Молия

–Тебя что бьет твой приятель? Синяки прячешь? – монах грозно смотрел на перепуганную девушку.

–Нееет, я глаза свои прячу.

–А что у тебя не так с глазами? –Моля не знала куда деться от громкого звучного голоса отца Иллариона. И тут ей пришла спасительная мысль.

–Отец Илларион, пожалуйста, пустите меня к своим братьям, я могу им помочь, я руками могу лечить. Ну ведь хуже не станет, я даже прикасаться к ним не буду.

–Ты что, целительница? Молодая больно, не верится. Или ты врач?

–Ну, не совсем целительница, просто знаю несколько приемов, бабуля учила. И мне способности свои передала. Мне нужно людям помогать.

– Даже не знаю, давай с отца Никона начнем, он больше к экспериментам расположен и с людьми чаще общается. Только очки сними. Нельзя так разговаривать с людьми, это как камень за пазухой держать. Некрасиво.

–Ладно, была не была, может у вас иммунитет уже есть.

Отец Илларион интуитивно почувствовал, что с девушкой что-то не так. Но никак не мог сформулировать в голове, что именно в ней неправильно. Когда-то в мирской жизни он работал дознавателем в милиции, и старые привычки в нем иногда брали верх. Любил он людей незнакомых обсматривать, наблюдать за ними и делать выводы. Все конечно держал в себе и ни с кем не делился.

Моля сняла очки и посмотрела на монаха. Отец Илларион почувствовал, как в трапезной стало теплеть. От девушки шли волны, значение которых нельзя было перепутать ни с чем.

–Целительница говоришь, а взгляд у тебя бесовской, ведьма ты, вот кто, тьфу. Еще в божий дом пришла.

Девушка расстроилась, она опустила глаза и надела очки. «Почему люди всех под одну гребенку меряют, она же ничего плохого никому не сделала, помочь только хотела. Вот бабуля, наградила даром так наградила, не отмашешься. Не кому и дела нет, что в душе творится у человека, главное осудить и ярлык повесить. Все одинаковые и Киан также поступил.» – Моле стало обидно до слез. Она допивала чай, уставившись в кружку. Говорить больше не хотелось и оправдываться тоже.

Отец Илларион зашагал по комнате, то и дело погладывая на девушку, которая скромно сидела за столом, опустив плечи, точно на нее довил невидимый груз и уныло смотря в пол. Если бы можно было, она бы стала невидимой, лишь бы не мозолить глаза монаху. И тут отец Илларион понял, что тяжела ноша у девушки, что не легко ей жить, если даже он, отшельник, еженочно молящийся за души всех грешников, осудил ее при первом же рассмотрении. А какое право он имел ее судить?

–Пойдем Моля за мной, можешь очки снять, мы с отцами давно обет дали и отказались от всего мирского и вера наша сильна, так что не волнуйся за себя.

–Я искренне хочу помочь, у меня потребность такая существует и грызет она меня изнутри. Вы не думайте, я лишь руками лечить буду. И не обращайте внимание на мою внешность, я не гулящая, как кажется на первый взгляд, у меня даже мужчины нет, это все наследство от бабули.

Монаху стало стыдно. А все его гордыня, чем он лучше других? Сам двадцать лет назад такие вещи творил, что до сих пор расплачивается. Молится за всех обиженных им и за свою душу.

–Сначала я тебя с отцом Никоном познакомлю, он совсем плох и лечиться не хочет. Выгонит, тогда к отцу Кириллу пойдем, он по мягче будет характером, только болезнь у него не такая страшная.

Монахи жили очень скромно, в кельях практически ничего не было из мебели. На стенах, покрашенных в белый цвет, висели лишь иконы. Девушка никогда не видела такой аскетичной спальни. А она еще считала себя бедной. Отец Никон лежал на широкой кровати и тяжело дышал. Его дыхание со свистом было тяжелым, почти астматическим. Длинная седая борода монаха скаталась и приобрела неряшливый вид. Он уже несколько дней не вставал, чувствуя слабость и головокружение при каждой попытке подняться.

–Отец Никон доброго здравия, а я гостью тебе привел. Это Моля, она целительница, руками лечит, разреши с тобой поработать, ну совсем же задыхаешься? Не отказывай, она девка хорошая, искренняя. Сама помочь хочет.

–Целительница, это по-нашему знахарка или ведьма, да не в жизнь, пусть уходит. Как ты мог отец Илларион? У бесов помощи ищешь??

–Ну, я так и думал, пойдем Моля к отцу Кириллу.

–Гордость человека унижает, а смиренный духом приобретает честь. Aliena vitia in oculis habemus, a tengo nostra sunt. (Перевод: чужие пороки у нас на глазах, наши– у нас за спиной; в чужом глазу соломинку ты ведешь, в своем не замечаешь и бревна.) – девушка устала оправдываться и унижаться. Пусть знают, что она о них думает.

Отец Никон приподнялся на локтях и закашлялся.

–Подожди, ты откуда латынь знаешь?

–Я знаю не только латынь, но и древнерусский и староцерковный, я библию на нем читаю. Переводчик я, филолог. Историю изучаю, вот с друзьями к вам приехала материал для диссертации писать.

Отец Никон в отличие от остальных монахов был человеком ученым и с юности увлекался старыми, ушедшими в прошлое языками. Он переводил архивные церковные документы, читал в оригинале труды известных священнослужителей, но поговорить на филологические темы, ему было не с кем. Никто не знал латынь, кроме Игумена Соловецкого монастыря, да и в нюансах староцерковного языка монахи тоже не разбирались. Он давно уже мечтал встретить человека, которому было бы так же интересны древние труды, как и ему.

–Странное для молодой девушки увлечение и профессия не популярная. Подойди Моля ко мне. -девушка подошла, ожидая неприятных комментариев, она не думала, что, предлагая свою помощь – будет встречать такое сопротивление. Отец Никон долго и внимательно смотрел на нее, прямо в душу заглянул и остался доволен.

–Ты чистая, непорочная, бесы еще не завладели твоей душой, ну а взгляда своего не стесняйся, и не прячься. Ты красивая девушка и должна с честью нести свою красоту. А люди вокруг всегда будут сплетничать и перешептываться за спиной. Каждый сам выбирает свой путь, не бойся косых взглядов. Не просто красивым девушкам жить. С божьей помощью ты найдешь своего мужчину в жизни, который полюбит тебя не только за твои прелести. Не любить себя, свое тело– это все равно, что не любить Господа, ведь в каждом из нас есть частичка его.

Слушая отца Никона, Моле вдруг открылась правда– она всю жизнь стеснялась своего тела, лица, своего дара. Она закрывалась от людей, считая себя изгоем, она никогда по-настоящему не любила себя. Даже линзы носила, чтобы не быть тем, кто она есть. И бабушка ее ругала, но она не хотела ее слушать. Девушка вдруг зарыдала. Слезы сами по себе катились по ее щекам. Отец Никон вскрыл гнойник, который мучал ее всю жизнь.

–Спасибо, вы так мне помогли. Разрешите, я вам тоже помогу.

Монаха скрутил приступ кашля, в бессилии он откинулся на кровать и начал задыхаться. Подбежавший отец Илларион подложил подушки под голову и спину больного, чтобы повыше поднять его тело. Моля, не дождавшись разрешения подошла к кровати и протянула руки к груди старика. Манипулируя руками, она закрыла глаза и отдалась своему дару. Никогда раньше она никого не лечила, кроме бабушки. Мысленно нащупав в груди монаха источник всех его бед, она стала потихоньку вытаскивать болезнь наружу, представляя себе, что ее руки – это скальпель, и чтобы отделить здоровые ткани от болезнетворной инфекции ей нужно осторожно очищать легкие, одно из которых уже было заполнено водой. Точно магнитом, Моля вытягивала из отца Никона болезнь, определяя внутренним зрением пораженные участки. Монах перестал кашлять и с удивлением уставился на Молю. Через некоторое время он смог даже самостоятельно подняться с кровати, опираясь на свои дрожащие ноги и плечо отца Иллариона. Он явно чувствовал улучшение своего состояния.

–Вот это да, сколько лет прожил, а такого чуда не видел. Ты же даже ко мне не прикасалась.

Моля открыла глаза и посмотрела на исчерченное морщинами лицо монаха.

–Это еще не выздоровление, но на сегодня хватит. Вам нужно держать себя в тепле, не переохлаждаться, ну и теплое питье. И двигайтесь потихоньку, легким нужна вентиляция, а я еще завтра приду. Пару сеансов и все пройдет. – Девушка была счастлива, такого умиротворения в душе она не чувствовала никогда. Вот что значит помогать людям.