Страница 6 из 11
– Да хватит уже! – неожиданно гаркнула Инна. – Кудахчет курицей! Давай, выходи в коридор!
Федотов вскинул на нее глаза, переложил костыли в одну руку, доковылял кое-как до кровати.
– Все. Если ты не свалишь отсюда, я вообще не встану. Ты меня достала.
– Я тебя достала?! Я?! Я стараюсь, прыгаю вокруг тебя, а ты капризничаешь и грубишь! Ты просто хам! Да и откуда тебе быть другим! – Соломатина презрительно выпятила губу.
– Что! – Федотов подскочил, ступил на ногу, ойкнул, подхватил костыли и ринулся в коридор.
Соломатина поспешила за ним.
– Пошла отсюда! – обернулся к ней Федотов и заспешил в сторону ординаторской. На шум обернулись все, кто был неподалеку.
Федотов распахнул дверь и с порога крикнул:
– Где Владимир Анатольевич?!
– Олежка, ходишь уже?! Вот и замечательно, – словно не замечая его гневного вида, воскликнула старшая медсестра.
– Где врач?!
– Он в соседнем отделении, этажом ниже. Но ты не спустишься, лифт занят, новое оборудование поднимают.
Федотов не дослушал – он ковылял к лестнице. Соломатина следовала за ним. Первым препятствием на их пути была закрытая дверь. Федотов потянул ее за ручку, но открыть мешали костыли. Тогда он отступил, взял оба костыля в одну руку, свободной рукой распахнул дверь, сделал шаг и оказался в проеме двери. Еще чуть-чуть – и Федотов был бы на лестнице, но вместо этого он оказался зажатым дверью – сил удержать ее не хватило, скорости сделать шаг – тоже. Федотов машинально оглянулся и увидел спокойное лицо Соломатиной. Она не предпринимала никаких попыток ему помочь. Тогда он собрался с силами и протиснулся в щель. Дверь закрылась, но через мгновение открылась вновь. Это Инна следом вышла на лестницу.
Федотов, стараясь не обращать на нее внимания, стал спускаться вниз.
Ступени были широкими, удобными, поэтому Федотов довольно уверенно двигался, занося вперёд костыли и потом подтягивая больную ногу. Он был на середине пути, когда его рука вдруг сделала неловкое движение, он сам покачнулся, и выпавший костыль с грохотом проехал по ступенькам и упал на площадке, рядом с батареей. Федотов замер. Без опоры остаток лестницы казался пропастью, ступеньки – скользким льдом. Он машинально оглянулся на Соломатину.
– Что ты меня смотришь? – произнесла та. – Это твой костыль. Сам его и поднимай.
Федотов ничего не ответил, он осторожно «подполз» к перилам и, держась за них, стал медленно спускаться.
С этого дня они не разговаривали. Вообще. Они даже не здоровались. Это было удивительно, словно оба одновременно приняли решение не замечать друг друга. Соломатина по-прежнему появлялась в палате Федотова в своем отутюженном белом платье, по-прежнему убирала, мыла, проветривала. Она неизменно сопровождала Федотова на его прогулках. Но была лишь тенью – чтобы ни случилось, она и пальцем не шевелила, чтобы помочь. При этом не смотрела в мобильник, не отвлекалась на окружающих и неотступно следила за движениями Федотова, но никогда не приближалась к нему ближе, чем на три метра.
А потом наступил июль, школьники-волонтеры закончили свою работу и разъехались на каникулы. Соломатина отдохнула с родителями на море, потом пожила у подруги на даче. Она загорела, немного поправилась и накануне первого сентября остригла свои пушистые волосы.
«Соломатиной идет новая прическа», – сошлись во мнении одноклассники, встретившиеся в новом учебном году.
– Инка, после уроков за американскими котлетами пойдешь? – спросил ее хам Егоров.
– За чем? Куда? – не поняла Соломатина.
– В «макдак», дура, – хмыкнул Егоров.
– Козлина. Нет, не пойду, мама марганцовку просила купить, – вежливо ответила Инна.
Выйдя из прохладной школы в ослепительную жару сентября, Соломатина принялась добросовестно обходить аптеки.
– Ты не найдешь марганцовку. Исчезла из продажи. Неожиданно. Было полно, теперь – нет, – иногда отвечали ей провизоры, но она упрямо кружила по улицам, вроде бы и не замечая, что все ближе и ближе подбирается к областной больнице.
– Может, в больнице есть? – спросила сама у себя Инна и вошла в знакомый вестибюль.
– Соломатина?! Тебя не узнать! – воскликнул доктор Владимир Анатольевич, наткнувшись на нее.
– Я, вот… Мама просила марганцовку найти, в аптеках нет… Может, у вас есть немного…
– Что? Марганцовка? Вряд ли, – отвечал врач, – но все равно давай поднимемся к нам в отделение.
– Давайте, – обрадовалась Соломатина. Она вдыхала знакомый воздух и чувствовала, как холодеют ладони.
– Ну, как ваши больные? – вежливо поинтересовалась она, покосившись в сторону палаты, где когда-то лежал Федотов.
– Хорошо, – кивнул тот и спросил: – А ты как? Поступать будешь в этом году? Или на следующий?
– На следующий.
– Куда собралась?
Соломатина замялась – сказать про юридический или про академию лесного хозяйства она не могла. Что-то несмышленое теперь было в этих планах. Как и в ее любви к униформе – кителям, погончикам и гербовым пуговицам.
– Иди в медицинский, – серьезно сказал Владимир Анатольевич, – из тебя врач получится. Я думаю, даже хирург выйдет. Ты способна сделать больно, чтобы потом было хорошо.
– Вы о чем это? – покраснела Соломатина.
– Ладно тебе. Я видел, как ты учила ходить Федотова. Ты поняла главное – он должен уметь рассчитывать только на себя. В его ситуации с его травмой – это жизненная необходимость.
– Наверное, я была слишком…
– Жестокой? Нет. Ты была заботливой. Ты не стала его поводырем, но была ангелом-хранителем. Ты ведь ни на минуту не оставляла его без присмотра. Ты, девочка, умница.
– А он, наверное, подумал, что сволочь. Мстительная сволочь.
– Кстати, тебе пришло письмо. – Владимир Анатольевич достал из стола конверт и передал его Соломатиной. – На адрес больницы, но тебе. Я уже собирался в школу звонить.
Инна взяла конверт и прочитала на нем имя отправителя.
– От Федотова, – сказала она, глупо улыбаясь.
– От него, – кивнул Владимир Анатольевич. – Иди читай, а мне еще карты заполнять надо.
Все еще улыбаясь, Инна выскочила из больницы, в такт бьющемуся сердцу отмерила шагов сто, а когда повернула на другую улицу, распечатала конверт. Письмо было написано от руки, почерк был ровным, четким, и лист бумаги выглядел словно график с множеством линий. Инна облокотилась о какую-то ограду и принялась читать. Еще через пять минут она аккуратно вложила листик в конверт и спрятала письмо в учебник. Она по-деловому посмотрела на часы и спокойным ровным шагом направилась в сторону дома – скоро придут родители, надо приготовить ужин.
Письмо разочаровало ее – в нем не было ничего романтического, ничего такого, о чем пишут в романах и показывают в кино. Федотов сообщал, что он в интернате, что этот год будет тяжелым – надо определиться со специализацией, что его приглашают в один из университетов, но он думает о работе – деньги нужны. Про свою ногу, про самочувствие, про то, как он лежал в больнице, Олег даже не вспомнил. Инна шла, повторяла фразы из письма и тяготилась каким-то раздражением. Она была рада письму и вместе с тем недовольна его тоном. Она и мечтать не могла, что после всего Федотов напишет ей, но досаду вызывали новости, которые ее почти не касались. Она знала, что будет беречь письмо, никому про него не скажет, но огорчалась, что не было упомянуто то маленькое прошлое, которое у них уже случилось. Инна Соломатина томилась всем этим, не понимая, что дело не в Федотове, не в его письме, а в возрасте. Оба они еще не повзрослели настолько, чтобы говорить друг с другом на том языке, который приводит к отношениям. И сейчас им ничего не оставалось делать, как просто ждать и надеяться, что взросление не перечеркнет эту их историю.
Случилось все это лет десять назад. Для истории срок пустяковый, для человеческой жизни – значительный.