Omniphobia

Все эти мысли рябью пронеслись по моему сознанию и, видимо, отразились в глазах. Потому что в следующий момент Механик нахмурился, будто оскорблённый, и слегка дёрнул нитью в своей руке. Ноги онемели и подкосились. Я рухнул на колени, беззвучно захрипев от пронизавшей всё тело ледяной боли.

«Неужели это чудовище – и есть я?» - судорожно думал я. И боялся – очень боялся прямо сейчас умереть. Что-то подсказывало мне, что если это ужасное существо дёрнет нить ещё раз, то тогда мои разум и душа перестанут существовать. Я потеряю память и потеряю самого себя.

Я потянулся к нити, тянущейся из моей груди, решив, что просто так не сдамся, но в следующий миг всё кончилось. Механик разжал пальцы, выпуская мою душу, и в груди снова застучало сердце. Кровь принялась судорожно гонять тепло по остывшему от боли и ужаса организму, и я со свистом вдохнул.

Нет, использовать эту нить ради какой-то дурацкой картины было бы гнусным расточительством, - голос моего двойника вновь потускнел.

Я поднял на него горящий страхом и яростью взгляд и хрипло спросил:

Что ты такое?

То есть, не догадался? - спросил меня в ответ двойник. - Я - это ты.

Нет.

Механик устало вздохнул, перебрал в воздухе пальцами, а затем махнул рукой:

Сам потом во всём разберёшься, - он вернулся к своей работе. Я перестал быть ему интересен. - Тебе лучше поторопиться. Выход во второй картине за правым поворотом.

С чего я должен тебе верить? – я судорожно поднялся на дрожащие ноги. В ответ мне был брошен всё тот же холодный взгляд невыносимо светлых глаз, сопровождаемый презрительным смешком:

А ты хоть когда-нибудь мог кому-либо верить?

Он был слишком похож на мой «голос разума», с которым я часто вёл перепалки внутри своей головы. Мне нечего было ответить и, сделав пару неуверенных шагов, я поспешил прочь отсюда, всё ещё ощущая эхо того мертвенного холода, который поселился во мне, когда нить моей души оказалась в руках этого чудовища. Этого чудовища, которое всю жизнь жило внутри меня.

То, как я нашёл нужную картину и выбрался из этого коридора в уже более привычный, с бежевыми стенами и коричневым полом, я запомнил плохо. Двигался я на автомате, а мысли были забиты этим Механиком.

Эта версия меня. Пугающе холодная и циничная. Жестокая. Оперирующая исключительно в своих собственных интересах и имеющая дело исключительно с механизмами. А все чувства, все страхи заперты на замок в глазу, который можно при желании просто взять и отрубить от себя. Неужели именно таким жестоким и бесчувственным я всегда выглядел со стороны? Неужели я и правда такой говнюк, который может схватить человека за сердце и потянуть на себя, просто чтобы посмотреть, что из этого будет? Неужели другие люди для меня ничего не значат?..

Нет. Это не так. Не может быть…

Но тогда что это было? Механик - это всего лишь иллюзия, или же я только что своими глазами увидел один из возможных концов своего существования? В том случае, если я проиграю. Не смогу победить Тварь. Получается, я стану чем-то сродни ей…

Такая перспектива пугала. Выдохнув, я отбросил эти размышления в сторону и сосредоточился на настоящем.

Keep an eye on spring, run when church bells ring

It could happen to you

All I did was wonder how your arms would be

And it happened to me, - пока я шёл по коридору, Синатра допел очередную свою песню. А потом… Потом почему-то пошёл просто шум. Как от пластинки, на которой закончилась запись, но игла продолжает идти по оставшимся виниловым дорожкам. Чёрт, уж лучше бы этот мёртвый классик продолжал петь – тишина напрягала.

В конце концов я дошел до ещё одного тупика. Здесь была всего лишь одна картина. Прямо напротив. Я поднял взгляд на картину и растерянно охнул.

На полотне… Это была Бейзил. Моя сероглазая беловолосая кукла. Но только здесь она была изображена как молодая девушка. Картина была написана с претензией на стиль фотографий Викторианской эпохи. Той самой эпохи, в которую жил Инглиш. Я разглядывал ничего не выражающее лицо - в точности такое же, как у куклы, только более человеческое - а затем заметил, что Бейзил держит в руках.

У неё в руках была кукла. Широко улыбающийся мальчишка в забавном костюмчике путешественника и в очках. Как и все викторианские куклы, он изобиловал маленькими деталями, но выглядел жутковато. Это был Джейк. Я сразу узнал его. Финальным аккордом этого портрета стала обломанная гвоздика на заднем фоне и мрачная драпировка. Насколько я помнил, это был символ того, что на картине изображён мертвец. Сердце ухнуло в пятки, и я опустил взгляд на название, чтобы отбросить от себя самые страшные мысли, приходящие с домыслами, кто из этих двоих может считаться мертвецом.

Небольшая табличка на раме - такая же, как и на предыдущих картинах - не говорила имени автора и даты написания картины, а лишь название – «Pupa Amata»***. Похоже, латынь. Вот где бы точно пригодился Инглиш и его познания в этом мёртвом языке. Только где его черти носят…

Я слегка нахмурился, вспоминая те последние моменты, когда призрак был ещё со мной. Его странное поведение. Уход от вопроса касаемо его «особенности». И тот момент, когда он запустил меня в ту картину. В ловушку…

«Ты хоть когда-нибудь мог кому-либо верить?»

Снова послышался знакомый механический звук. Коридор стал поворачиваться, но почему-то гораздо медленнее, чем раньше. От вибрации стен картина с Бейзил-человеком и Джейком-куклой слегка покосилась и отодвинулась от стены. Приглядевшись, я с удивлением увидел, что за полотном скрыта дверь. Невзрачная, словно наскоро сделанная из фанеры с кое-как прибитой ручкой, но дверь. Первая привычная за столь долгое время. Я в темпе окончательно снял картину со стены и отставил в сторону. Может… Может, это приведёт меня к финалу? Хотелось бы надеяться. А нет – ну, будь что будет. Я аккуратно, с долей настороженности взялся за ручку и повернул её. Дверь поддалась и открыла мне проход. Поколебавшись некоторое время, я вздохнул и сделал уверенный шаг внутрь.

Сперва я не мог ничего разглядеть впереди - в этой комнате (коридоре? Непонятно) было темно. Но потом, стоило двери за мной закрыться, как откуда-то сверху снова стала доноситься музыка. Намного чище - как запись на современной аппаратуре.

And now, the end is near,

And so I face the final curtain.

My friends, I'll say it clear

I'll state my case of which I'm certain.

I've lived a life that's full -

I've travelled each and every highway.

And more, much more than this,

I did it my way, - всё тот же Синатра. Но этой песни раньше не было. И потом - это слишком уж чистое звучание…

Тут внезапно стали раздаваться щелчки - и комната озарилась светом. Большие латунные люстры освещали достаточно просторный зал. Бежевые стены его, конечно же, были увешаны картинами.

Но сперва моё внимание привлекло другое. Пол. А точнее, то, что было в нём в самом центре комнаты. Гигантский механизм, который представлял из себя своего рода план. План большого лабиринта, по форме походящего на знак бесконечности.

Стенки были прозрачными, поэтому можно было рассмотреть, как перемещаются квадратики, обозначающие картины, при поворотах коридоров. И как в принципе поворачиваются эти коридоры. Я был прав - у этого лабиринта всегда был алгоритм!

Я рассматривал сложный, запутанный механизм. Некоторые окошки подсвечивались разными цветами с различной периодичностью в совершенно разных местах лабиринта. Это наверняка те самые картины-порталы. Коридоры крутились по всех возможных направлениях, редко оставаясь статичными. Представить это в реальности было очень тяжело, и это делало этот лабиринт ещё более захватывающим. Кем бы ни была эта Анна - она явно большую работу вложила в эту идею.

Я хмыкнул и поднял взгляд, чтобы осмотреться внимательнее… и тут моё сердце ухнуло в пятки. На всех картинах, которым до этого я не уделил внимания, была изображена одна и та же девушка. До безумия знакомая девушка.