник и друг Перси Биш Шелли, разделявший многие его радикальные убеждения, был при этом рабовладельцем).
52
Мэтьюрин (1782–1824) был священником и одновременно писал готические романы и пьесы. Когда его авторство перестало быть тайной, духовная карьера Мэтьюрина прервалась, и ему пришлось содержать жену и четверых детей на скромную зарплату сельского викария. Неодобрительные и даже агрессивные отзывы критиков на его пьесы больно ранили писателя, а здоровье было подорвано изнурительным трудом, и он умер в 42 года. Оскар Уайльд был его внучатым племянником. Роман Мэтьюрина «Мельмот Скиталец» (1820) оказал значительное влияние на развитие европейского и русского романтизма.
53
Жак Казот (1719–1792), автор романа «Влюбленный дьявол» (1772), увлекался кабалистикой, мистикой, тайными учениями и слыл ясновидцем. Революцию он не принял и даже пытался организовать побег Людовика XVI. В 1792 году он был казнен. По легенде, на приеме у одного вельможи Казот предсказал свою смерть и трагическую судьбу еще нескольких присутствовавших.
54
Чарльз Лэм (1775–1834) – критики эссеист периода романтизма, друг Кольриджа, автор трактата «Ведьмы и другие ночные страхи» (1821), а также пересказов шекспировских драм для детей. Сестра писателя, Мэри, страдала от душевной болезни и в припадке безумия зарезала свою мать. Чарльз, очень привязанный к Мэри, посвятил свою жизнь заботе о ней, отказавшись от надежды обрести личное счастье или реализовать сполна свое творческое призвание.