Страница 6 из 23
Позади остался дом, а чувство, что больше он уже сюда никогда не вернётся, не покидало Флегонта. Завернувшись в тулуп, он закрыл глаза, как только, выехали на сибирский тракт. В голову полезли неясные настойчивые мысли и эпизоды из его встреч с Мотькой…
– Тпр – рру! – крикнул неожиданно Ерошка, натянув вожжи. – Ты чо, дура, делашь? Под сани захотела? Кукша14, ядрёна вошь, а не девка!
Сердце Флегонта разом ёкнуло и опустилось куда-то вниз: хоть он по-прежнему не открывал глаза, однако, знал, всем нутром чуял, кто сейчас стоял на дороге его саней. И боялся открыть глаза!
– Флегонт, ты меня слышишь? Почему поехал без меня?
Флегонт вздрогнул и перекрестился: этот голос он не мог спутать ни с одним другим.
– Я не уйду с дороги, пока не возьмешь с собой! – грозно произнесла Мотька и схватила лошадь за узду.
– Слышь, Флегонт, могеть её послать к такой-то матери? Али кнутом попотчевать? – Ерошка явно сердился.
– Пусти её… Пушшай лезеть в сани… – обречённо произнёс Флегонт. – Ня бросать жа её тута… Замёрзнеть…
– Эй ты, халда! – недовольно крикнул Ерошка Мотьке. – Лезь в сани! Барин тобе зоветь… Да кунку-то закрой!
Мотька дрожала всем телом: разбив окно в своей комнате, она прихватила лишь то, что было там. Надев валенки и кое-что из верхней одежды, она выпрыгнула в снег и побежала огородами к тракту, твёрдо зная, что в Сибирь есть только одна дорога…
Клацая зубами от холода, в слезах, простоволосая, она полезла в сани.
– И ты ба… Ты ба без меня уехал?
Флегонт почувствовал себя кроликом перед удавом, и зачарованно, помотал головой.
– И не вздумай меня отправлять назад! К папаше… – посмотрев на него мутными глазами, грозно произнесла Мотька, прежде чем голова её упала Флегонту на грудь.
– Нет, нет… – заторопился ответить он, обнимая и целуя её голову.
Ерошка удивлённо смотрел на всё происходящее перед ним: никогда таким кротким хозяина он не видел.
– Ну, чё стоишь? Погоняй! Да побыстрей! Вишь у неё жар…
Ерошка вздохнул и тихо произнёс. – Ну и дурак жа ты, Флегонт! Таку халду15 с собой берёшь…
И стегнул коней…
– Как так мог поступить прародитель мой, Флегонт Дубовцев? – открываю глаза, а из души рвутся слова. Смотрю в надежде на огонь и жду… Может, он что-то подскажет? Но тут пришла новая мысль. – А что же Михаил пишет дальше?
И стал читать дневник дальше.
Глава 2. Михаил и Нина.
1.
«г. Полевской, май 1872 года.
Навестил друга. Он познакомил меня с очень милой девушкой. Зовут её Нина. Кажется, я влюблён. Отец уже четыре года как в Сибири. Ни одного письма, ни одной весточки за все эти годы не было, а тут вдруг письмо. Оказывается, он смертельно болен и просит меня к нему приехать, выслушать его волю. Как это сейчас некстати! Но мать просит выполнить волю отца…»
Мне уже интересно, что же будет дальше, и Пашка, отдохнув, снова начала меня вводить в гипноз. И я прикрываю глаза, глядя на огонь…
Молодой человек чуть выше среднего роста, полноватый, в чёрном костюме и чёрных штиблетах настойчиво прорывался сквозь толпу торговок, внимательно оглядывая русских девушек, разодетых в разноцветные кофты и юбки. Такие бабёнки ему нравились гораздо больше, чем скромницы, надевавшие строгую однотонную одежду. Кого-то из них он, как бы невзначай, погладил по крутому бедру, а кого и поцеловал в щёчку. Бабёнки не кочевряжились, и, зазывно улыбаясь, приглашали с собой.
Но молодой человек, весело отшучиваясь, шёл дальше и не особенно обращал на эти знаки внимания. Он торопился к другу, приехавшего сегодня, которого давно не видел.
– Мишка, чёрт пузатый! Ты где ходишь? – встретил его у дома старый друг, сын горнозаводчика Пантелеева. – Да-а, давненько мы с тобой не виделись. Ко мне такие местные барышни пришли! Пойдём скорее, познакомлю!
– Володька, паразит окаянный! Ты нисколько не изменился! – довольно хмыкнул Михаил. И добавил. – Всё по барышням столичным шастаешь?
– Я, думаю, тебе уже давно пора бросить своих милых потаскушек и переключиться на более серьёзную рыбу! – парировал Владимир, улыбаясь.
– Ну, я, думаю, это никогда не поздно… – грустно заметил Михаил и невольно вспомнил отца.
Четыре года прошло, как уехал отец. Злость прошла сама собой: встречи с девушками открыли ему новые чувства, о которых он и не подозревал. В какой-то степени он теперь уже начал понимать отца, но до конца ещё простить не мог. Возможно, и потому, что тот ни разу не написал ни одного письма. Из скупых разговоров Алексея с матерью он невольно сделал вывод о том, что дела отца идут плохо. И даже был рад этому. – Так ему и надо!
В доме Пантелеевых было всё, как в модных домах Полевского, где хозяева торопились не сильно отставать от столичной моды. На диване сидели две молодые барышни в светлых однотонных платьях.
– Прошу любить и жаловать моего лучшего друга Михаила Дубовцева! – представил Владимир своего гостя барышням. – Это Ольга Строганова, а это Нина Муралина.
Первой ему подала руку Строганова и присела.
– Стройна, холодна и хороша… – Михаил слегка пожал руку светловолосой девушке среднего роста с утонченными чертами лица, невольно отмечая её достоинства и недостатки. И почему-то про себя добавил. – Как статуя…
Вторая была более живая: она не только подала руку, но и искренно улыбнулась ему без всякого приседания. И тут же смутилась
– Эта поживее будет, пожалуй. И попроще! – он улыбнулся в ответ голубоглазой и темно-русой девушке, пожимая её нежную руку. – Живая полняшка. Как наши девушки! Ишь, как смутилась… Чему это, интересно?
Михаил сделал глазами знак хозяину, как бы спрашивая. – Скажи, которая твоя?
И тут же получил ответ, который больше всего устраивал: «Строганова». Для подтверждения своих слов, он подхватил Ольгу и увёл в сторону, о чём-то начав ей рассказывать живо и весело. Было видно, что такое общение этой девушке нравилось.
Вздохнув незаметно и присев на освободившееся место, тихо и просто спросил. – Ты, какие конфеты любишь? Мне, кажется, вон там, в вазочке, лежат неплохие конфеты!
От такого вопроса Нина вспыхнула, как спичка: она уже не раз посматривала на эту вазочку, старательно пряча свою любовь к конфетам. Вопрос Михаила застал её врасплох. Стало необходимо немедленно решить, что важнее – манеры или конфеты. Сглотнув слюну, она, разом выпучила глаза, поняв, что её каким-то образом разоблачили, сдалась на милость победителя, и тихо выдохнула. – Ага…
Михаил, с удовольствием отметив, что и у него и у неё – одни и те же пристрастия. На душе сразу же стало легче.
– Любишь конфеты? – с коварством иезуита спросил он Нину, заранее зная ответ.
– Люблю… – смущённо призналась почти шепотом девушка.
– Я тоже люблю… – тихо признался Михаил и, кивнув в сторону столика с конфетами, предложил. – Давай сделаем нападение на тот столик?
Володя, услышав этот диалог, рассмеялся. – Ладно, сладкоежки, нападайте на конфеты… Но помните – впереди ещё обед!
От этих слов Нина вспыхнула и покраснела. Веснушки на её круглом лице невольно стали ещё ярче. Как молодой бутон, только-только распустившийся навстречу жизни и налитый жизненными соками сверх меры, она не знакомилась раньше ни с кем вот так официально, просиживая с конфетами за книжками. Естественно, что никакой реальной жизни она не видела. Знакомство с таким же молодым человеком, имевшим ту же страсть к конфетам, сразу же сблизила с ним. Кроме того, его непосредственное поведение, весёлый нрав и доброта как-то быстро располагали к нему.
Следует отметить, что именно за эти качества, проявленные им по отношению к дворовым и соседским девкам, Мишку парни не раз бивали: как-то так получалось, что этот толстяк незаметно отбивал у них предмет их любви.
14
Кукша – толстушка (Сибирь, с 1848 г.).
15
Халда – никчемная женщина (Сибирь, с 1848 г.).