Страница 25 из 30
Пробыв недолго в Москве, отправились в Троице-Сергиеву лавру, чуть ли не самый главный монастырь в России, основанный святым праведником, чье имя носит муж. Снова поклонялись мощам и прикладывались к иконам, молились преподобному, да способствует о ниспослании им счастья в браке.
О своем первом «православном опыте» Элла написала бабке в последний день пребывания в Кремле: «Вчера мы поехали в Троице-Сергиеву лавру и посетили разные другие церкви там. Они такие изумительные, и некоторые построены в XIV веке. Конечно, там были священные изображения, но когда Сергей становился на колени и прикладывался к ним, я делала очень низкие реверансы так, чтобы не очень шокировать людей, и не думаю, что я зашла этим слишком далеко. Я только целовала крест, когда его протягивали мне. Так как здесь принято целовать руку священнику… я это делаю. Это является жестом вежливости». В общем, все это ей пока еще кажется диковатым.
Наконец, приехали в Ильинское. Сергей так и светился от счастья, что наконец-то кончилась череда нескончаемых церемоний, и здесь можно расслабиться. Элла тоже вздохнула свободнее. Началась жизнь в маленьком раю!
«Здесь так хорошо, что трудно и описать, а главное – быть с дорогой женой далеко от всех отвратительных дрязг придворной жизни», – спешил Сергей написать в письме своему лучшему другу – кузену Косте. Кстати, уж ему бы он точно поведал о взаимном с Эллой решении жить как брат и сестра, но Константин явно ничего не знал о подобном обете, что явствует из его последующих писем, в коих он искренне сожалеет, что Бог не дает Сиже и Элле детей.
Теперь они оба были женаты и строили планы, как будут дружить семьями. «Возлагаю большие надежды на зиму, – писал Костя, – когда мы должны сближаться все более и более, чтобы наша четверная дружба усиливалась и укреплялась».
Но пока Костя оставался в своем полку, в Ильинское приехал пожить у брата Пиц со своей женой Марией. «Сельская жизнь» – в это понятие мы вкладываем не совсем то, что вкладывали обитатели усадьбы. «Жду скорой встречи с тобой, тогда и расскажу в подробностях о нашей сельской жизни, – писала Элла в письме к Минни. – Такая радость жить вместе с Мари и Павлом, и очень хороши танцевальные вечера в своем кругу, мы их устраиваем вдвое чаще с тех пор, как они приехали. На днях провели вечер у Голицыных в Никольском и вернулись домой только в четвертом часу – прекрасно повеселились… В среду едем к Эльстонам-Сумароковым, там все, женщины и мужчины, будут в простых крестьянских костюмах ярких цветов. Мы с княгиней шьем себе наряды; она так добра, помогает мне кроить рубаху, что совсем не просто. Часто видимся с соседями, и все они такие милые люди, что я быстро освоилась. Мы много купаемся, это очень освежает, ведь погода стоит жаркая…»
Сказать, что обитатели Ильинского только развлекались и бездельничали, язык не повернется. Точнее так: не слишком утруждались. Сергей имел обыкновение рано вставать. Шел на ферму, где любил смотреть, как доят его голландских коров, затем – на конюшню, глянуть, как там его тяжеловозы, потом – в птичник, где собиралась коллекция самых разных куриных пород. Ко времени его возвращения Элла неспешно просыпалась, приводила себя в порядок, одевалась и встречала мужа к утреннему кофе, который они любили пить на балконе, глядя вниз на реку.
После кофе начиналось ее главное дело первых лет жизни в России – старательное овладение русским языком. Учительница, госпожа Шнейдер, тоже поселилась в Ильинском. Это была смешливая молодая женщина, на год старше Сергея Александровича. Очень добрая, порой чрезмерно, поскольку Сергей заметил, что она допускает поблажки, и тогда решил подключиться к обучению жены. Он хотел, чтобы Элла в совершенстве выучила русский язык, чтобы не было ни намека на ее немецкое происхождение. Сергей не случайно так обожал Ильинское. Этот человек, в жилах которого текло чрезмерное количество немецкой крови его матери, бабок и прабабок, был до мозга костей русским. Родная природа, родная речь, родная архитектура, родная пища – все это было для него дороже всего на свете. И он страстно хотел, чтобы его жена была русская.
Да все они хотели. И брат Александр III, и отец Александр II, не случайно сбежавший от матери к русской любовнице, ставшей в итоге его второй женой, и дед Николай I, и брат деда Александр I… Так чего же, спрашивается, уныло и настойчиво женились на немках!
Расхожее заблуждение – якобы всем хотелось укрепления межгосударственных связей, ради чего и брали невест из Европы. Но какое там укрепление? Каким государям мешало воевать друг с другом родство? Никаким! Черная вдова так напакостила России, а все равно на ее внучках женились наши красавцы, а начнись новая война, и никакая бабулечка не глянула бы, что там же ее внученьки в замужах. Нет, это глупость. Тогда что же?
Боязнь усиления какого-то иного рода, из которого будет взята русская невеста. Как некогда над Рюриковичами возвысились Годуновы, как сами Романовы пришли к власти благодаря тому, что Иван Грозный сильно любил свою первую жену Анастасию Романову. И при Романовых в разное время пытались возвыситься представители знатных родов, давших на трон невесту, те же Нарышкины, к примеру.
А немочки… Их всегда было много на выбор, поскольку вся Германия долгое время состояла из государственных кусочков. И все невесты родовитые, что гессенские, что гольштинские, что баварские, что еще какие. Приезжая из дармштадтского «заштадта», они были рады-радехоньки очутиться замужем за русским князем, а то и бери больше – императором. К тому же, исправно и помногу рожали, что немаловажно.
В итоге, за время правления Дома Романовых его представители 37 раз женились на немецких девушках. Случай с последним государем Николаем II был тридцать третьим. Случай с Сергеем Александровичем – тридцатым.
Но, женившись на немке, непременно следовало обучить ее русской речи – раз, русским обычаям – два, русскому вероисповеданию – три, а там уж она волей-неволей сделается патриоткой. И ведь, что самое интересное, они становились.
В XVII веке по территории, населенной немцами, катком туда-сюда-обратно проехали бесчисленные войны. Тогда мужское население раздробленной и разорванной Германии катастрофически сократилось. На место погибших мужей приходили со всех сторон французы, голландцы, итальянцы, поляки, чехи, венгры. И немки их принимали, рожали от них детей, но с одним условием – чтобы те становились немцами. Не случайно в одном из куплетов гимна Германии, написанного Фаллерслебеном и положенного на музыку Гайдна, перечисляются четыре столпа, на которых стоит нация, и один из этих столпов – не мужчины, а женщины.
А становясь женами русских царей и князей, они, наоборот, довольно быстро осваивались в иной национальной среде и становились русскими. И дети этих немок в подавляющем большинстве вырастали патриотами России, а не Германии.
Конечно, не сразу, не с первых дней, но постепенно немецкая принцесса Элла впускала в свое сердце новую родину, родину своего мужа, становясь русской великой княгиней Елизаветой. Русский язык ей давался тяжеловато, первое время они общались на английском, немецком, французском, но Сергей был настойчив и все больше заставлял жену говорить по-русски. Лишь спустя год после свадьбы Элла впервые осмелится заговорить с гостями их дома на языке Пушкина и Тургенева, а пока занятия со Шнейдер и Сергеем приносили сплошную муку и досаду.
После уроков русского, если не было дождя, они отправлялись кататься на лодке или верхом. Вернувшись, завтракали и снова отправлялись на природу. Когда пошли грибы, каждый день приносили по целой корзине. Сергей любил ловить рыбу, таскал из реки удочкой щук, шелешперов (так они по-простонародному называли жерехов), ершей, судаков.
В письмах брату Эрнесту из Ильинского Элла писала: «Здесь нет гор, но мы занимаемся греблей и получаем большое удовольствие. Я изучаю русский язык и каждый день беру уроки по полтора часа. Это очень интересно, так как я начинаю понимать немного слов, когда говорят другие…», «Сергей и я долго гуляли по полям и собрали много цветов, главным образом васильков… Сергей нашел спрятанное в траве гнездо с четырьмя хорошенькими маленькими птичками. Повсюду много клубники…».