Страница 4 из 11
– Понимаешь, там…
– Сиделка! Волонтер! Можешь заходить! – раздался громкий голос Федотова. В коридоре стало тихо.
– Да, иду, – ответила Соломатина хрипло и вернулась в палату.
– Можешь уносить, – Федотов кивнул на «утку», опять накрытую марлей.
– Хорошо. Я все унесу. – Она взяла в руки потяжелевший предмет.
– Не забудь вернуть. По вечерам у нас тут волонтеров нет, – пробурчал Федотов.
– Хорошо.
Инна вышла в коридор, надеясь, что одноклассники уже разошлись. Но она ошиблась. Ее встретили гул и смешки.
– Соломатина, ну ты даешь! Во вляпалась! Нет, чтобы окна мыть, ты какашки выносить теперь целый месяц будешь! – громкий голос Егорова разносился по коридору. Егоров был хамом и отличником. Редкое сочетание способностей и полного отсутствия внутренних тормозов.
– Ты дура, что ли? – преградила ей путь подруга.
– Пусти, я сейчас уроню эту штуку! – цыкнула на нее Соломатина. – Уроню прямо на тебя.
– Больная! Тут же няньки есть! Это их работа… – не могла успокоиться Аня.
– Завтра я им напомню об этом, – парировала Соломатина, направляясь к туалетам.
Там она сделала, что положено было сделать, и вернулась к Федотову.
– Вот, пожалуйста, – она аккуратно поставила чистую «утку» рядом с кроватью.
– Угу, – ответил тот не глядя.
Домой Соломатина возвращалась одна. Одноклассники собрались в кино, подруга непонятно на что обиделась. «Дураки», – думала о них Соломатина. Она так устала, что не стала переодеваться в больнице, и теперь пояс давил, мешая дышать. Дома Инна зашвырнула «форменное» платье подальше в шкаф, приняла душ, засунула за щеку «чупа-чупс» и легла. «Я не собираюсь быть врачом, фельдшером, сиделкой. Поэтому завтра я никуда не пойду». Приняв это решение, она сразу уснула.
В девять утра доктор Владимир Анатольевич совершал обход.
– Ну, как нога? – спросил он Федотова, который пытался очистить футболку от зубной пасты.
– Болит. Не так, как раньше, но болит.
– Это ничего. Болеть должно. Главное сейчас – не ходить.
– Знаю, – огрызнулся Федотов, – но и лежать тоже я больше не могу. Зубы почистить невозможно… Вот, весь перемазался…
– Ну что ж, это временные трудности, – похлопал его по плечу доктор, – потерпи. К тому же вон, у нас волонтеры работают. Помочь могут.
Федотов в ответ заскрипел зубами:
– Кому они нужны? Только шум, днем поспать не дают. Стучат…
– Что это ты? Всегда такой спокойный! – удивился Владимир Анатольевич.
Да, Олег Федотов был спокойным терпеливым пациентом. Доктор мог даже сказать – мужественным. Все, что с ним случилось, он перенес практически в одиночестве. Без поддержки родных и близких. Потому что родных и близких у него не было. В новогоднюю неделю Федотов приехал из соседнего города с другими учениками математического интерната. И вот ведь незадача – лыжная прогулка! В больнице Федотова почти никто не навещал – пару раз приезжал приятель, пару раз педагог интерната. Доктор жалел парня, и именно поэтому он послал к нему Соломатину. Школьница показалась ему аккуратной, ответственной и какой-то… Доктор не мог подобрать точное определение. Короче, Инна Соломатина показалась ему самой подходящей кандидатурой.
Владимир Анатольевич вздохнул и вышел из палаты.
Она пришла в больницу, когда весь класс уже работал.
– О, командир горшков пожаловал, – пошутил Егоров.
Он умел удивлять тупостью шуток. Соломатина не отреагировала, только одернула свое белое платье. Гладить его пришлось впопыхах, утром, сожалея о вечернем опрометчивом решении. «Нельзя не ходить. Однокласснички засмеют. И Соколова обиделась, надо подойти к ней!» – думала Инна. Она выспалась и была готова отомстить Федотову за выходку с «уткой». «Я все понимаю, но мог бы намекнуть, я бы позвала кого-нибудь из персонала, из мужчин».
– Вы опоздали, – встретил ее доктор, – все уже на своих местах. У нас утро – самое тяжелое время. Больные должны умыться, привести себя в порядок, одеться, принять лекарство. Им именно в это время требуется особенная помощь.
– Извините. Я проспала. Вчера устала.
– Понимаю, но вы – волонтер, – напомнил Владимир Анатольевич, – кстати, ваш пациент, Федотов, из другого города. Здесь у него никого нет. Да и там, где он живет, тоже. Поэтому будьте внимательнее.
– Вы хотите сказать, он – детдомовский? – вздернула брови Инна.
– Да, последние годы Федотов живет и учится в специальном интернате для одаренных детей. У него исключительные математические способности.
– А, – протянула Инна, – потому вы его запихнули в самую дальнюю палату с недокрашенной стеной! Нет, чтобы положить к соседям. Чтобы человек не один был. Чтобы поговорить было с кем. Конечно, детдомовского можно задвинуть…
Доктор оторопело посмотрела на Соломатину.
– Что это вы такое говорите?!
– А что, я неправду говорю? Разве не лежит он один? Представляете, как вечерами ему? Знаете, я считаю, что это неправильно. Это наплевательское отношение к…
– Хватит, идите займитесь делом, – оборвал ее доктор.
Наблюдая, как Инна идет по длинному коридору, Владимир Анатольевич думал: «Заноза, а не девчонка. Кстати, да, Федотов лежит один, угол стены «разбомблен». Нехорошо. А эта еще и шум устроит». Доктор вспомнил, как его племянница, подняв на ноги всякие там «контактики» и прочие сети, «уволила» директора местного кафе. «Так то – кафе. А здесь – больница, и парень без родителей. Надо срочно что-то делать», – заключил доктор.
Соломатина же, шедшая по коридору, думала следующее: «В палате, где лежит еще кто-то, всегда найдется ходячий больной, который подаст “утку”».
За первую неделю работы Соломатиной в больнице с Федотовым произошло событий больше, чем за все пять месяцев его лечения. Во всяком случае, так казалось со стороны. Федотова два раза переселяли. Сначала в трехместную палату к говорливым мужичкам, потом, после самовольной попытки Федотова сбежать, обратно в старую палату. Федотову поменяли кровать – поставили ту, которая автоматически меняла положение изголовья. «Если он занимается, ему необходимо удобно сидеть. Может, это будущий нобелевский лауреат? Вы хотите, чтобы он уехал в другую страну?» – сказала Инна доктору. Соломатина умела прикинуться наивной дурой. Больничные поварихи, развозившие еду, научились класть отдельно кашу, омлет и масло. До появления Соломатиной они экономили посуду и норовили сложить все на одну тарелку. «Мы аккуратненько, с краю», – лживо приговаривали тетки, бухая все вместе.
– Это что за свинство? – возмутилась Соломатина однажды. – У вас что, тарелок нет? А если нет, вот же у человека на тумбочке три блюдца!
Удивительно, но тетки подчинились.
– Федотов, кто она тебе? – поинтересовалась шепотом одна из них.
– Двоюродная баба-яга, – отвечал тот.
Похоже, он Соломатину возненавидел. От одной ее тоненькой фигурки, отутюженного белого платья, от косынки на пушистых волосах ему становилось не по себе. Ему, который был на свете одинок, но никогда в своей жизни не жил в отдельной комнате, сам по себе, не под взглядом соседа, казалось, что весь покой, который он нашел в этой палате, улетучивается. Казалось, что земля под ним ходит ходуном, а формулы, которые так его занимали, распадаются на отдельные знаки. А еще он страшно стыдился своей немощи, поэтому неловкости и неаккуратности. На фоне безукоризненной, «отутюженной» девушки он себе казался противно несвежим. Короче, Соломатина внесла в его жизнь сплошное беспокойство. Конечно, если бы он мог ходить… Но ходить пока он не мог, поэтому пытался избавиться от Соломатиной любыми способами.
– Тебя просили?! – орал на нее Федотов, когда узнал, что переселение – ее рук дело. – Не лезь!
– Почему вы кричите?! Я же хотела как лучше! – У Инны дрожали губы.
– А ты не хоти как лучше! – заговаривался от злости Федотов.