Страница 15 из 28
- А это что?
Врач прослеживает мой взгляд и объясняет:
- Хотел отрезать, но затем подумал: «Как ты будешь жить без пуповины?» оставил. Ты же не девушка!
Мама вступается за доктора.
- Саша, Александр Анатольевич тебе живот зашил! Это твое спасибо?
Виновато опускаю взгляд.
- Спасибо! Просто поинтересовался.
Понизив тон, она обращается к врачу:
- Александр Анатольевич, Вы очень устало выглядите. Идите домой, отдохните. Я всегда рядом. Если понадобится вызову дежурного врача.
- Да, действительно устал. Шесть часов напряженной непрерывной работы за операционным столом отняло много сил.
Работала бригада хирургов. Из-за множественных свищей и эрозий в слизистой, пришлось удалить около двух метров тонкого кишечника, кроме этого ушиты еще два свища тонкого и три толстого кишечника. – он поднимает салфетку в правой подвздошной области. Вижу обрубок кишки вывернутый наизнанку: - Наложили цекостому и только после этого закрыли все три дефекта передней брюшной стенки – смотрит мне в глаза: - Поживешь пока с цекостомой. Осенью наложим анастомоз между тонким и толстым кишечником и твоя долгая эпопея надеюсь закончится.- хирург тяжело встает и медленно выходит из палаты…
1 июня 1970 год.
Послеоперационный период протекал с очень сильными болями в животе. Трижды в сутки кололи «промедол».Кишечник, увеличившись в объеме – бунтовал, извергая из цекостомы газы и кашицеобразные отходы. Кожа живота растянулась до толщины пергамента, и казалось вот-вот лопнет, но выдержала. Даже послеоперационные швы не разошлись, если не считать небольших разрезов от капроновых нитей. Кишечник постепенно привыкая к работе успокоился, боли уменьшились, лишь изредка реагировал резким вздутием на некоторые продукты вызывающих брожение.
Мама в ближайшей от института аптеке без труда купила пояс с вмонтированным в него резиновым мешочком – калоприемником. Значит не один я такой.
На десятый день после операции, пристегнув пояс к животу - сел на кровать, на двенадцатый - начал ходить, через полмесяца - вышел самостоятельно на улицу. Мама предварительно обговорив с врачами дату моей выписки, уехала в Саранск…
Утро. Еще нет одиннадцати. Лежа читаю книгу. В необычное для нее время, заходит возбужденная Надя.
- Саша! Ты сможешь сейчас выйти на улицу?
- Да! А что случилось?
- На территории института кино снимают – «Белорусский вокзал». Может известных артистов увидим! Тебе помочь?
- Не надо. Сам встану.
Она нетерпеливо стоит у двери. Я же при ней стесняюсь пристегивать калоприемник. Наконец, Надя догадывается.
- Подожду тебя в коридоре. – выходит.
Спешим насколько позволяют мои силы к центральному храмовому комплексу. Перед главным входом множество людей – больные в пижамах и свободные от работы медики. Мимоходом по разговору праздно стоящих людей, узнаем – съемка идет внутри основного здания. Придерживая под локоть, Надя помогает мне подняться по ступенькам и мы внедряемся в плотную толпу, стоящую вдоль стены. Под ногами тянутся толстые изолированные электрические кабеля. Осветительные приборы направлены в центр зала. Чуть в стороне от центра стоит обычный стол покрытый простыней, за которым сидит пожилая женщина в белом халате.
Напряженная тишина. Вдруг, кто-то сбоку, властным голосом командует:
- Приговиться! Мотор!
«Медсестра» за столиком склонив голову, не касаясь шариковой ручкой «пишет» по бумаге. Из левого бокового коридора выходит красивый с проседью мужчина, в костюме.
Надя толкает в плечо и склонившись к моему уху, шепчет:
- Это Всеволод Сафонов. – киваю головой, хотя вижу его впервые.
Не дойдя до «медсестры», он останавливается в центре помещения под самым куполом. Следом за ним не торопясь выходит стройная в светлом приталенном плаще девушка – через ее руку перекинут мужской плащ. Протягивая ему, спокойным голосом говорит:
- Вы забыли в машине.
Надя треплет рукой мое плечо - почти кричит:
- Маргарита Терехова!
Сафонов забирает у нее свой плащ: - Спасибо.
Не поднимая головы, «медсестра» резким неприятным голосом, спрашивает: - Фамилия?
Сафонов: - Моя?
«Медсестра»: - Больного!
Сафонов: - Не знаю.
С противоположного коридора, в белом халате с весящей на шее марлевой маской, выходит средних лет женщина – «хирург». Она устало облокачивается бедром на столик. В руках зажженная сигарета. Курит. Обращается к Сафонову и Тереховой:
- Вы привезли мальчика?
Сафонов:
- А что с ним таково?
«Хирург» продолжая дымить сигаретой, отвечает:
- Сейчас ему лучше.
Поворачиваясь к Наде, тихо говорю:
- В каком-то фильме ее раньше видел.
Надя соглашается.
- Она часто снимается, но только на вторых ролях и в эпизодах. Могу ошибиться, но кажется ее зовут Людмила Аринина.
Съемка закончена – выходим. Спустившись по парадной лестнице проходим мимо новой бежевого цвета машины - «Москвич 412. Комби».
Разговаривает двое мужчин:
- Вот чудак! Не хотел ее давать.
- Видимо жалко. Новая же!
- Жалко? Так этот «Москвич», теперь в историю кинематографии вошел, даже через 50 лет, люди его увидят!
Идем по скверу. Счастливая Надя, спрашивает:
- Саша, ты доволен?
Пожимаю плечами.
- Артистов «живьем» увидел впервые – обычные люди. Не пойму, почему надо восторгаться ими? Они ни чем не лучше других людей. А приемное отделение? Разве оно здесь - в храме с высоченным куполом?!
Надя обиженно поджимает губы.
- Киноартисты, необычные люди! Они звезды! А почему приемное отделение здесь – спроси у режиссера. Пойду я. Скоро экзамены – надо готовиться. Дойдешь?
- Дойду.
Надя быстро уходит в сторону медучилища. А я тихонько поплелся к своему корпусу…
12 июня 1970 год.
Неделю нахожусь дома.
Из Москвы до Саранска, с прибывшей за мной мамой, добрались поездом без особых приключений.
Прощание с медперсоналом института «Склифосовского», получилось прохладное – выписывался с выведенной кишкой в животе. Немного успокаивало обещание Александра Анатольевича: «Приедешь осенью в хорошем физическом состоянии и мы соединим в единое целое, обе части твоего кишечника».
Вновь верю, но в памяти назойливо всплывает начало июня прошлого года, тогда тоже выписывался «временно» из Республиканской больницы в Саранске.
Братья Вовка и Сергей в деревне. Родители на работе. Сидя на лавочке, возле своего подъезда, греюсь на полуденном солнышке. К калоприемнику привык. За два-три часа раздуваясь в объеме, он напоминает о себе, и я освобождаю его в туалете.
Из подъезда выходит Андрей – тридцатипятилетний худощавый мужчина. С женой и двумя детьми он живет над нами, где раньше проживала интеллигентная семья Лазаревых. Теперь из их квартиры постоянно слышится непрерывная брань и звон битой посуды. Соседку – полную невысокого роста женщину, мы зовем тетя Валя, а его все кличут - Андрей.
Вот и сегодня, он выглядит помятым и расстроенным.
- Саш! Посмотри у вас нет ничего выпить? Голова гудит с похмелья, да еще эта Валька орет.
- Только рассол.
Раздосадовано машет рукой.
- А, давай хоть его!
- Пойдем к нам, налью.
Сидим на кухне, за столом. Андрей с наслаждением потягивает из алюминиевой кружки капустный рассол, а я смотрю на его небритое осунувшееся лицо и вспоминаю:
«Тетя Валя, похвасталась, что у ее мамы в деревне Ташкино Ичалковского района, вишневый сад:
- «Вишки» так много, но их некому собирать.
Мама посетовала:
- Мы ее здесь не видим. А так хочется вишневого варенья наварить детям.
По душевной простоте, соседка предложила поехать к ее маме и набрать этой «вишки» сколько захочешь.