Страница 26 из 30
5 июля впервые вместе они отметили его именины – день преподобного Сергия Радонежского. Счастливые дни быстро летели. Всё лето они только и делали, что развлекались. «Дорогой мой Ники, – писал Сергей 14 июля, – если бы ты знал, как мы все наслаждаемся здесь – как мне бы хотелось показать тебе милое Ильинское – и я уверен, что оно тебе бы понравилось как тип русской деревни. У нас танцевали два раза, и Пиц дирижировал, да так хорошо, что все плясали до упаду. Мы сочинили одеться русскими мужиками – большое общество, и в таком виде танцевать у наших соседей, я думаю, будет забавно». Более интересное занятие он описывал в другом письме к племяннику и будущему императору: «Вчера мы торжественно отпраздновали именины Папа в нашей скромной сельской церкви. Третьего дня у наших соседей Голицыных мы производили очень интересные раскопки: у них в лесу несколько курганов – вот мы и открывали один из них и нашли курьезные вещи в виде бронзовых сережек, браслет и гривну – кольцо витое, что носили кругом шеи. Я с увлечением рылся. Потом мы пили чай в лесу – было чудно как тепло. Ездили мы в монастырь „Новый Иерусалим“, а завтра отправляемся в монастырь Св. Саввы, что около Звенигорода».
4 сентября приехал закадычный друг Костя, с женой, флигель-адъютантом Ильей Зеленым и графиней Любовью Комаровской. Константин Константинович тоже женился в этом году, и тоже на немке – принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской. Ее русское имя – Елизавета Маврикиевна, причем, отчество соответствовало имени отца, которого звали Мориц – немецкий аналог имени Маврикий. В отличие от Эллы, с самого начала уважавшей Православие, жена Кости всю жизнь оставалась ярой лютеранкой, заявлявшей, что православные предметы поклонения для нее ничего не значат. Впрочем, не принимая Православие, она со временем полюбила Россию и даже возглавляла Императорское женское патриотическое общество, являлась покровительницей медицинских и благотворительных организаций.
Константин командовал Государевой ротой лейб-гвардии Измайловского полка, все лето служил и лишь осенью отправился в отпуск. Он так любил свою роту, что и в Ильинское приехал с фотографией офицеров 1-го батальона. Поэт К.Р. занимался переводами, и с первого же дня в Ильинском он продолжил переводить трагедию Шиллера «Мессианская невеста». «Какая тишина, какое спокойствие. Все веселы, довольны», – писал он в своем дневнике. Запись от 5 сентября хорошо показывает образ жизни в Ильинском: «По утрам пьют кофе в 9-30 в гостиной Эллы… Сергей сам разливает чай и кофе. Были у обедни. Церковь недалеко от дома. После обедни к завтраку собралось все общество и все Ильинские власти. Погода холодная, дождь во весь день. Читал Лютера. Будем играть комедию В. Александрова „Шалость“, в 3-х действиях. Мне дают роль Корбатова, художника в эксцентричном наряде… Сергей играет дядюшку Викушина… Вечером собрались гости и был бал. Наехали две девицы Ермоловы, княгиня Голицына, урожденная Делянова, жена московского вице-губернатора В.М. Голицына с дочерью и еще две другие княжны Голицыны. Была и графиня Сумарокова, урожденная княжна Юсупова, я с ней танцевал мазурку. Она нынче весной около 40 дней была между жизнью и смертью – никто не надеялся на ее выздоровление, когда кронштадтский бедный священник отец Иоанн, уже известный своей строгой, бескорыстной жизнью и исцелениями, приобщил ее. С тех пор ей стало все лучше и лучше. Мы говорили об этом с графиней. Бал был очень оживленный, Павел дирижировал прелестно».
Зинаида Николаевна Юсупова была на три года старше Эллы, и они быстро подружились, причем, на всю жизнь. Ну-ну, скажет скептик, хорошую себе подругу отхватила Эллочка! Зинаида являлась единственной обладательницей огромнейшего состояния в 25 миллионов рублей. В Архангельском, усадьбе Юсуповых, картинная галерея насчитывала более пятисот полотен, включая баснословно дорогие полотна Рембрандта, Ван-Дейка, Тьеполо, Лоррена и многих других. А библиотека славилась как одна из крупнейших в России, в десятки раз превосходя собрание книг в Ильинском. Но можно ли назвать эту дружбу корыстной? Зинаида Николаевна была интересна прежде всего своим религиозным опытом, как раз и обретенным ею во время смертельной болезни, когда великий праведник Иоанн Кронштадтский сотворил чудо исцеления. Врачи утверждали, что не просто дни, а часы ее сочтены. Чудотворец приехал, причастил умирающую, и та стремительно пошла на поправку. Элла впервые узнала, что такое бывает. Личность отца Иоанна заинтересовала ее, а Сергей и до этого обращался и в дальнейшем постоянно будет спешить к Иоанну Кронштадтскому за духовным советом, молитвенной помощью, благословением.
По заведенному Сергеем Александровичем порядку в Ильинском строго соблюдали все посты, в том числе среду и пятницу. Нравится, не нравится, но гостям, менее рьяным в православных правилах, приходилось мириться. «Странно, я все не могу привыкнуть к постной пище, – писал в своем дневнике Константин, – особенно по утрам – чай без сливок вместо кофе мне противен, и я каждый раз с нетерпением поджидаю субботу, когда начинаются четверо скоромных дней подряд».
А вот в картишки резались, хотя карты – игра, которую Церковь, мягко говоря, не одобряет. Как ни странно, но все даже очень верующие и религиозные наши цари и великие князья не отказывали себе в удовольствии скоротать вечерок за картежным шелестом.
Но вернемся в Ильинское и увидим, что обитатели усадьбы часто ходят в местную церковь на литургию. В своем дневнике Константин отмечает чуть ли не через день: «Были у обедни», «Обедня, завтрак», «Были с Сергеем и Павлом у обедни»… Как-то очень не вяжется такая религиозность с теми грязными слухами, что распускали петербургские сплетники и сплетницы о Сергее Александровиче и Константине Константиновиче!
А вот запись в Костином дневнике от 14 сентября: «Пятница. Воздвижение Креста. Успели записать дневник до чаю. Потом были с Сергеем и Павлом у обедни. После завтрака переправились на шлюпках через реку (которая в двух шагах от дома) на тот берег, где Сергей устроил народный праздник. Собралась большая пестрая толпа крестьян и зажиточных, и бедных, со множеством детей. Сперва мальчики прыгали в мешках, и прибежавшим первыми Элла дарила разные вещицы. Потом была лотерея. Крестьяне – домовладельцы соседних деревень подходили по очереди и вынимали билеты, по которым выигрывались предметы, а их давала выигравшим Элла; проигрыша не было. Байковые одеяла, платки, ситец на платье и рубахи, самовары, сапожный товар, фарфоровые чайники и чашки с блюдцами составляли выигрыши. Илья Александрович три раза спускал маленький бумажный воздушный шар. Потом Элла дарила детям разные игрушечки: волчки, деревянные мельницы, трубочки, дудочки. Бросали пряники, конфеты, орехи в толпу детей. Праздник удался как нельзя лучше, и погода была самая благоприятная, теплая».
Что-то подсказывает: а не был ли Константин тайно влюблен в Эллу? «Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой. Глаза ее удивительно красиво очерчены и глядят так спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю ее кротость и застенчивость, чувствуется некоторая самоуверенность, сознание своей силы. Мы начинаем, кажется, с ней сближаться, она теперь менее со мной стесняется… Господи! Иногда мне становится так грустно, так грустно!» Он никак не поясняет последнее восклицание, и непонятно, отчего с таким отчаянием он сообщает о грусти. Не значит ли это «так грустно оттого, что я женился не на той Елизавете»? И вот дальше: «После завтрака до 6 часов была репетиция. Потом мы с Сергеем вдвоем вышли погулять. Солнце садилось, освещая холодными, румяными лучами оголенную осенью природу и золотя верхушки деревьев. Мы разговорились. Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье. И мне становилось радостно за него и грустно за себя».
В эти сентябрьские дни поэт К.Р., кажется, пережил любовное чувство к жене двоюродного брата. Он пишет: «Элла мне все больше и больше нравится; я любуюсь ею». Своя жена, с которой он в этом году обвенчался, не удостаивается в его дневнике никаких восторгов, да и упоминается редко и вскользь.