Страница 33 из 97
За завтраком тетушка сообщает мне, что они с Софи едут погостить к ее двоюродному брату и пробудут там не меньше месяца.
– Мы бы и тебя, Наташенька, с собой позвали, да уж дом у него такой скромный, что, право же, тебе там будет неудобно. Да и в деревне такая скука!
Щеки кузины при этом становятся красными, как маки, а сама она столь старательно начинает изучать пшенную кашу в тарелке, будто видит ее в первый раз.
– Всё в порядке, тетушка, я понимаю, – я растягиваю губы в вежливой улыбке. – Я лучше дома побуду.
Днем они отправляются в город за покупками и возвращаются со множеством коробок и свертков. Мне так и хочется спросить, зачем в глуши, в деревне им новые шляпки и платья? Но я благоразумно не выхожу из своей комнаты, наблюдая за их прибытием из окна.
Хотя вечером не удерживаюсь от вопроса о покупках. Тетушка машет рукой:
– Да ничего почти не купили. Так, гостинцев кое-каких – ситчику на платья жене братца да их дочерям, чаю да конфет. Они живут бедно, всякому подарку будут рады.
А сама при этом думает, не обманула ли мадам Жоржетта, когда сказала, что фасоны новых платьев – самый пик моды в столице.
Переключаюсь на Софи. Но в мыслях кузины – только страх. Мне даже жаль ее становится. Каково ей – провинциальной барышне, не умеющей толком ни танцевать, ни говорить по-французски, – будет оказаться в высшем обществе Петербурга? Нет, Татьяна Андреевна решительно не понимает, куда толкает свою бедную дочь!
Ночью я опять отправляюсь гулять по коридорам, только теперь уже с конкретной целью. И снова слышу разговор тетушки с Софи. Но ничего нового не узнаю. Кузина снова плачет и просит маменьку ее пожалеть. А Татьяна Андреевна опять напоминает ей, какой богатой и знатной дамой она может стать.
А еще через день они уезжают.
– Ты же не возражаешь, Наташенька, если мы поедем в новом экипаже? – вопрошает перед этим тетушка. – Дорога не близкая, сама понимаешь. А если ты сама к Бельским или в город соберешься, так в старом-то даже сподручнее.
Я с улыбкой киваю – да, конечно, пользуйтесь.
Они обе одеты в весьма скромные платья, но не сомневаюсь, что на ближайшем постоялом дворе они переоденутся во что-то более приличное.
Тетушка целует меня, наказывает больше заниматься рукодельем и меньше ездить верхом. Кузина тоже касается моей щеки тонкими сухими губами. Она бледна и вся дрожит.
Наконец, экипаж отъезжает от крыльца, а я, махнув рукой, отправляюсь туда, куда давно уже собиралась наведаться, – на чердак.
Там полумрак и пыльно, но я героически преодолеваю препятствия в виде старых кованых сундуков и корзин с непонятным хламом. Кузьмич как-то обмолвился, что папенькины книги хранятся в небольшой каморке, окно которой выходит на аллею.
Коморку я нахожу довольно быстро, а в ней – очередной сундук, покрытый толстым слоем пыли. С трудом открываю тяжелую крышку. Так и есть – книги. Я достаю их осторожно, по одной.
И тут меня постигает разочарование – почти все они на незнакомых мне языках. Я вижу странные символы, знаки, похожие на руны. Наконец, нахожу книгу, название которой мне хотя бы понятно. «Магия Арбателя» - она написана на английском. Но, боюсь, даже ее прочитать мне будет трудно – я неплохо знаю этот язык, но на первой же странице столько слов, о значении которых трудно догадаться, что смысл текста от меня ускользает.
Эту книгу я беру с собой, как и толстую рукопись, написанную красивым ровным почерком с заголовком «Магические практики». Она написана по-русски. Быть может, ее писал мой отец.
Остальные книги складываю обратно в сундук.
В эту ночь я сплю почти спокойно.
А утром с ярмарки возвращается Захар Кузьмич. И не успеваю я выйти в гостиную, как он бросается ко мне, и я вижу слёзы у него на глазах.
– Захар Кузьмич, что случилось?
Он утирает слёзы рукавом сюртука.
– Наталья Кирилловна, значит, вы всё-таки не поехали! Вот и ладно, вот и хорошо!
Я ничего не понимаю:
– Кузьмич, ты о чём?
От волнения я перехожу на «ты» - и вовсе не потому, что считаю его ниже себя по положению. Наоборот, он – единственный близкий и почти родной мне здесь человек.
Наверно, он говорит об отборе – должно быть, Дашутка не утерпела и проболталась и ему. Но почему он так волнуется? Я думала, что он-то как раз расстроится, если узнает, что я не поехала в Петербург.
– Между прочим, ты сам говорил, что однажды я должна буду выйти замуж. Так почему бы и не за этого князя?
Он трясет головой.
– Наталья Кирилловна, да как же можно?
Я, не без труда, но всё же усаживаю его на стул. Сама подношу ему стакан воды, хотя он смотрит на это с ужасом.
– Выпей, успокойся и всё объясни.
Он делает несколько глотков.
– Ты радуешься тому, что я не поехала в Петербург, хотя там я могла бы выйти замуж за настоящего князя?
Наверно, слово «настоящий» тут не уместно. Я всё никак не привыкну к тому, что здесь все титулы настоящие.
Кузьмич машет руками:
– Нельзя вам за него замуж, Наталья Кирилловна! Никак нельзя!
– За кого? – удивляюсь я.
– За князя Елагина! Дарья сказала, Татьяна Андреевна о князе Елагине говорила. Разве не так?
Я пожимаю плечами. Да, кажется, в приглашении, которое я видела у Бельских, речь шла о каком-то Елагине. Но мне это ни о чём не говорит.
– Ты чего всполошился, Кузьмич? Ты знаешь этого Елагина? Он дурной человек?
Только этим я могу объяснить его волнение. Должно быть, он знает князя еще по тем временам, когда жил в Петербурге.