Страница 65 из 71
Высокий человек в темном, расстегнутом на груди камзоле с грубыми узорами из нашитых тесемок уже несколько раз прошелся мимо них, как будто кого-то поджидая. Его остроносые дорожные сапоги со сбитыми жесткими задниками обсела пыль, горбоносое и широкоскулое красивое лицо отливало темным золотом. Голубые глаза смотрели пронзительно. Последний раз оглядев судачащих женщин, он медленно удалился в одну из тихих улочек, положив сильные ладони на широкий пояс, употребляемый обычно у путешественников. Адлон проводила его опытным взглядом:
- Хорош красавчик. Тоже, поди, стоит у Малувана. По роже чую. Может статься, сводник при этой самой замковой блуднице. Надо поспрошать у людей...
Высокий человек продолжал свой неспешный и как будто бесцельный путь по улице. У него была твердая поступь, пыль летела из-под сапог. Лицо его было сосредоточенно: ночью ему предстояло совершить нечто важное, и сейчас он мысленно и в который уж раз его обдумывал, любовно и холодно граня в сознании свои замысел.
Он дошел до харчевни Малувана. Это был каменный амбар, низ которого служил общей залой, а верх - постоялым двором. Помещения там были очень низкие, но просторные, сильно пропахшие пищей и дымом, обставленные грубой мебелью и дощатыми кроватями, которые богатые постояльцы покрывали привезенными перинами и одеялами. Малувана мало интересовало, кто его постояльцы. Главным для него были деньги, которые ему платили за услуги - за постой брал он немало, потому что приходилось откупаться от авенских досмотрщиков. Ну а что ему оставалось - хозяева замка требовали на своих землях порядка, а слава у Малувана была скверная.
Высокий человек прошел через наполнявшуюся народом залу, где уже зажгли по углам первые свечи, поднялся на второй этаж, где он занимал две смежные комнаты, заваленные вещами. На сундуке, слабо отсвечивая, лежал меч в простых тяжелых ножнах - он им подпоясался. Так же неспешно сошел вниз по скрипучей лестнице и вышел из калитки в проулок.
Возле скособоченной пристани волны раскачивали лодку с сонным лодочником в черной куртке. Высокий человек спрыгнул в посудину, нагнулся к всполошившемуся старику и что-то начал ему втолковывать. Лодочник часто-часто закивал, протягивая темные руки к повисшим рукоятям весел. Лодка развернулась и заскользила вдоль черных, никогда не просыхающих опор моста. Сверху слышался неумолчный стук кузнечных молоточков.
Последние лучи солнца плясали на лазурной воде, исчезали между волнами. Лодка медленно кралась вдоль моста - лодочник плавными гребками почти бесшумно вел ее от одной опоры к другой, и сидевший на корме человек смотрел, как на черных блестящих сводах дрожит сеть водяных бликов.
Он сошел на пустынном, усыпанном стеблями мертвого тростника пляже, что полого тянулся под самыми стенами Авена.
Замок вздымался над берегом реки, как длинный горный хребет. Его стены обросли мхом, желтая трава пучками торчала из щелей между камнями, а за стенами прятались целые поля для ристаний, роскошные гостевые и жилые палаты, тенистые сады, где ароматы цветов разжигали исподволь любовный пыл. Каменные подвалы Авена уходили глубоко в сырой песок, в такие недра, о которых и сам Господь не ведал. Быть может, в этих подземельях иногда появляется, поблескивая чешуйчатыми хвостами, сама Нуат, та стихия, которая дала взаймы Силе живую глину в придачу к драгоценным Воздушным Камням, чтобы сотворить человечков. Но Камней было меньше, и лишь часть фигурок, лучше всего получившихся, удостоилась ими украситься. То были Этарет. Те же, на кого этих Камней не хватило, стали людьми. А что получится, если человек и Этарет зачнут ребенка? Как делить Камень, которым владеет лишь один родитель?
Сейчас Авен полон людьми, там трапезничают и веселятся, во дворе раскинуты шатры, а в самом огромном раззолоченном чертоге поет Эринто Золотой Голос, мечтая о своей маскированной принцессе, томясь от любви и сладостной печали.
А ему вот приходится сидеть в камышах и ждать.
Он расправил заткнутую сзади за пояс барсучью шкурку и сел прямо на хрустнувший камыш, оставшийся еще с зимы.
Он сидел и думал. Ему было о чем поразмыслить. За серой порослью камышей розовыми и бурыми полосами переливалась река. Из-за стен слабо звенела музыка. Потом солнце зашло, и по горизонту раскинулось зеленое зарево. Со стен полился свет - это стража запалила факелы. Стало холодно. Быстро навдигалась ночь. Потом в темноте захрустел песок. Это были те, кого он так терпеливо ждал. Мужчина и женщина.
На ней было шафранное платье с четырехугольными золотыми вышивками. Короткий тесный лиф обнажал ее худые плечи, не прикрытые даже прозрачной сорочкой. Негнущиеся расклешенные рукава были подколоты золотыми розетками. Завитые волосы прижимал унизанный драгоценностями валик. На лице была полированная золотая маска с большими овальными прорезями для глаз и как бы подпухшими губами. Ее на редкость красивые руки поддерживали складки платья на животе. Она шла покачиваясь и чуть-чуть отклоняясь назад.
Ее спутник, высокий и очень стройный, был облачен в темно-красное платье с длинными рукавами. Его высокие сапоги были подстегнуты цепочками к затянутому на талии поясу. При нем были лютня и тяжелый боевой меч. Он смотрел на даму не отрываясь. Светлое небо поблескивало в его глазах. Спереди коротко подстриженные, сзади длинные, черные кудри красиво падали на плечи.
Рыцарь и дама оживленно разговаривали, но из-за дальности расстояния слов было не разобрать, к тому же голос дамы заглушала маска. Но они приближались, и прятавшийся в камышах замер, невольно приняв неудобную позу.
- ...Моя принцесса, послушайте меня, прошу вас! Наша жизнь столь коротка, что, когда думаешь об этом, сердце болит. Стены этого замка видели множество нас, приходящих и уходящих. Они видели, как менялось платье и манеры, они слышали слова, чье значение теперь не помнят и летописцы, они слышали, как ржали кони тех, что были повержены на ристалище тысячу лет назад. А что мы? Наша жизнь - лишь миг. Мы сверкнем под солнцем, как поденки. Мы просто смешны в своей тщеславной парче. Лишь один миг - наша жизнь, моя принцесса, нечего в ней терять и незачем сожалеть, что так стремительно она несет нас... Молю вас, будьте моей подругой. Зачем вам корона, тяжкая, как земля? Она не к лицу вам!