Страница 96 из 97
– Значит, ты счастлива, Наташа? – и за себя, и за маму спрашивает папа.
И я отвечаю:
– Да!
Потом мы остаемся с мамой одни. Мы не можем поговорить, но иногда слова становятся совсем не важны.
Я держу ее за руку. Я сосредоточенна, напряжена. Я пытаюсь вычислить источник боли. Ведь я же целитель! Ну, неужели я не смогу помочь?
Сначала я ничего не чувствую. Совсем ничего. Как будто все мои магические способности остались там, в девятнадцатом веке. Но я не отступаю, и, наконец, моя ладонь словно улавливает слабый сигнал. Есть контакт!
Голова уже раскалывается от боли, но я не отступаю. Я уже чувствую мамину опухоль, я всю свою энергию направляю к ней. Я будто обматываю ее невидимой нитью. Плотнее, еще плотнее. Я почти ощущаю, как мучающее близкого мне человека образование в этом сплетенном коконе нагревается и медленно-медленно начинает таять. Как снежный ком в горячих руках.
И когда силы мои истощаются, вместе с ними исчезает и опухоль. Не знаю, так ли это на самом деле, но я вижу, что мама стала ровнее дышать.
– Наташа, пойдем ужинать! – в комнату заглядывает папа.
Мы оба смотрим на маму.
– Тебе чуть лучше, Лара, правда? – замечает и он. – Хочешь, я что-нибудь тебе почитаю?
Мама отвечает так тихо, что мне кажется – это шелестит листва на деревьях за окном:
– Бульона хочу.
– Что? – папа тоже не верит ушам.
А потом срывается с места, кричит:
– Натали, налей маме куриного бульона! Да побыстрее, побыстрей!
Я знаю, что мне нужно возвращаться назад – за эти несколько часов сапфир стал еще меньше. Но я не могу вернуться, не дождавшись вердикта врачей. И я остаюсь еще на день.
Результаты анализов ошеломляют не только нас.
– Знаете, Никита Степанович, я первый раз такое вижу, – долговязый, немолодой уже врач долго протирает очки. – Конечно, с момента последнего исследования прошло уже немало времени, но до этого прогресс наблюдался совсем в другую сторону. Я боюсь делать поспешные выводы, но некоторую толику оптимизма ваша семья уже может себе позволить.
Говорить маме по-прежнему трудно, но я читаю ее мысли. И отвечаю вслух на заданные мысленно вопросы.
– Да ты ведьма, Наташка! – смеется папа.
А я гордо киваю. Да, ведьма.
– Ты точно уже должна возвращаться? – спрашивает Наташа. – Может быть, побудешь еще немного?
Но я качаю головой:
– Нет, нельзя. Иначе я не смогу вернуться совсем. А значит, всё непоправимо изменится.
Я обнимаю маму, папу, дядю и свою прапра- (не знаю, сколько здесь должно быть таких приставок) внучку. Вижу слёзы у них на глазах. Плачу сама. Читаю заклинание.
Одно мгновение, и я уже в гостиной нашего петербургского особняка. Чувствую легкое головокружение, тошноту и дрожь во всём теле.
Разжимаю ладонь, и едва успеваю заметить, как тает в моей руке крохотный синий кристаллик.
– Наташа, ну нельзя же так!
Костя сжимает меня в объятиях так сильно, что мне становится трудно дышать.
– Ее сиятельство уже собиралась отправляться за тобой.
Я благодарно смотрю на маркизу. А она прищуривается и грозит мне пальчиком:
– Дитя мое, вы не должны были так рисковать! Это могло быть опасным для ребенка. Вам следовало сказать нам, что вы находитесь в положении.
Что? Ребенок?
Мы с Костей смотрим на Луизу с удивлением, а она уверенно кивает:
– Деточка, да разве вы не знали?