Страница 6 из 7
–
Не знаю, клеился ко мне вчера днем, я отшила…
В дверь забарабанили.
–
Он тебе ничего не сделал? – Шевляков судорожно одевался.
–
Нет. Уговаривал подружиться с ним.
Дверь тряслась от ударов ногой. Грузин начал кричать:
–
Открывай, сука! Хуже будет! Друзья придут – дверь вынесем!
–
У тебя телефон внутренний есть в номере?
–
Вон там.
–
Звони на вахту! Скажи: в дверь ломятся!
Ну вот. Теперь попал в свидетели скандала. На службу сообщат. Уехал из гарнизона, не отпросившись у начальства, а положено. Строгача не миновать. До жены дойдет. Ну и погулял!
Марина позвонила. Через минут пять раздался топот по коридору, стук прекратился. Из-за двери спросили:
–
У вас все нормально? Мы его забрали.
Марина посмотрела на Шевлякова. Тот кивком головы показал на дверь, чтобы ответила.
– Да, нормально.
–
Наша помощь нужна? Откроете?
Шевляков отрицающе замотал головой.
–
Нет, спасибо. Я уже спала и не одета.
–
Хорошо, если что, звоните, – шаги по коридору удалились.
Слава налил в большие фужеры коньяку грамм по 150.
–
Давай, а то протрезвел.
Выпили. Зажевали бутербродами с икрой.
–
Я пойду, пожалуй.
–
Куда ночью – то?
–
На автовокзал. Ты извини, но всю лирику сломало. Пока.
И Шевляков ушел. Пока шел по коридору к лифту пообещал обязательно в церкви свечку поставить за благополучный исход. Так в ходоки и не записался.
Комендант Затирыч
В Черниговском летном училище был одно время комендантом капитан (а потом и майор) Затирыч (фамилия немного изменена). В коменданты обычно назначают «насквозь деревянных» и исполнительных. Все четыре устава они знают назубок. Отличаются отсутствием юмора и садистским отношением к нижним чинам. Затирыч обладал крестьянским юмором возможно потому, что в военном училище никогда не учился. Был солдатом, сверхсрочником, закончил краткосрочные полугодовые курсы и получил младшего лейтенанта. На должностях типа «подай-принеси» дослужился до капитана и был назначен комендантом. Тут и проявился его талант.
Солдаты и курсанты боялись его до судорог и потери речи. Голосом он обладал визгливым, почти преходящим в ультразвук. Для охоты на нарушителей после обеда сидел в засаде где-нибудь в кустах возле курсантских казарм и отслеживал одиночек. Одиночный солдат или курсант должен был передвигаться по территории училища только бегом – видно, что по делу спешит. А если идет – отлынивает от самоподготовки или работ. Вот передвигается какой-нибудь курсантик в сторону буфета и вдруг слышит отраженный эхом от зданий оглушающий визг:
–Курсант! Стойте! Я вас узнал! Бегом ко мне! – и поднимается из кустов. При этом в ужасе останавливается не только этот курсант, но и многие метров на 300 в радиусе.
У жертвы обычно отказывают ноги, хотя, как впоследствии выясняется, – убежать было бы можно без последствий. Затирыч сам подходит и уже издалека тем же визгом командует:
–Стоять смирно! Как ваша фамилия? Какой роты? Почему не на занятиях? У Вас пуговка расстегнута! Поздно хвататься – я уже срисовал! Объявляю Вам трое суток гауптвахты за нарушение распорядка дня и формы одежды! Дайте мне Ваш военный билет! Бегом в подразделение – доложите командиру об аресте и под конвоем вашего сержанта через 30 минут быть на гауптвахте! Как поняли? Повторить!
–Ме…му… аа…
–Молодец, сокол! Выполнять! – и Затирыч, забрав документ, опять исчезает в листве.
Гауптвахта училища была рассчитана на содержание 30 арестованных максимум. Сидело обычно не меньше 35-37 солдат и курсантов. Как правило, тремя сутками сидельцы не отделывались, просто Затирыч больше не имел права объявлять согласно уставу. На третьи сутки выпускнику доставалась «выпускная работа», которую один человек сделать за 12-14 часов не в состоянии. После чего за лень и невыполнение указания коменданта объявлялись еще 3 суток. Если сидельцу помогали выполнить работу сокамерники, то у него был шанс вырваться с гауптвахты. Наконец генерал – начальник училища, внимая жалобам преподавателей и инструкторов, вызвал Затирыча и запретил ему арестовывать курсантов за все мелочи, кроме самоволок и употребления спиртных напитков. Объяснил ему: сколько стоит обучение одного летчика и как трудно восполнять пропущенные дни. Затирыч стал выходить на охоту в город. Там ловил находящихся в увольнении солдат других воинских частей и оформлял их через комендатуру к себе на гауптвахту.
Территория училища во времена его службы была более, чем идеальной. Дорожки всегда без выбоин асфальта, поребрики сверкают свежей побелкой. Кустарники подстрижены ровненько, травка на газонах не выше 10 см. Клумбы правильных геометрических форм и поливаются 2 раза в сутки. Все столбики и заборы блестят свежей краской и помыты от пыли. Губари даже с гружеными носилками передвигаются только бегом.
Утро гауптвахты после завтрака начиналось с развода на работы. Послушать выступление Затирыча старались все в окрестных зданиях, открывая широко окна и прячась за шторами. Губари стоят по команде «смирно», а комендант держит речь на 30-40 минут. Начинается с приветствия.
–
Здравствуйте, товарищи губари!
–
Здра-та-та-та!
–
Старшина! – старшина, помощник коменданта, громко орет:
–
Я!
–
Не слышу приветствия! Потренируйте, пожалуйста! Нерадивых я поощрю 3 сутками по Вашему представлению!
–
Есть!
И минут 10 раздается: «здравия желаем товарищ капитан». После чего состоится новое приветствие Затирыча, выслушивается ответ правым ухом с наклоненной к строю головой.
–
Молодцы!
–
Рады стараться!
–
А вот ты, сокол, не рад! – палец упирается в кого-нибудь в строю. – Старшина!
–
Я!
–
Может – он заболел? Отправить его на отдельные оздоровительные мероприятия с облегченным оборудованием. Пусть поправит здоровье!
–
Есть, товарищ капитан!
Облегченное оборудование – это кувалда. Далее начинается вступительное слово.
–
Товарищи губари! Родина надеется, что вы, применяя ум и труд, облагородите место своей службы. Солдат – это маленький трак
тор, он ворчит, но пашет! И при этом ни бензину, ни масел не требует! Только энтузиазм и размышления о допущенном вами упущении в службе, за которое вы зачислены в мой санаторий. Если вам доверили лопату – бери на нее больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай! Е
сли вам поручили кисть, краску и забор до обеда, – чтоб выглядел как дембельский альбом! Чтоб я мог по слою краски прочитать всю вашу жизнь и мое на нее влияние!
Спустя какое-то время начинается распределение работ. Надо сделать то, то, это и еще там. Затирыч спохватывается.
–
А, может быть, среди вас есть художники или оформители? Кто умеет хорошо рисовать?
Старички и местные не отзываются. Но обычно находятся 3-4 добровольца из числа пойманных в городе, надеясь оформлять какой-нибудь плакат или боевой листок вместо тяжелой работы.
–
О, есть художники! Старшина!
–
Я!
–
Выдай им карандашики!
–
Есть! – и художникам выдают по длинному тяжелому лому.
–
Сынок! Вот тебе карандашик! Рисуй им так, чтоб плавился!
Однажды Затирыч поймал за отсутствие головного убора в вокзальном буфете матросика, ехавшего в отпуск. Он ссадил его с поезда и определил на свою губу. Матросик там провел три раза по трое суток от своего 10-суточного отпуска. Вот он и назвался в первый день художником. Приходит Затирыч спустя часа два после развода на проверку работ и видит: сидит матросик на травке и курит, а лома и рядом нигде не наблюдается. Матросик его сразу за внешний забор перебросил, старшину послал далеко и стал горевать о потерянном времени отпуска. Старшина, чтоб не нарваться на замечание, с докладом не побежал, будто не заметил. Затирыч так удивился отсутствию лома, что не объявил сразу 3 суток ДП (добавочная порция) за курение.