Фирменный поезд 'Фомич'

20

- Что же это? - спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому.

- Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите?

Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой.

- Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, - сказал Валерий Михайлович.

- Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел.

- Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть.

- Чего? - спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.

- Ну что? - спросил Валерий Михайлович.

Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но что, я все еще не знал.

Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.

- Милочка ты моя! - только и сказала Зинаида Павловна.

А Тося ничего не сказала, даже свое вечное "ах, как это интересно!".

- Понимаете теперь? - спросил Валерий Михайлович.

- Ничего не понимаю, - ответил я. - Невозможная вещь!

- Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать.

- Я первый, - робко напомнил Семен.

- Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей?

- Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.

Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.

- Дура! - убежденно сказал Семен.

- Семка, - тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.

- Степан Матвеевич, - тихо позвал я, - посмотрите, что здесь.

Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.

- Вот вы про бабусю... - начал он.

- Да вы посмотрите, посмотрите сначала, - поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе.

- Бабуся ведь неспроста... - продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я.

Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне:

- Я уже начал об этом догадываться.

- О чем? Об этом магазине?

- Да, и о нем тоже...

- Не понимаю, Степан Матвеевич.

- Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.

- Ну, пошли-поехали, - усмехнулся Валерий Михайлович. - Записать вас в очередь? - обратился он к Степану Матвеевичу.

- Вот оно что... А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.

- И я с вами, - попросилась Тося.

Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи!

- Идеалисты, - сказал Валерий Михайлович. - Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли...

- Ей-богу, не вытерплю, - сказал я. - Пошли, Тося.

- И лучше, и лучше, - засуетился Семен. - Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо...

- Хватит, друг мой Семен, - остановил его Валерий Михайлович. Простыночку навесь, да и полезай.

Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив - Света и Клава.

А Клава-то, Клава... Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях.

- Что там еще? - спросила Инга.

Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.

Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить.

- Пошли, - вдруг сказала она.

Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее.

Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.

- Вот, - сказал я. - Познакомьтесь. Инга - Таисия Дмитриевна.

- Да просто Тося, - сказала женщина.

- Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.

Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.