Страница 9 из 17
Чем от пороков чистая мечта -
Знак света, красоты, любви и братства!
Звуки сгущали морозный воздух, затрещали горящей шерстью четыре камня-клыка, снег стал серым, ноздреватым, показались островки черной земли и зеленая трава-силевик, что скрывается от мороза под пушистой шубкой зимы. От камней взвился пар; Хранительница едва ли не физически ощутила, как они начали нагреваться. Варгул, не переставая петь, скользнул змеем в сторону и двинулся в странном танце по кругу, то замедляя движения, то мелькая среди камней, словно тень. Остальные жрецы тоже встали в круг. Все это было бы похоже на невинный детский хоровод, если бы не ножи и стремительно испаряющаяся с камней влага, да еще песня, которую уж точно не поют в детском хороводе.
– Ри, не стой! – крикнул Цархон, и Риаленн вдруг поняла, что он совсем не такой старый, каким кажется. – Ты очищаться пришла, или как? Присоединяйся! Ну же, разве ты не слышишь в себе слова?! Я был рожден не летом, не зимой…
Я был рожден не летом, не зимой,
Но, душу очищая терпкой влагой,
Я понял: мир прекрасный этот – мой,
Я понял: мир прекрасный этот – мой,
И в жизни нет ценнее жизни блага,
И нет дорог извилистей прямой!
Ножи маленькими молниями сверкали в руках жрецов, танцующих на заснеженном холме, и Риаленн вдруг ощутила непреодолимое желание схватить такой же нож и пуститься в пляс вместе со всеми; чуждая магия более не пугала ее. Варгул поймал зачарованный взгляд девушки и, проходя мимо нее в танце, протянул ей пятый клинок.
– Я не умею… – только и успела сказать Хранительница, входя в круг.
Сначала движения Риаленн были угловатыми, но ритм песни жрецов заставлял непослушные ноги входить в самые замысловатые фигуры; нож скользил в воздухе продолжением руки, выписывая одним богам известные знаки, и блеск стали рассекал темнеющий снег, и раннее солнце резало розовый наст и черную, весеннюю землю длинными тенями: шаманский танец приближался к кульминации. Звенела песня над Чистозером, звенел воздух над холмом, и, наконец, голубизну чуть подернутого дымкой неба разорвал последний куплет:
Чрез плоть и кровь очистится мой дух,
Но тело пусть живет, покуда может,
А после – на последнюю звезду,
А после – на последнюю звезду,
На желтое искрящееся ложе,
Куда за мной друзья мои уйдут.
… Риаленн не сразу поняла, что поет вместе со всеми.
Танец прекратился так же внезапно, как и начался. Охваченные параличом, ножи застыли в воздухе, и тишина упала на холм Прощения горстью утреннего снега, окропив лица посвященных январской изморозью. Потом послышался легкий треск, который быстро перешел в ужасающий скрип, и Риаленн приоткрыла рот от изумления: на озере расходился лед. Гигантская трещина расколола ледяное поле пополам; от воды поднялся пар. Стало трудно дышать. Магия?! Это сделала обыкновенная песня?!
– Уааа! – заверещал от восторга Цархон, скидывая плащ. – Кто за мной?! В последний раз, ну же!!!
И прямо с холма, в одних трусах…
Только булькнуло.
– Мы все идиоты, – проворчал Варгул. – Эй, старикан, жди меня!!
Риаленн в оцепенении смотрела на то, как грозные жрецы Стихий, побросав свои ножи и посохи, купаются в проруби в январе месяце, и только когда рука Схайли легла на ее плечо, она очнулась и вздрогнула от странного, незнакомого ощущения…
– Тоже хочешь? – хитро улыбнулась жрица Воды. – Погоди, сейчас они вылезут, потом мы искупаемся. А они пусть в это время по хозяйству помогают. Священного оленя будем есть. Варгул для сегодняшнего дня самого жирного подстрелил, какого только найти смог. Астри! Вылезай и остальных зови, мы тоже хотим поплескаться!
– Очень надо! – ответствовал Астерель, которому, очевидно, не улыбалось возиться с оленьей тушей. – Тут теплее, чем на воздухе.
– Жрец Огня! – презрительно фыркнула Схайли.
– И даже без оскорблений, милые дамы… Ладно, ладно, уже вылезаем.
Мужчины ушли в хижину, оставляя за собой в рыхлом снегу тропку из капель воды, и из печной трубы тут же взвился легкий дымок: приготовления к священной трапезе начались. Схайли скинула голубую накидку и без всплеска нырнула в озеро, словно и не было вокруг снежных сугробов и плавающих льдин, и на дворе стоял… ну, может, июнь, но уж точно не конец января. Риаленн видела сквозь кристально чистую воду, как жрица серебряной рыбкой скользнула под лед, покружилась, собирая водоросли со дна, и, наконец, вынырнула у кромки ледяного поля с зеленым венком на голове. В целом она была под водой минуты четыре; впрочем, она ведь жрица Воды…
– Не бойся, здесь тепло, не замерзнешь.
Хранительница попробовала воду ногой – холодно, страшно. Им-то можно, они жрецы, а она всего-навсего колдунья. И вообще, разве это входит в обряд? Ну, будь что будет…
– Ты не раздумывай, просто разденься и прыгай в воду, – посоветовала Схайли.
Риаленн решительно стащила платье через голову, вздохнула – и это называется Очищением? – и окунулась с головой, услышав в последний момент: – Да, а ты вообще плавать умеешь?
То, что плавать она не умеет, Хранительница поняла только тогда, когда увидела над собой косматый шар солнца, колыхающийся вместе с водой, но уже через несколько мгновений сильная рука жрицы ухватилась за предплечье Риаленн, и девушка вцепилась в эту руку… и шум и визг прокатились над Чистозером, когда Хранительница смогла вдохнуть.
– Ай, что так орешь, – давясь от смеха, произнесла Схайли. – Давай вторую руку. Знаю, что холодно. На первый раз хватит, вылезай.
– Я л-лучше т-тут ост-танус-сь, – застучала зубами Риаленн.
– Вылезай, – весело приказала жрица Воды. – Пойдем в избушку, а то эти молодцы и втроем целого оленя уплетут, одни кости нам оставят… священные, правда, но я предпочитаю мясо… гррр… Грудинку там или окорок. Ела когда-нибудь оленину? Ну, конечно же, ела, ты ведь лесной житель, знаешь толк в хорошем мясце, не то что эти деревенские огуречники. Но ее, оленинку, нужно уметь не только кушать. Оленинку надо еще и приготовить уметь. Это целая симфония – перец, лук, вино, травки… Ну, вот мы и дома, а ты боялась!
В избушке дым стоял до потолка – разухабилась печь, выгоняя из деревянных стен жалкие крохи мороза, на огромном столе возлежала оленья туша, а вокруг нее трудились трое жрецов – кромсали на части свежее, красное мясо, натирали его чесноком, так, что глаза щипало до слез, посыпали, поливали, смазывали – всем, что только ни нашлось под рукой. Астерель со смеющимися глазами, весь с головы до ног в оленьей крови, с ножом в руке, походил на дикого варвара; остальные ему не уступали. Впрочем, Схайли и глазом не моргнула – живо утянула Риаленн поближе к печи – сушиться. По всему было видно, что такие празднества ей не впервой. В избушке стоял такой кулинарный угар – хоть кувалду вешай. Это вам не огуречники.
Это – жрецы.
Стихийные которые.
– О, замечательно, – оживился Цархон, увидев пополнение. – Милые дамы, ваша работа – в тазу. Обваливайте эти восхитительные кусочки в муке – и на противень! Тут же! Незамедлительно! Сегодня будем пить вино, сегодня будет праздник!
– Седина в бороду, бес в ребро, – подсказал Варгул.
– Это уж точно! – легко согласился жрец Земли. – Со всеми вытекающими последствиями! Дамы! Принимайте заготовку!
Заготовка, являвшая собой печень, истекала соком чужеземных лимонов-желторотиков и неповторимым букетом ароматов, и Риаленн, которая как будто и не была голодна, вдруг ощутила поистине зверский аппетит. Должно быть, это сказалось ледяное купание, а может, и танец… или песня… Что же касается Схайли, она ловко обваляла оленину в муке и лоно железного противня, шкварчащее маслом на разные голоса, приняло в себя первую порцию сырого мяса.
Риаленн готова была каждую минуту сойти с ума или умереть, но все шло, как полагается: шипело масло, вгрызаясь в плоть сквозь поджаристую корочку, приплясывали вокруг растерзанного зверя три мясника, и собственные руки колдуньи против ее воли уже обваливали в муке очередной кровоточащий кусок. Дым стоял коромыслом, трещала печь, январь заглядывал в окно поднявшимся солнцем, сверкало в его лучах Чистозеро – и вдруг Хранительница почувствовала, что все не должно было произойти так, не… не должно было…