Любви вопреки

Алекс не выдержал и прыснул.

– Не вижу в этом ничего забавного.

– Тут уж не до забав, когда не знаешь, как вырваться из цепких коготков мисс Ратбоун, – промолвил Алекс. – Но со стороны… – Неудержимый хохот помешал ему закончить предложение.

– Считай, тебе повезло, что мисс Ратбоун не заявила о том, будто ты ее изнасиловал, – сказал Нейт.

– Доказательная база у нее была слабовата. К тому же когда нас увидела леди Данли, мисс Ратбоун лежала на мне и целовала в губы.

У Нейта брови поползли вверх.

– И ты не мог ее остановить?

Хорошо, что в кабинете свет приглушенный. Может, никто и не заметит, как он покраснел.

– Хорошо, что я не попытался ее остановить. Иначе со стороны могло бы показаться, что она действует по принуждению.

Унизительная правда была в том, что Маркусу не очень-то хотелось сопротивляться. Ему было… приятно.

Очевидно, похоть и была той самой непреодолимой силой, толкавшей к алтарю всех его незадачливых предков. И, если бы дело ограничивалось влечением плоти, Маркусу хватало бы изобретательных и умелых жриц любви, к услугам которых он часто прибегал. Но последнее время никакие изыски не давали ему полного удовлетворения.

Нейт нахмурился.

– Лондонские девицы известны своим бесстыдством. Тебе надо на время уехать из города, – посоветовал он.

– Отправимся на север, в край несчитаных озер и непуганых коз. Козы в отличие от лондонских девиц не отличаются вероломством. – И еще там постоянно идет холодный дождь, – сказал Маркус.

Впрочем, почему бы не воспользоваться случаем, чтобы выбраться из города на природу? Взгляд Маркуса случайно упал на письмо из Лавсбриджа.

«Странно. Письмо написано явно не рукой Эммета».

– В это время года там совсем неплохо, – заметил Алекс. – Не хочешь ли ты сказать, что боишься растаять?

– Нет, – протянул Маркус и, повертев письмо в руках, обнаружил, что печать тоже ему незнакома.

– Так чего от тебя хочет Эммет? – спросил Нейт.

– Письмо не от Эммета. – Маркус вскрыл печать. Единственный лист был испещрен мелкими неразборчивыми каракулями. Хорошо еще, что писавший не увлекался вензелями и росчерками. Но и без этих излишеств впору было приглашать шифровальщика.

Маркус поднес листок к свету. К счастью, подписано послание было печатными буквами.

Рэндольф Уилкинсон, стряпчий.

Это имя было Маркусу смутно знакомо… Вот досада! Он вспомнил, откуда знает эту фамилию. На Уилкинсона была возложена обязанность следить за тем, чтобы воля покойной Изабеллы Дорринг выполнялась неукоснительно и ритуал передачи дома самой достойной из старых дев никак и никем не нарушался. Очевидно, дом снова пустовал, и ему, Маркусу, предстояло его заселить.

– Судя по всему, мне нужно ехать в Лавсбридж. – Маркус со вздохом опустил письмо. – Уже завтра утром.

Глава 2

Апрель 1617 года. Герцог улыбнулся мне, когда мы выходили из церкви сегодня утром. У него совершенно очаровательные ямочки.

Из дневника Изабеллы Дорринг

Мисс Изабелла Кэтрин Хаттинг – для всех жителей Лавсбриджа просто Кэт – наслаждалась редкими минутами покоя. Ее не смущало то, что она сидела за низенькой детской партой, в которую едва смогла втиснуться, главное, что младшие братья и сестры были заняты своими делами. Десятилетняя Пруденс читала, свернувшись калачиком на единственном удобном кресле. Шестилетняя Сибилла, разложив краски на подоконнике, писала очередную акварель, а четырехлетние близнецы, распластавшись на полу, строили из кубиков крепость для своих оловянных солдатиков.

Кэт посмотрела на лежавший перед ней на парте чистый лист бумаги. Вот уже несколько месяцев она никак не может начать эту книгу. Герои и героини ее будущего романа наперебой пытались ей что-то рассказать, когда Кэт помогала Сибилле с арифметикой, или разглядывала ленты в деревенской лавке, или пыталась заснуть, завидуя улыбающейся во сне восемнадцатилетней Мэри, с которой из-за тесноты делила не только спальню, но и кровать. Однако сейчас, когда Кэт ничто не мешало записать их слова, они упрямо молчали.

Ладно, не хотят говорить, значит, она их заставит. Кэт обмакнула перо в чернила.

Старшая дочь викария Ребекка улыбнулась герцогу Уортингу.

Нет, не то. Кэт зачеркнула написанное.

Мисс Ребекка Уолкер, старшая дочь викария и самая красивая девушка в деревне, улыбнулась герцогу Уортингу.

Глупо. Кто станет читать роман, начавшийся с того, что хорошенькая простушка строит глазки высокомерному привереде герцогу? Надо бы… Нет. Сколько раз мисс Франклин говорила Кэт, что сначала нужно сочинить рассказ, а потом уже заниматься критическим разбором, а не наоборот. Она…

Сибилла пронзительно вскрикнула, рука Кэт дрогнула, и чернильная клякса появилась не только на бумаге, но и на самом видном месте платья – чуть ниже воротника!

– В чем дело, Сибилла?

Могла бы и не спрашивать. Кэт и так видела, в чем дело, вернее, в ком. Томасу и Майклу надоело строить крепость, и они решили плеснуть водой на акварель Сибиллы.

С громким плачем Сибилла схватила безнадежно испорченную картину и бросилась к старшей сестре:

– Смотри!

В результате к пятнам от чернил на платье Кэт прибавились пятна от краски. Хорошо, что это платье не было ее любимым. Кэт отлепила шедевр от ткани. Теперь уже понять, что именно пыталась изобразить художница, было невозможно. Судя по разводам, это было нечто сине-зеленое с вкраплениями белого и черного.

– Мы просто хотели увидеть овец, – сказал Томас. Взгляд его широко открытых глаз можно было бы счесть невинным, если бы не предательский блеск. И это в четыре года! Чего от него ждать, когда он подрастет? А ведь ей казалось, что бо́льших озорников, чем пятнадцатилетний Генри и тринадцатилетний Уолтер, свет не видывал.

Как папа, служитель церкви, умудрился зачать столько неуправляемых мальчишек, остается загадкой. Не зря говорят: неисповедимы пути Господни.

– Это были не овцы! – громко возмутилась Сибилла. – Это были облака, вы, недоумки!

Томас упер руки в бока и закатил глаза, подражая Пруденс.

– Только остолопы рисуют облака! – заявил он. – Да, ос-то-ло-пы!

Кэт сказала себе, что должна радоваться уже тому, что братья не научили Томаса словам похуже. Или научили, но он пока не решается пускать их в ход?

Сибилла насупила брови и выставила вперед челюсть. Только не это? Кэт не была готова к очередной истерике младшей сестры, хотя догадывалась, что именно этого добивались близнецы.

– Облака – прекрасный объект изображения, – дипломатично заметила Кэт, положив руку на плечо младшей сестры. Сибилла должна ощущать ее поддержку, но если художница вздумает полезть в драку, Кэт успеет удержать ее. – Мы можем увидеть облака на картинах многих знаменитых художников.

Майкл потянул Кэт за юбку:

– Мы просто хотели, чтобы Сибби поиграла с нами.

Сибби увидела возможность для контрудара.

– Я не играю с младенцами! – сообщила она, задрав нос.

Томас сжал кулачки. Кэт схватила его за плечо свободной рукой.

– Мы не младенцы! – возмущенно воскликнул он, пытаясь освободиться от цепкой хватки Кэт. – И Майкл из-за тебя плачет.

В отличие от Томаса, Майкл был чутким и ранимым. Кэт отпустила Сибиллу и, продолжая удерживать Томаса, обняла его. Томас старался вырваться и ударить Сибиллу, и та, разумеется, отнюдь не стремилась разрядить обстановку. Скрестив руки на груди, она с насмешливым презрением взирала на брата. Кэт бросила умоляющий взгляд на Пруденс.

Но Пруденс, перевернув страницу, продолжала читать.

Неожиданно Кэт охватило непреодолимое желание завизжать так же отчаянно громко, как Сибилла. Кэт тоже не хотелось играть с мальчиками. Она мечтала побыть одной. Ей хотелось, чтобы все оставили ее наконец в покое, и насладиться тишиной. Кэт отчаянно хотелось увидеть написанную ею книгу на полке общественной библиотеки. Мисс Франклин считала, что у Кэт есть талант. Все, что ей нужно, это время для себя, любимой.