Страница 22 из 23
– Алёсыка, спускай… тихонька… отеса! Я тута плиму…
Неожиданно Алёшка оценил то, что предлагал его друг: если он начнёт спускаться с отцом, то, поскользнувшись сам, может погубить отца! В то же время, если потихоньку сначала спустить отца, а потом спуститься саму, вероятность удачи значительно больше. Сбросив вниз рюкзаки, огляделся вокруг, ища какую-нибудь палку. Скоро, обмотав две лесины, приложенные к телу отца, он начал осторожно стравливать верёвку. Ему казалось, что время остановилось: так устали руки. Но он продолжал осторожно стравливать верёвку, несмотря ни на что.
– Есть… Алёсыка, спускайси!
Если раньше он очень ждал этих слов, то сейчас был просто не готов к этому. Веревка вдруг ослабла, тяжесть куда-то исчезла, а он, без сил прислонился к камням пещеры. Отяжелевшие руки упали рядом…
– Алёсыка… Отеса живой! Давай, спусыкайси…
Слова Николашки, донёсшиеся откуда-то из далёкого основания горы, раньше бы его очень обрадовали, но сейчас сил на спуск уже не было.
– Иду… – прохрипел он, удивляясь сам себе. Непонятно откуда взявшиеся силы, вдруг подняли усталое тело и изорванные в кровь руки ухватились за верёвку. Казалось, он раздвоился: один Алёшка, большой и усталый, остался там, наверху и не хотел спускаться. Однако другой, невидимый и непонятный своей настойчивостью заставлял его шаг за шагом спускаться вниз, не обращая внимания на болящие и кровоточащие раны… Каким-то чутьём Алёшка вдруг понял: этот второй теперь в его жизни самый главный!
Когда ноги его коснулись земли, он, шатаясь от усталости, подошёл к отцу, над которым хлопотал довольный Николашка.
– Алёсыка… Моя тута… лядом… Отеса нада туда! – Николашка уже срубил две небольшие сосны и сооружал из них транспорт для Михаила.
Алёшка кивнул и как автомат выдернул верёвку из вбитых кольев и крючьев.
Скоро Алёшка, ведя свою лошадь с отцом, лежащим на слегах из сосны, шёл за Николашкой, который вёл их в свой аул на Мане. Периодически они останавливались, чтобы посмотреть самочувствие Михаила: тот по-прежнему был без сознания.
6.
Михаил очнулся и застонал от боли в боку. Всё тело было словно заковано во что-то твёрдое. Вдруг прямо перед ним появилось, словно в тумане, лицо сына.
– А-а-лё-ш-ка-а-а… – прошептал он, видя, как улыбается ему сын. И боль сменилась непонятной радостью. Глаза сами собой закрылись: темнота сменилась светом…
Когда второй раз он открыл глаза, рядом с ним сидела девочка-подросток и внимательно смотрела на него. В горле у Михаила было так сухо, что он закашлялся. Каждое шевеление немедленно отдавалось болью во всём теле. Он невольно облизал засохшие губы. Однако девочка заметила его невольное движение и тут же поднесла тёплую терпкую жидкость к губам, потихоньку вливая её в его полуоткрытый рот. От разлившегося по телу тепла Михаилу снова захотелось спать. Закрывая ставшие тяжелыми глаза, он всё же успел услышать девичий голос. – Алёсыка, отеса озыла…
Теперь, каждый раз открывая глаза, он видел эту черноволосую девочку с косичками, которая тут же поила его вкусной и ароматной жидкостью, вливающую силы в его ослабший организм. Однажды, набравшись сил, он прошептал. – Алёшка…
– Алёсыка… ехать домой… сказать… отеса зывая! – произнесла она, прикладывая в очередной раз к губам чашку с животворным отваром. – Скола плиехать…
– Где я? Как … я… тут… – он хотел сказать «оказался», но сил ещё было мало.
– Алёсыка… Отеса… пливезти… – она посмотрела на Михаила и, показав на него пальцем, добавила. – Сыбко плохая… быть…
Силы опять его покинули, глаза закрылись, хотя в душе стало очень хорошо. – Значит, сын нашёл меня… А эти хорошие люди откачали… Сынок… Нина… Я очень люблю вас…
И одинокая слеза скатилась по небритой щеке…
Когда он проснулся в очередной раз, рядом сидела Нина и смотрела на него своими ясными глазами. Поодаль и сзади стоял Алёшка и эта девочка-подросток. А ещё дальше – таёжный друг сына Николашка, его отец и мать. Он попытался поднять голову, но не смог: всё тело его было заковано во что-то твёрдое, но тёплое и приятное.
– Ну-ну, непоседа… – улыбаясь, произнесла Нина. – Хоть один разок над тобой покомандую, пока ты в глине! Очнулся, родненький… И чего тебя понесло куда-то в тайгу?
Словно молнией ударило в голову Михаила. – А как же Богомол? Я его спрятал или нет?
И обмяк, вспомнив, как руками загребал яму с ненавистным ларцем. – Значит, всё-таки спрятал! Тогда можно и подлечиться…
Тетрадь закончилась… Какое-то странное чувство вдруг охватило меня. Прокатившаяся вихрем жизнь нескольких моих предков заставляла задуматься над всем тем, что окружало меня. – А, может, это было тогда, очень давно? И с нами не имеет ничего общего?
Однако вся эта мистическая мишура меня совсем не трогала, и голова искала другое и более важное. – Брошка… Она, наверное, должна стоить миллионы!
С этого момента во мне что-то перевернулось, и в голову пришла достаточно конкретная мысль. – А что если кто-то из этих записок ищет то место, где спрятана брошка? И это место описано в одной из тетрадей?
Чем больше я раздумывал над этим, тем больше хотелось узнать, что же было дальше и страшнее придумавались картины. И возник один очень важный вопрос. – Кто это может быть?
Ещё когда вытаскивал вторую тетрадь, я обратил внимание на то, что она как-то странно прилипла к третьей, которую сразу и не заметил. Тогда разбираться во всём мне не захотелось, но теперь волей-неволей пришлось. Когда же вытащил вторую тетрадь из папки, моему удивлению не было предела – большая часть обложки тетради была сгоревшей, остальная – черно-копченой. Первый лист на одну четверть представлял серо-копченый кусок записи, а остального не было. Второй лист только на одну треть остался целым, остальной части листа не было совсем. Остальные листы местами подгорели.
– Ничего себе… Это что же такое с ним стало? – пробормотал я с удивлением рассматривая. – В огне печной трубы дома он побывал, что ли?
Подумав, что тетради лежали в тайнике у печной трубы и печной огонь мог как-то попадать туда и повредить тетрадь, успокоился и открыл то, что осталось от записей во второй тетради.
Часть 2. Дневник Алексея
Глава 1. Алексей и Селивон
1.
«Тайга вверх по реке Мана, июнь 1910 год.
По совету отца стал вести дневник. Я – геолог! Встреча с Веркой-охотницей на Мане у остяков. Учу её говорить, читать, писать. Похоже я влюбился… Женюсь! И родители согласны. Медовый месяц мы с Верой провели в тайге. Ли Чен предупредил – слуга Богомола близко!»
– Так, так… Вот и прадед с прабабкой появились… – подумал я, находясь по-прежнему под гипнозом Пашки, и улыбнулся довольно. – Вот, значит, где вы встретились…
– Алёшка, может, хватит бегать по тайге? – улыбаясь, спросила Алексея Нина Николаевна, когда сын, закончив Горное училище в Екатеринбурге, вернулся в Новониколаевск инженером-геологом. – Ведь стареем… Пора кому-то осваивать торговое дело. Кто нам с отцом на смену придёт?
– Мам, да ты чего? Какие же вы старые? – отшучивался Алексей, собираясь в тайгу, по которой уже успел соскучиться. – Да и не могу я: уже принят на работу геологом и задание имею… Ты же сама хотела, чтобы я был геологом! Вот я и выучился…
Нина Николаевна вздохнула: всё это было действительно так. Но сейчас было так не охота его отпускать куда-то в тайгу. И обняв и поцеловав сына, перекрестила незаметно.
Алексей аккуратно зарисовывал на карту один за другим утёсы и береговую линию реки Маны, помечая, из каких пород состоят эти утёсы. Он собирал разные минералы для отчёта и размещал их по мешочкам, делая пометки. От близкого выстрела он вздрогнул и тут же повернулся: недалеко от него стояла невысокая девушка лет шестнадцати – семнадцати в куклянке и кысах с дымящимся от выстрела ружьём. Рядом с ней стояла дымчато-серая лайка и внимательно смотрела куда-то рядом с Алексеем. Переведя взгляд на это место, он увидел большую гадюку, дёргающуюся в предсмертных конвульсиях.