Страница 20 из 21
Понятно, были предприняты поиски бумаг князя в различных архивах Москвы, Ленинграда, Украины. Ни в одном хранилище СССР личного фонда Кавкасидзевых не сохранилось, хотя письма чисто семейного характера имеются в Чернигове. Самое позднее упоминание о князе отыскалось в памятной книжке Полтавской губернии за 1865 год, где встречается «кандидат в мировые посредники по Роменскому уезду губернский секретарь князь Владимир Семенович Кавкасидзев».
Интересные сведения сообщил автору этой книги покойный член-корреспондент Академии наук СССР А. А. Сидоров, внучатый племянник В. С. Кавкасидзева: в имении Николаевка Путивльского уезда (ныне Буринский район Сумской области) находились в начале XX века громадная библиотека и архив Кавкасидзевых, где были интересные исторические материалы. Семья была в тесном культурном общении с другими известными в истории украинской культуры дворянскими родами: Полетиками, Гамалеями, Череповыми. К сожалению, судьба книг и бумаг неизвестна. Часть библиотеки была вывезена в 1918 году в Путивль, остальное, должно быть, погибло в годы Гражданской войны. О Владимире Семеновиче Кавкасидзеве близкие родственники вспоминали как о либеральном деятеле.
Таким образом, культурная традиция и связи В. С. Кавкасидзева несомненны, и, повторим, это довод и «за» и «против» его публикаций. Был произведен подробный анализ статьи Кавкасидзева 1844 года о деле Алексея и тех четырнадцати документов, среди которых было письмо Румянцева к Ивану Дмитриевичу (и, вероятно, «невидимый» пятнадцатый документ – письмо Румянцева к Титову!).
Первое же письмо Петра к Алексею (октябрь 1715 г.) поражает расхождением с подлинным текстом (который уже не раз печатался до Кавкасидзева – Туликовым и др.). Так как князь, по его же словам, все время пользовался изданием грека Катифора (переведенным на русский язык Писаревым), пришлось положить рядом три текста петровского письма: 1) подлинный, 2) по Кавкасидзеву и 3) по Катифору (напомним, что Катифор издал письма Петра по-гречески, а русский переводчик перевел обратно с греческого на русский)[140]. Разбор показал, что большая часть документов из публикации Кавкасидзева (девять из четырнадцати) заимствована из русского (писаревского) перевода книги Катифора с некоторыми добавлениями. Значит, эти документы были переписаны не раньше 1743 года (дата завершения писаревского перевода), а возможно, и после 1772 года (когда перевод был напечатан).
Три документа (два письма Алексея Петру и письмо Петра I Карлу VI) смонтированы на основании тех упоминаний об этих письмах, которые содержались в официальных документах по делу Алексея. Эти официальные материалы, между прочим, также были в книге Катифора, так что можно предположить: Катифор был источником для двенадцати документов из четырнадцати.
Два документа – письмо Петра I какому-то духовному лицу (у Кавкасидзева № 10, 16. VII. 1717 г.) и письмо Румянцева к Ивану Дмитриевичу – не имеют никаких видимых источников. Поэтому либо они существовали на самом деле (но, кроме составителя этого сборника документов, ни прежде, ни после никто к ним не имел доступа), либо и эти письма полностью сочинены.
Остановимся на последнем. Если все это компиляция, ловкое сочинение – то чье? Подозрение, конечно, прежде всего падает на Кавкасидзева: князь сам признаётся, что под руками у него Катифор и другие книги. Знание эпохи, хороший слог – все это позволило бы ему конструировать нужные документы. Семевский писал, что не видит мотивов для литературной подделки. Но, во-первых, столичные журналы неплохо платили за публикацию, а во-вторых, такое желание, как сочинить документ в духе какой-либо эпохи, выдать свое сегодняшнее за чужое прошедшее, часто не поддается достаточно рациональному объяснению. Ограничимся выводом, что Кавкасидзев мог это сделать – и мог, следовательно, сочинить также письмо Румянцева к Титову. Если бы это подтвердилось, пришлось бы признать, что он был весьма способным и дерзким мастером подделки: ведь сам в письме к Краевскому пишет о своем знакомстве с Катифором и т. п. А ведь у многих крупных русских знатоков в те годы были в руках Катифор и Голиков; и незадолго перед тем, в 1829 году, было переиздано «Розыскное дело» об Алексее, где еще раз перепечатывались основные документы. Но, несмотря на это, князь сумел напечатать и свои.
В России в ту пору уже знали отменных мастеров фальшивки – Бардина, Сулакадзева и других. Правда, они специализировались на подделках под куда более древние рукописи.
И все же князь или другой «автор» не очень-то рисковал: если бы его публично начали разоблачать (а этого, заметим, не произошло), он всегда мог бы сослаться, что у него-де был список именно таких документов: он за старых переписчиков не отвечает и откуда такие документы попали в архив Румянцевых – ведать не ведает.
В общем, улики против князя серьезные, и это пока главная версия, объясняющая всю историю. Но все же не будем торопиться. Не «выплескивается ли с водой и ребенок»? Нет ли в этом странном компилятивном собрании хоть крупицы истинных петровских тайн?
Если не князь все это сочинил, то главным подозреваемым лицом становится Андрей Гри…, будто бы работавший на Румянцева. Он (или кто-то перед ним) мог составить для фельдмаршала экстракт из писаревского перевода книги Катифора. Это имело бы смысл делать, пока та книга еще не вышла, но была в списках, т. е. между 1743 и 1772 годами (ведь сам переводчик Писарев признавался в предисловии к изданию 1772 года, что прежде с его рукописи сняли немало списков). Андрей Гри…, как видно из его письма, помнил и знал самого Александра Румянцева, умершего в 1749 году (именует того своим «высоким благотворцем», «незабвенным и достохвальным, в бозе почившим родителем вашего сиятельства»), так что тут противоречия нет.
Но зачем же даже в середине XVIII века украшать и придумывать целые письма?
Заметим, что в ту пору на это смотрели иначе, чем в наше время и во времена князя Кавкасидзева. История еще не полностью отделилась от литературы. Принцип строгой научности еще не вытеснил окончательно наивного своеволия древних летописцев, вводивших в чужие тексты различные вставки и вовсе не подозревавших, что это – нельзя.
Приведем недавно опубликованное интересное рассуждение на эту тему современных специалистов. В статье под названием «Историк – писатель или издатель источников?» И. Добрушкин и Я. Лурье обсуждали сложный дискуссионный вопрос об «Истории российской» В. Н. Татищева (1686–1750), где имеются спорные и сомнительные места, иногда рассматриваемые как фальсификация.
«Даже если мы придем к выводу, – пишут авторы, – что те или иные известия не заимствованы Татищевым из древних памятников, а принадлежат ему самому, это вовсе не будет равносильно обвинению историка в „недобросовестности“ или „нечестности“ и уж тем более никак не поставит под сомнение ценность „Истории российской“»[141].
Если Андрей Гри… действительно скомпилировал и украсил из лучших побуждений – для фельдмаршала Румянцева – отрывки из писаревского перевода Катифора – если он это сделал, то уж придумать самому «письмо руки Александра Румянцева» к Ивану Дмитриевичу, разумеется, никак не мог. Значит, если составителем-компилятором документов был Андрей Гри…, тогда очень вероятно, что письмо № 1 (к Ивану Дмитриевичу) подлинное.
А письмо № 2 об убийстве царевича Алексея?
Если рассуждать очень строго, то реальность письма № 1 еще не доказывает подлинности письма № 2, его тоже могли подделать, руководствуясь именно первым документом. Но тут мы уж заходим слишком далеко: фактов нет, всяческие умозрительные построения слишком легки, а история наша не закончена.
Прямо или косвенно к запутанной истории письма Александра Румянцева причастны многие исторические деятели двух веков. Споры вокруг дела Алексея в 1858-1860 годах были одной из самых современных тем.
Через несколько месяцев после выхода «Полярной звезды» с подлинным или мнимым письмом Румянцева к Титову Герцен уже воспользовался им для своей пропаганды. «Подумайте, – писал он в „Колоколе“, – как росла русская мысль, чем убаюкивалась, что помнила, что видела… Она складывалась в виду Алексеевского равелина, возле которого пировал со своими клевретами пьяный отец через несколько часов после того, как задушил измученного пытками сына, – из которого она не могла сделать мученика, так он был слаб и пошл; в виду Ропши, в которой развратная жена отравила мужа[142], – и не могла не согласиться, что от него надобно было отделаться; в виду Михайловского дворца, где сын велел казнить бешеного отца[143], – и не могла не благословить его решения. Какое воспитание! Но оно не оканчивается этим…» (Г. XIV. 48).
140
Ср.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. VI, «Житие Петра Великого, императора и самодержца Всероссийского, отца отечества»; Отечественные записки. 1844. № 3–4, отд. II. С. 77–109.
141
Русская литература. 1970. № 2. С. 24.
142
Подразумеваются Екатерина II и Петр III, убитый в Ропше в 1762 г.
143
Александр I и Павел I.